Совсем по-другому встретила Рождество ее мать в Нью-Йорке: совершенно одна сидела она в кресле и плакала. Ни Тана, ни Артур из Палм-Бич не позвонили, и всю ночь Джин провела, одолевая темную сторону своей души, созерцая нечто, о чем никогда не задумывалась.

Она сходила на ночную службу, как, бывало, хаживала с Таной, в половине второго вернулась домой и смотрела телевизор. К двум часам ночи на нее навалилось такое безнадежное одиночество, какого она никогда раньше не испытывала. Как прикованная сидела она в кресле, не двигаясь, почти не дыша. И впервые в своей жизни стала помышлять о самоубийстве, а к трем часам этому стремлению стало почти невозможно противиться. Полчаса спустя Джин пошла в ванную и достала флакон со снотворным (никогда она не принимала этих таблеток), потом, дрожа с головы до пят, заставила себя поставить его назад. Как никогда в жизни, она хотела сейчас выпить снотворное и в то же время не желала этого. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь остановил ее, сказал, что все будет в порядке. Но некому было сказать это. Тана уехала и скорее всего никогда больше не будет жить здесь, у Артура своя жизнь, ее он принимает, только когда ему это удобно, а не тогда, когда он нужен ей. Тана была права, когда говорила о нем, но Джин было слишком больно признать ее правоту, наоборот, она защищала все его поступки и его несчастных эгоистичных детей, эту стерву Энн, которая всегда была груба с ней, и Билли, он был такой милый мальчишка, но теперь… теперь он все время пьян, и Джин думала, что, если Тана права, если он вовсе не таков, каким она его считала… но если это так… Воспоминание о том, что ей рассказала Тана четыре года назад, обрушилось на нее. Что, если это правда?.. Если он… если она не поверила… Это было выше ее сил… Словно нынешней ночью вся ее жизнь рухнула, и это было невыносимо. С вожделением, зачарованно она смотрела на таблетки. Казалось, что ничего больше не остается, и она представляла себе, что подумает Тана, когда ей позвонят в Калифорнию и сообщат новость. Кто найдет ее тело… может быть, управляющий… кто-нибудь из сотрудников… если ждать, пока Артур обнаружит ее, могут недели пройти. Еще тяжелее было осознать, что не осталось, кажется, никого, кто быстро нашел бы ее. Джин подумала, не написать ли Тане записку, но это выглядело так мелодраматично, да и сказать ей нечего, кроме того, как она любила свое дитя, как старалась для нее. Она плакала, вспоминая, как росла Тана, их крошечную квартирку на двоих, как она встретила Артура и надеялась, что он женится на ней… Вся ее жизнь проходила перед глазами, пока она смотрела на флакон со снотворным, а агонизирующая ночь тянулась мучительно. Она потеряла счет времени, и, когда наконец зазвонил телефон, Джин была потрясена, взглянув на часы: уже пять! Не Тана ли это? Может, ее друг умер… Трясущимися руками схватила она трубку и сначала не узнала голоса мужчины, назвавшегося Джоном. — Джон?

— Джон Йорк. Муж Энн. Мы в Палм-Бич.

— Ох. Да, конечно. — Но она до сих пор была как оглушенная: переживания этой ночи совершенно ее опустошили. Она отвела взгляд от флакона… потом можно будет его взять. Непонятно, почему они звонят ей, но Джон Йорк быстро все разъяснил:

— Это из-за Артура. Энн решила, что надо позвонить. У него сердечный приступ.

— О боже. — Сердце ее подпрыгнуло, и она разрыдалась прямо в трубку. — Но он… в порядке? Как он…

— Сейчас нормально. Но был очень плох. Это произошло несколько часов назад, он немного оправился, но еще очень слаб, опасность не миновала, поэтому Энн решила, что надо позвонить.

— О боже, боже… — Артур чуть не умер, а она сидела тут, собираясь лишить себя жизни. А если бы она это сделала?.. Ее передернуло от этой мысли. — Где он сейчас?

— В больнице милосердия Мерси. Энн думала, что вы, вероятно, захотите приехать.

— Конечно. — Она вскочила, все еще держа телефонную трубку, схватила карандаш и блокнот, уронив флакон со снотворным. Таблетки рассыпались по полу, она глядела на них, уже полностью придя в себя. Невозможно вообразить, что она могла натворить, а он сейчас так нуждается в ней. Слава богу, что она вовремя остановилась. — Объясни, Джон, как туда доехать, я вылетаю ближайшим рейсом.

Она записала название и адрес больницы, номер его палаты, спросила, нужно ли ему что-нибудь, и через мгновение положила трубку и закрыла глаза, думая об Артуре, и слезы текли по ее щекам при мысли о том, что могло бы произойти.

Глава 10

На следующий день Гаррисон Уинслоу прислал за Таной в Беркли машину, и они отправились пообедать в «Трейдер Вике». В гостинице ему рекомендовали это место как вполне подходящее, и правда, атмосфера там была праздничная, а еда хорошая. Опять они непринужденно разговаривали: о Гарри, и не только о нем, — и Гаррисон почувствовал, что ему очень нравится быть с ней, такой живой, смышленой. Она рассказала ему о Фримене Блейке и о своей умершей подруге Шарон, о Мириам, которая убедила ее поступить на юридический.

— Это оказалось гораздо трудней, чем я думала, но, надеюсь, выживу, — улыбнулась Тана.

— Вы всерьез думаете, что Гарри под силу то же самое?

— Он может добиться всего, чего захочет. Проблема в том, что он предпочитает валять дурака. — Она вспыхнула, и Гаррисон рассмеялся.

— Согласен, он и правда любит валять дурака. Думает, это передалось по наследству. Но я, впрочем, был гораздо серьезнее в его годы, а мой отец — весьма ученый человек — даже написал две книги по философии.

Так они поболтали немного, и для Таны это было самое приятное отвлечение за долгое-долгое время. — Я люблю тебя, Гарри, очень люблю. Любил всегда и никогда не перестану.

Он подошел к сыну, наклонился и нежно поцеловал его в макушку, а затем стремительно вышел из комнаты. Гарри лежал, отвернувшись и закрыв глаза, а когда открыл, то увидел Тану, стоящую рядом, всю в слезах от только что услышанного.

— Убирайся отсюда!

Она кивнула и тихо вышла, осторожно закрыв за собой дверь. С постели доносились рыдания. Но ему нужно было побыть одному и поплакать. Тана понимала это.

Гаррисон ждал ее в коридоре, сейчас он выглядел более собранным, было видно, что ему стало гораздо легче.

— Гарри успокоился? — спросил он с улыбкой.

— Скоро успокоится. Ему надо было выслушать то, что вы сказали.

— Мне необходимо было высказаться. Я тоже чувствую себя лучше.

С этими словами он взял ее за руку, и так они пошли вниз по лестнице — рука в руке. Казалось, они всегда были друзьями. Он посмотрел на нее, широко улыбаясь:

— Куда вы сейчас, барышня?

— Домой, полагаю. Работа моя так и осталась несделанной.

— Что за ерунда, — передразнил он, и они рассмеялись. — А что, если вы прогуляете и отправитесь в кино со стариком? Меня только что выставил из комнаты собственный сын, я в этом городе не знаю ни души, а сейчас Рождество все-таки. Ну, как вам этот план, Тэн?

Тана улыбнулась: он подхватил это имя у сына. Она хотела сказать, что ей надо домой, но почему-то не смогла; она желала быть с ним.

— Мне на самом деле надо домой. — Но это прозвучало неубедительно.

В праздничном настроении Гаррисон сел рядом с ней в машину.

— Хорошо. А теперь, когда вы это препятствие устранили, куда мы поедем?

Она хихикнула, как маленькая девочка, а он попросил шофера поездить по городу. В конце концов они купили газету, выбрали фильм, который обоим понравился, наелись до отвала воздушной кукурузы, а потом отправились в «Этуаль», немного поужинать и выпить в баре. Тана все больше портилась просто от того, что была с ним. Она пыталась вспомнить слова Гарри о грубости этого человека, но сама не верила в эти слова. И никогда раньше она не была так счастлива, как в те минуты, когда, подъезжая к ее дому в Беркли, он обнял ее и поцеловал, и это было так естественно, словно и он, и она ждали этого всю жизнь. Потом он посмотрел на нее, прикоснулся кончиками пальцев к ее губам, размышляя, не будет ли он жалеть о сделанном, но чувствовал себя моложе и счастливее, чем в прошедшие годы.

— Тана, любовь моя, никогда я не встречал такой, как ты. — Он крепко прижал ее к себе, так, что она почувствовала тепло и защищенность, о которых даже не мечтала, и снова поцеловал. Он хотел, чтобы она всегда принадлежала ему, но в то же время удивлялся, не сошел ли он чуточку с ума. Она — подруга Гарри, эта девушка… но оба утверждают, что они только друзья, и все-таки он ощущал в их отношениях что-то другое, во всяком случае, со стороны Гарри. Он внимательно посмотрел ей в глаза:

— Ответь мне честно, Тэн. Ты влюблена в моего сына?

Она медленно покачала головой. Казалось, что водитель исчез. Он и в самом деле тактично вышел прогуляться. Машина стояла рядом с домом Таны.

— Нет. Я ни в кого никогда не была влюблена… до сих пор… — Для нее это были смелые слова, она сразу же решила рассказать ему всю правду. Ведь он был честным с нею с самого начала. — Четыре с половиной года назад меня изнасиловали. Это будто все во мне заморозило. Словно мои эмоциональные часы остановились. Первые два года в колледже я ни с кем не встречалась, потом наконец Гарри чуть ли не силой вытащил меня несколько раз на свидания вместе с другой парочкой. Но это все были пустяки, а здесь я тоже ни с кем не встречаюсь. Я только работаю. — Тана нежно улыбнулась ему. Она по уши влюбилась в отца своего лучшего друга.

— Гарри знает?

— Что меня изнасиловали? Он кивнул.

— Да, в конце концов я ему рассказала. Ему казалось, что я странная, и мне пришлось объяснить почему. По правде говоря, на одной вечеринке мы встретили того парня, и Гарри догадался.

— Это был кто-то из знакомых? — Гаррисон был потрясен.

— Сын начальника моей матери. Любовника и начальника, если уж начистоту. Это было ужасно… нет, — она помотала головой, — много, много хуже.

Он опять привлек ее к себе: теперь многое прояснилось. Интересно, не поэтому ли Гарри никогда не позволял себе быть больше чем другом? Он инстинктивно ощущал, что сын вожделеет к ней, даже если она и не подозревает, что у него на уме. И еще он знал о своих чувствах к этой девушке. Никогда еще со времени встречи со своей женой двадцать шесть лет назад он не был увлечен так сильно, но тут он вспомнил о разнице в возрасте, гадая о том, беспокоит ли это ее. Он был ровно на тридцать лет старше Таны, многие были бы шокированы, но ему важнее всего было знать, как к этому относится она.

— Ну и что? — отозвалась она в ответ на его высказанные страхи. — Пусть себе думают.

Теперь она поцеловала его и ощутила, как что-то оживает в ней, что-то новое, прежде незнакомое, страсть и желание, которые только он может утолить, и всю ночь она металась и ворочалась, думая о нем, точно так же, как и он мечтал о ней. Утром она позвонила ему в семь часов, он уже проснулся и был удивлен ее звонком. Но он еще больше удивился бы, знай о ее чувствах к нему.

— Что ты поделываешь в этот час, малышка?

— Думаю о тебе.

Он был польщен и тронут, и очарован, и возбужден — и тысячи других чувств захватили его. Но было здесь и нечто другое, большее. Тана доверяла этому человеку как никому другому, как не доверяла даже его сыну, он для нее воплощал очень многое, включая отца, которого она никогда не видела. Он олицетворял всех мужчин, и, знай Гаррисон об этом, он мог бы испугаться того, что она ожидает от него слишком многого.

Они навестили Гарри, вместе пообедали, потом поужинали, и его переполняло горячее желание затащить ее в постель, но что-то говорило ему, что этого нельзя делать, это опасно, что он создаст постоянную связь, а это не правильно. В последующие две недели они встречались, гуляли, целовались и ласкали друг друга, и с каждым днем становились все нужнее друг для друга. К Гарри они ходили отдельно — из страха, что он все откроет, и в какой-то из дней Гаррисон наконец решил, что это надо обсудить, слишком все становилось серьезным для него и Таны, а он не желал причинять девушке боль. Более того, он хотел предложить ей то, чего уже много лет никому не предлагал: свое сердце и жизнь. Он хотел жениться на ней и должен был знать, как к этому отнесется Гарри, знать сейчас, пока еще не поздно, пока еще никому не нанесены раны, особенно человеку, о котором он заботился больше всего на свете, его сыну. Ради Гарри он пожертвует всем, особенно сейчас, даже любимой девушкой, — поэтому он должен был все сейчас выяснить.

— Я хочу кое о чем тебя спросить. И хочу, чтобы ты мне ответил. Честно.

За эти две недели благодаря усилиям Таны между мужчинами установился хрупкий мир, и Гаррисон наслаждался его плодами.

— О чем это еще? — Гарри подозрительно смотрел на отца.

— Что за отношения между тобой и этим очаровательным ребенком? — Он изо всех сил старался казаться безучастным, спокойным и молился, чтобы сын ничего не заметил, особенно то, как сильно он любит эту девушку, хотя не мог представить, как это Гарри может не заметить. Он чувствовал себя так, будто носит на себе неоновую вывеску.