Галина Лифшиц - Колодезь с черной водой

…Так, видно, небом суждено.

Полюбите вы снова: но…

Учитесь властвовать собою;

Не всякий вас, как я, поймет;

К беде неопытность ведет.

Да, надо бы каждый день повторять про себя эти золотые слова: «Учитесь властвовать собою». Оказывается, это и есть самое сложное.

– Ты посиди, – предложила Люша Ивану. – Сейчас спать их уложу, потом хоть чайку спокойно попьем. У меня варенье вкусное, с дачи. Там в шкафчике, открой, выбери, какое тебе нравится.

Люшина квартира была обустроена так, что чаевничали или кофейничали обычно не на кухне, а в просторном холле, из которого двери вели в комнаты. Посреди холла стоял большой круглый стол с чайными принадлежностями на подносе: сахарницей, чашками, ложками, коробочками с чаем, заварными чайничками. Люша приспособилась после трудового дня усаживаться у уютного семейного стола, чтобы перевести дух. И еще – чтобы слышать, что творится в детской: уснули ли чада по-настоящему или переговариваются шепотом.

Иван выбрал клубничное варенье. Хотел малиновое, но по детскому опыту знал, что малиновое – особый праздник, его дают, только если заболел, чтобы сбить температуру. Он взял с подноса две чашки с блюдцами, расставил их так, чтобы сидели они с Люшей друг против друга. Воду кипятить смысла пока не имело: кто его знает, как долго продлится укладывание. Он сел в кресло и стал прислушиваться к голосам из детской.

– Мамочка, мамочка, сказку! Свою сказку! – требовала Зайка.

– А почитать? Давайте почитаю, может?

– Нет, свою! – твердили детские голоски.

– Хорошо. Только всем лечь! Головы на подушки, одеялками укрылись.

– Лежим!

– И глазки закрыли?

– Закрыли!

– Тогда слушайте! Жила-была на свете птичья семья. Весной они свили гнездышко на большом старом дереве. Дерево много-много лет подряд помогало птицам, построившим дома на его ветвях. Оно укрывало их от дождя, оно не давало кошкам забраться высоко по своему стволу, чтобы они не пугали маленьких птенчиков, пока их родители летают в поисках корма.

Наша птичья семья чувствовала себя в безопасности на дереве. Пришло время, и мама-птица снесла яички и стала их высиживать. Так происходит у птиц. Если снести яички и потом согревать их своим теплом, через положенное время из них проклюнутся птенчики. Но чтобы они проклюнулись, нельзя дать им замерзнуть, нельзя маме-птице отойти от своих будущих детей даже на полшажка. Значит, мама не может добывать сама себе пропитание. Этим занимается папа. Папа в это время работает за двоих. Он только и делает, что летает, находит червячка, летит с ним в клюве к маме, кормит ее, снова улетает… И так весь день! Только когда солнышко садится, птички укладывались спать вместе, рядышком, продолжая согревать своих будущих деток собственным теплом.

Наконец настал счастливый день! Мама-птичка почувствовала, что из яичек начинают проклевываться ее птенчики. Она им помогала, но очень-очень осторожно: птенчики были очень малы, и один слишком сильный удар маминого клюва мог причинить им вред. Но вскоре все детки освободились от скорлупок и начали пищать, требовать еды. Мама выбросила из гнездышка остатки прежних домиков ее деток. Теперь она могла свободно вылетать из гнезда, чтобы тоже искать корм для малышей. Один папа уже не справился бы с такой оравой.

– А сколько их было? – не выдержала Зайка.

– А сколько бы их ни было, я сейчас прекращаю рассказ, потому что кто-то нарушает уговор.

– Я же усну, мам. Но пока-то я слушаю. Вот я и спросила, сколько у птичек получилось деток?

– Ладно. Я скажу. Но чтобы после сказки – все! Сразу спать!

– Да! Да! – послышались обещания.

– Птенцов было пять!

– Ого! Много! Столько не прокормишь!

– Ну, все! Я ухожу.

– Нет! Нет!

– Все! Не перебиваем. Птенцов было пять. Это действительно много. Папа и мама вдвоем только и успевали добывать жучков, червячков, мушек, взлетать к своему гнездышку и засовывать пищу в широко раскрытые клювы. Но они не жаловались: такова их родительская доля. Им природой дано понимание, что, когда в гнезде птенчики, думать ни о чем другом, кроме как о них, они не должны. Только выкормить, научить летать, быть самостоятельными. А потом уже можно немножко пожить и для себя, силы восстановить. До следующей весны.

Птенчики росли быстро. Весна была теплая, безветренная, еды родители приносили им много. И вот уже самый сильный птенчик почувствовал, что за спинкой у него есть крылышки. Почти такие же, как у родителей. Он все пытался их расправить и полететь из гнезда, как это делают папа и мама. У него не получалось, но он пробовал и пробовал. Он старался подражать родителям. Как они это делают? Встают на самый краешек гнезда, а потом – порх! – и полетели, полетели. Он ничего не боялся, совсем ничего, потому что видел пока только заботливых родителей, зеленую листву дерева и просвечивающее сквозь нее доброе солнышко. И вот, когда родители в очередной раз улетели добывать своим детям питание, бесстрашный птенец забрался на самый край гнезда, замахал крылышками и – даже полетел! Но летел он совсем недолго, крылья его не успели обрасти как следует перышками и не удержали его в полете.

Бах! И оказался наш герой на земле, у корней дерева, на котором вырос. Он даже видел свое гнездо снизу. И поначалу подумал, что вот сейчас он немножко отдохнет на земле, а потом ка-ак подпрыгнет, ка-ак взлетит! И попадет в свой родной дом. И он стал стараться, подпрыгивать, но ничего у него не получалось. Он испугался и принялся пищать во всю глотку, зовя родителей. Но те его не слышали, они далеко улетели за добычей.

И тут, наверное услышав птичий писк, к дереву подобрался кот! Он начал медленно-медленно, неслышно красться к птенцу. Кошки умеют совершенно неслышно подкрадываться, когда охотятся. Они втягивают внутрь лапок свои острые коготки и ступают мягенько: туп-туп-туп. Птенчик заметил кота, когда тот был совсем близко. Заметил, испугался, закричал так громко, как только мог, растопырил свои крылышки. Он даже стал казаться больше, чем он есть на самом деле! И кот слегка попятился. Но не ушел насовсем, а стал наблюдать: что это за пискун такой – кричит громко, а вот имеет смысл бояться его или нет?

Птенчик понял, что надо не переставая звать на помощь. И стараться взлететь! Иначе – все, пропадет он в лапах этого страшного зверюги.

Родители, подлетев к гнезду, сразу поняли, что одного их ребенка нет.

– Птички умеют считать, мам? – бесстрашно возникла Зайка.

У Люши уже не было сил пререкаться. Она покорно ответила:

– Я не знаю. Не думаю, что они умеют считать, как люди. Но мне кажется, что детей своих они пересчитать могут. Или просто, не считая, видят: тот есть, тот есть, а этого вот, который все крыльями своими бил, нет в гнезде. Ну и потом они услышали его громкий писк. Подлетели, увидели, что случилось, и страшно перепугались. Они-то уже были взрослые, опытные. И знали про кошек, собак, и даже про некоторых злых людей знали, что им доверять нельзя: увидел, улетай немедленно! Но беда заключалась в том, что поднять птенца, выпавшего из гнезда, птицы не могут. Котенок убежит от кошки, та его догонит, схватит зубами за шкирку, небольно, но крепко, вернет, куда надо. И собака щенка за шкирку утащит в безопасное место в случае чего. А клюв у птичек не настолько сильный, чтобы поднять на высоту птенца. Да и шкирки у птенчика нет, чтобы за нее уцепиться.

Кот, между тем, снова начал подкрадываться к птенцу. Тогда оба родителя налетели на него и начали клевать, стараясь попасть в глаза. Кот, конечно, струсил и убежал. Так птенец получил передышку. Птицы-родители что-то чирикали, кричали ему на своем языке, очень переживали. А он все топорщил свои крылья, все расправлял их. Казалось, они росли прямо на глазах! Родители показывали своему маленькому, как надо летать. Они кричали что-то, потом взлетали к гнезду, потом снова оказывались на земле. Как будто подбадривали: взлетай, взлетай!

И вдруг случилось чудо! Беспомощно трепыхавшийся птенец взлетел! Он поднялся на высоту гнезда и плюхнулся в него! И тут же настала тишина. Родители перестали пищать. Они немедленно полетели за новой едой для своих чад. А птенчики стали укладываться спать, потому что наступал вечер.

Вот и все!

– А вывод? Ты должна спросить нас, какой из этого следует вывод, – напомнила Зайка.

– Это я днем спрашиваю, когда читаю. А перед сном не спрашиваю, – как девчонка, обиженно заспорила Люша.

– Мамочка, а какой вывод? Скажи, – попросил Алеша.

– А ты сам как думаешь? – покорилась усталая мама.

– Я думаю, надо папу и маму слушаться, – тут же встряла Зайка, – и не выпадать из гнезда.

– А если уж выпал, надеяться только на себя. Тебя же никто назад не затащит, кроме как ты сам, да, мам? – продолжил Алеша.

– И защищаться до последнего, – тихо добавил Лешик.

Иван вдруг почувствовал, что прадедка стоит за его спиной. Стоит и дышит в затылок.

– Все у меня правильно, да, прадедка? Все так?

– Все так, – откликнулось где-то в самом сердце. – Все правильно, и все так.

* * *

Люша выползла из детской еле живая.

– Здорово у тебя получилось! Талант! – восхищенным шепотом похвалил Иван.

– Да ну, ерунда, смесь Тургенева, Бианки и Пришвина. Бывает, лучше выходит. Сил просто совсем не осталось сегодня.

Люша откинулась на стуле, вытянула ноги, устроила их на табуретке.

– Набегалась за день. Ноги совсем отекли. Сейчас хоть посидим спокойно.

Иван пошел на кухню, поставил чайник. Вернувшись, сел рядом, погладил ее ступни.

– Слушай. Давай уже заживем вместе. Все равно муж с женой. Мне ты нужна. То есть не только ты. Все вы. Вся семья. Хочу, чтоб вы были по-настоящему моей семьей.

Люша слушала и ждала.

– Ты понимаешь, о чем я? – продолжал Иван. – Я предлагаю тебе выйти за меня замуж! То есть, тьфу, мы и так уже. Ну, в общем, будь моей женой. Я люблю тебя. Вот! Слышала?

– Слышала, – кивнула Люша серьезно, – я согласна. Я тебя тоже люблю. Хотя это неважно, но чтоб ты знал.

– Господи! – зашептал Иван. – Слава тебе, Господи! Ты послал мне это счастье!

– И мне, – тихо сказала Люша.

Им казалось, что наступила уже глубокая ночь. Но часы показывали девять. Детское время отхода ко сну. Все по распорядку, как положено. Как часто, много лет подряд, мечтала Люша, выходя из детской, чтобы остаток своего вечера проводила она не одна, а с человеком, который подарил бы ее жизни особый смысл и радость. Они бы вот так сидели за столом, шептались о чем-то… Самая главная ее мечта! И она исполнилась. Так просто, незаметно. Хотя… Как же это незаметно! Столько всего произошло за эти месяцы!

Иван сидел, держа ее за руку, и улыбался. О чем он думал? А ни о чем. Он был совершенно счастлив и спокоен. Дети уснули. Жена рядом. Парня только надо привести с восьмого этажа. Но на это есть время. Некуда спешить.

– Парня надо привести, – прошептала Люша.

Она сидела, откинувшись на спинку стула, с закрытыми глазами. Так ей легче было привыкнуть к тому счастью, которое поселилось в ее сердце.

– Только об этом подумал, – отозвался Иван и погладил Люшину руку.

– Пусть тут живет. Со всеми. Давно хотела тебе сказать.

– И я давно хотел тебе предложить.

– Что?

– Все!

Они засмеялись.

– Надо маме позвонить, – вспомнила Люша. – Я всегда перед сном звоню.

– Телефон на кухне, – подсказал Иван. – Я принесу.

Долго шли гудки. Люша уже начала беспокоиться. Обычно мама отвечала сразу. Наконец в трубке отозвалось:

– Ал-лё! Ал-лёшеньки!

Люша даже голос не сразу узнала: молодой, веселый, лихой голос жизнелюбивой женщины, которой, похоже, сейчас море по колено.

– Мам! Это ты? – на всякий случай спросила Люша.

– Ну, а кто еще? Цветок души душистый? – заковыристо ответила на очень простой вопрос Виктория Александровна.

– Ясно. Значит, ты с Ханнелорой гуляешь, – поняла дочь.

– Конечно! С Фридриховной мы заседаем! И что? У нас уважительная причина! У нас горе! Поняла?

* * *

Господи! Какое у мамы с Ханнелорой может быть горе? От них вечно один смех. Они подруги детства. Виктория и Ханнелоре, Вика и Ханна… Познакомились в пятом классе средней школы, когда берлинских детей из ГДР привезли на экскурсию в Москву. Викин класс был принимающей стороной. Девочки сразу сдружились, ходили на все экскурсии, держась за руки и болтая на неизвестно каком языке: Вика по-немецки знала только «Хенде хох!», а Ханна по-русски – только «Спасыба балшой!». Но как-то они болтали, щебетали и понимали друг друга. Прощаясь, ревели в три ручья. Потом началась переписка. Гордая Виктория в спешном порядке осваивала немецкий, чтобы поразить подругу своими возможностями. Ханнелоре не отставала: писала по-русски, каллиграфическим почерком. Они еще пару раз встречались в детстве. Из Викиной школы собрали ребят для ответного визита в Берлин. Это раз. А потом еще родители Ханнелоре приехали с дочкой в Москву как туристы. Все это укрепляло дружбу. Викин папа прошел всю войну, а папа Ханны не успел, по возрасту. Неучастие немецкого папы в войне сильно облегчило сближение отцов. В остальное время девочки писали письма. Почти каждый день. Это были своего рода дневники. Делились всеми переживаниями: горем от отметки за контрольную (ожидала лучшего), первой влюбленностью, впечатлениями о прочитанном… Письма сохранились. И с той, и с другой стороны. Книгой издать: не оторвешься! Жизни двух девчонок, рожденных в начале пятидесятых. Время без войны. Но войну помнят – та и другая сторона. А эти две – тянутся друг к другу, как сестры-близнецы. Они и выросли похожими друг на дружку: обе статные, светловолосые, ясноглазые красавицы. И даже специальность выбрали одну и ту же: русскую филологию. Благодаря многолетней переписке упорная Ханнелоре так освоила русский, что на экзаменах была вне конкуренции. А Виктория, хоть и говорила по-немецки бегло и писала без ошибок (еще бы: такая многолетняя ежедневная тренировка!), но выбрала тоже русскую словесность. Потом Ханнелоре приехала в Москву в аспирантуру. Конечно, ей дали отдельную комнату в университетском общежитии, но жила она практически в Викиной семье. Диссертацию готовила по каким-то глаголам движения, нужно было собрать много примеров употребления этих слов в литературе, а потом уж классифицировать и делать выводы. Собирали все: и Вика, читая, выписывала примеры на карточки, и ее родители, и все знакомые и друзья. Нужно же было помочь немецкой девушке! Виктория вышла замуж, родила свою Люшу. И все это – на глазах Ханнелоре, которая была свидетелем на свадьбе подруги и даже встречала счастливую мамочку с новорожденной при выписке из роддома. Потом Ханна вернулась на родину, стала преподавать в университете, вышла замуж, родила подряд двух мальчишек, практически не отрываясь от научно-преподавательской деятельности. Наконец, защитила докторскую. Переписка подруг продолжалась. У Виктории не получалось выезжать за границу по собственному желанию. Каждая поездка – это сборы характеристик, анкет, прохождение комиссий: партком, местком. И еще не факт, что выпустят. А Ханнелоре поехать в Советский Союз – всегда пожалуйста. Так что виделись в Москве и на даче у Ярцевых. Потом не стало СССР и ГДР. Виктория Александровна продолжала преподавать родной язык в школе. Дочка Люша тоже выбрала филологию. Жили с трудностями, но без трагедий. Ханнелоре чудом осталась в университете после всех кардинальных перемен, произошедших на ее родине. Специалистов из ГДР гнали отовсюду: западные собратья, как хищные звери, бросились завоевывать территории. Потом Люша вышла замуж, зажила богато. Они с мужем часто ездили к тете Ханне в Берлин. Люшин муж и подсказал тогда: сейчас, на обломках бывшей ГДР, цены на недвижимость – ниже не придумаешь. Поэтому надо срочно ею обзаводиться. Действительно, квартиры в Берлине стоили сущие гроши: за 20 тысяч дойчмарок можно было приобрести огромную квартиру, пусть запущенную, но дело в метрах, так вот – квартиру почти двести метров площадью можно было заполучить почти даром. А если говорить о пригородах Берлина, Потсдаме, например, то прекрасный дом начала ХХ века предлагался за 10 тысяч марок. Конечно, ремонт стоил бы столько же. И что? Ханнелоре оказалась понятливой. Взяла кредит в банке (все благодаря своей профессорской должности) и стала владельцем серьезной недвижимости: трех огромных квартир в Митте, самом центре Восточного Берлина, и полуразрушенной виллы на Ванзее, прекрасном озере, относившемся в прежние времена к Западному Берлину. Именно там, на Ванзее, выросли ее родители. При возведении Берлинской стены это озеро стало фигурировать в родительских рассказах как прекрасное воспоминание о детстве. И вот – мечта превратилась в реальность. Ханнелоре, полностью погруженная в работу и непрекращающиеся ремонты своих владений, как-то упустила из виду мужа, который, как ей показалось, совершенно неожиданно и без видимых на то причин подал на развод и через год женился на молодой украинской девушке из Винницы. При разводе одна из купленных Ханночкой квартир досталась мужу. Остальное удалось отстоять. Она очень долго приходила в себя, все спрашивая Викторию, что она не так делала в своей жизни и почему можно вот так вот бросить человека, с которым прожита вся жизнь и рождено двое прекрасных сыновей. Что могла ей ответить подруга? Жизнь устроена непонятно, несправедливо, необъяснимо. Карабкаешься-карабкаешься, а потом тебя – раз! – и щелчком сбивает с ног неведомая сила. И чего делать? Вставать и дальше карабкаться. Ведь так? Сыновьям отдала Ханночка одну из двух оставшихся квартир и зажила как барыня одна в своих прекрасных стенах. Вполне благополучно зажила. Казалось бы. Но стала ее одолевать жуткая тоска. Приступами. И во время приступов вся жизнь казалась прожитой зря, все усилия – тщетными, весь мир вокруг – раздробленным, жалким и ненастоящим. «Гормональное», – определил врач и прописал гормонозамещающую терапию. А все равно. Тоска возвращалась.