Даже рука была какая-то неживая и безразличная. Не холодная, не теплая, не пытающаяся отодвинуться — просто... рука. Ник подержался за нее — Нэнси по-прежнему смотрела в сторону:

— Ляг ко мне... пожалуйста.

До сих пор об этом не приходилось просить — все, что Нэнси давала ему, она давала сама — и, если бы она сейчас отказалась, он, наверное, не посмел бы попросить снова.

Но она не отказалась — спросила только:

— Мне раздеться?

— Как хочешь...

Она сняла халат — под ним оказалась ночная рубашка. Не та, розовая, с соблазнительными кружавчиками, в ко­торой Нэнси приходила в первую ночь, а простая, фла­нелевая. Ник и не знал, что у нее есть такая...

Не снимая рубашки, она легла рядом — не прильнула, просто легла на спину. Ник ухватился за поручень и повернулся на бок, чтобы быть к ней лицом, рука его, ища опору, скользнула случайно по ее груди.

— Не надо этого! — отчаянно вскрикнула Нэнси. — По­жалуйста, ну не надо!

В голосе Нэнси звучали слезы, она взглянула на него воспаленными, лихорадочными, полными боли глазами. Потом вздохнула и снова покорно вытянулась рядом, за­крыв глаза.

— Не буду, не буду! — испугался Ник — Ты только послу­шай меня... — Осторожно дотронулся кончиками пальцев до ее виска. — Я сегодня сказал... ну, то, что не должен был говорить. Ты... прости меня за это. Я тебе когда-то говорил, да ты и сама видела — у меня ужасный характер, я часто на людей не по делу кидаюсь... просто от нервов. Я постараюсь этого больше не делать — но... если снова что-то не то будет, ты постарайся это просто пропустить мимо ушей. И помни только то, что я скажу тебе сейчас: ближе, чем ты, у меня никого нет. Ты только это помни, а все остальное забудь...

Нэнси смотрела на него не отрываясь, больше не от­гораживаясь безразличием — смотрела, будто ожидала еще чего-то. Но что еще можно было сказать?

Он повторил:

— Прости... — и замолк, глядя на нее.

За что он просил сейчас прощения? За свою сегодняш­нюю выходку — или за то, что он вообще... такой? Этого Ник не знал и сам...

Прошло несколько секунд молчания, и он физически почувствовал, что, не сделав ни одного движения, Нэнси снова отгородилась от него. Глаза медленно прикрылись, как шторка, заслоняющая от него ее душу, и она слегка кивнула.

— Давай спать... — Осторожно, помня болезненное «не надо!», Ник погладил ее по щеке, по плечу. — Завтра про­снемся — и будет новый день... и все будет хорошо.

Нэнси пожала плечами и снова чуть заметно кивнула. Отвернулась, легла на бок и больше не шевелилась — но, когда Ник прижался к ее спине и обнял сверху, не стала отстраняться, только вздохнула.

— Я думал, что сшиб тебя машиной, — сказал он ей в затылок. — И страшно испугался...

— Я тоже... И телефон потеряла — он где-то там в снегу остался.

— Это ничего...



Болели глаза и все вокруг — словно на них положили горячую повязку и она невыносимо пекла и давила. Хотелось встать и промыть их холодной водой, но Нэнси зна­ла, что это не поможет. На самом деле ничего не помо­жет — так бывало всегда, когда она долго плакала.

Она чувствовала себя такой разбитой, что должна была вроде бы сразу заснуть — но сон не шел. Вместо это­го к глазам то и дело снова подкатывали близкие слезы, и она изо всех сил сдерживалась, чтобы не всхлипнуть.

Ник заснул почти сразу — она почувствовала, как все его тело расслабилось и дыхание стало ровным и глубоким. И от звука этого привычного дыхания на душе ста­новилось еще горше и еще сильнее хотелось плакать.

Он сказал, что не должен был так говорить... даже из­винился. Извинился — за то, что сказал это вслух. И не сказал самого главного — что на самом деле все это неправда, и она с ним не из-за денег, и он сам это знает.

И так и не сказал — вообще, ни разу в жизни не сказал, что любит ее. Или хотя бы начинает любить, хоть немно­жечко... Или хотя бы — что она ему просто нравится...



Глава 18


Утром, когда, как обычно, зазвонил будильник, Ник прихлопнул его и снова вытянулся рядом с Нэнси, погружаясь в сон. Ему не хотелось сейчас отсылать ее от себя — один раз работа может и потерпеть!

Второй раз он проснулся от негромкого звонка теле­фона и быстро, пока тот не успел зазвонить снова, схва­тил трубку:

— Уже почти восемь... — доложил Бен, явно обеспокоен­ный, что Ник не подает признаков жизни. — Ты чего, заболел?

За окном и вправду было уже светло.

— Я Нэнси не хочу будить, — шепотом объяснил Ник.

— А, так она у тебя?! — обрадовался Бен.

— Да... спит еще.

— Точно спит?!

Обеспокоенность, прозвучавшая в голосе Бена, не­сколько удивила Ника. Он что, полагает, что здесь лежит задушенный в семейной стычке труп?!

— Спит...

— А то Данвуд вчера сказал, что после сотрясения бывает, что человек вроде как спит, а на самом деле без сознания...

Ник бросил на жену короткий взгляд и увидел, что гла­за ее открыты.

— Нет, она смотрит!

— Как смотрит? — не понял Бен.

— Глазами... потом позвоню! — объяснил Ник и бро­сил трубку.

— Кто... смотрит глазами? — морща лоб, сонно поинте­ресовалась Нэнси.

— Ты...

Вокруг глаз у нее были темные круги — под левым боль­ше. Смотрела она с болезненным прищуром.

— Голова болит? — Ник положил ладонь на припухшую щеку.

— Да... — начала Нэнси — и вдруг он почувствовал, как что-то в ней изменилось. Она не шевельнулась, не вздрог­нула — только лицо неожиданно застыло. Вспомнила...

— Нэнси, пожалуйста... — быстро сказал он. — Мы вче­ра помирились — ладно?!

Еще несколько секунд лицо ее оставалось застывшим и отчужденным. Потом Нэнси расслабилась, кивнула и легонько дотронулась губами до щеки.

— Ладно...



Все было как прежде. Нэнси посидела дома три дня, а потом снова вышла на работу — со все еще заметным синяком под глазом. Рассказывала со смехом, что кто-то спросил, сочувствуя, — не муж ли ее побил?! Ник тоже смеялся, хотя в глубине души ему стало почему-то неуютно.

Полицейский — детектив в штатском — приехал на сле­дующий день с утра и взял показания. На этом дело и кон­чилось. Поймать, естественно, никого не удалось.

Все было как прежде, но Нику казалось, что все-таки что-то изменилось. Что-то, что трудно даже объяснить словами. Казалось, в глазах Нэнси порой мелькает какое-то странное выражение, словно бы вопрос... или недове­рие, и меньше в них стало радости — простой, может быть, немного наивной радости, которая раньше вспыхивала в ее глазах так часто.

Он больше не ездил встречать Нэнси — она или брала микроавтобус, или добиралась домой на такси.

Впрочем, вот-вот этот вопрос должен был стать не­актуальным — подарок ей на день рождения, темно-зеле­ный «вольво», был уже заказан. Кроме того, Ник гото­вил еще один подарок — ожерелье в старинном стиле, где центральным камнем будет топаз, подаренный ей на свадьбу.

Все было как прежде...

Однажды в субботу вечером он заехал к Нэнси в спаль­ню и увидел, что она разговаривает по телефону. Едва заметив его, она сказала: «Ладно, я тебе потом перезво­ню» — и положила трубку.

— Что, Робби? — кивнул Ник на телефон.

— Нет, один друг. Что, уже ужинать пора?

Ни о каких своих друзьях, кроме Робби, Нэнси нико­гда раньше не упоминала, и Ник удивился — слегка.

Весь вечер она была какой-то задумчиво-радостной, даже не сразу отреагировала на брошенную ей реплику, и лишь потом спохватилась и переспросила.

Через несколько дней телефон зазвонил во время ужи­на. Ник, сняв трубку, услышал мужской голос, который попросил позвать Нэнси.

Она схватила трубку так, словно давно ждала этого звонка. Закричала:

— Ну что, Стини, что?! Подожди, я сейчас переведу раз­говор к себе, а то мы тут ужинаем! — и бросила Нику на ходу: — Пожалуйста, положи трубку, когда я там возьму! — и сорвалась с места.

Вернулась она лишь минут через двадцать, страшно довольная — это было видно сразу.

— Что, хорошие новости? — решил поинтересоваться Ник.

— Да, это один мой друг. Он подписал выгодный кон­тракт и хотел похвастаться, — с этими словами Нэнси сунула в рот кусок остывшего бифштекса.

Нику показалось, что таким образом ему дают понять, что дальнейшие вопросы неуместны. Да и Бен заговорил о чем-то другом, возвращаться к вроде бы исчерпанной теме стало уже совсем неудобно.

«Я не буду допытываться!» — когда-то сказал он Нэнси.

«Я не буду допытываться...» — сказал он ей. И не мог, хотя знал, что, если спросит напрямую, она ответит... На­верное, ответит.

На следующее утро, он решил проверить по компью­теру звонки с их телефона за последний месяц. Чтобы успокоить совесть, несколько раз повторил самому себе, что смотрит просто так, «для порядка» — и вообще...

Что именно «вообще», Ник додумать не успел. В списке дат и номеров телефонов мелькнул незнакомый номер... номер с кодом Калифорнии. Еще один разговор — с тем же абонентом. И еще... Всего четыре разговора. Продолжитель­ность каждого — от пятнадцати минут до получаса. Первый разговор состоялся на следующий вечер после инцидента на автомобильной стоянке, последний — позавчера...

Наверное, были и «входящие» разговоры — он не стал проверять. Выключил компьютер и уставился на темный неподвижный экран.

Он не знал, что это на него так подействует. Подумаешь — ну позвонила Нэнси пару раз в Калифорнию этому своему бывшему приятелю (бывшему любовнику) — ну и что?! На­верное, и тот тоже звонил — ну и что?! Они же «остались друзьями», Нэнси когда-то сама говорила об этом — и сей­час человек захотел похвастаться контрактом — ну и что?! Что это — криминал? Супружеская измена?

А думалось совсем о другом — и от этих мыслей внутри рождалась тупая и не находящая себе выхода боль. О здоро­вом загорелом блондинистом красавчике (почем-то он пред­ставлялся именно блондином), звонкам которого Нэнси радуется, с которым она разговаривает, смеется, шутит — и выходит потом из комнаты веселая и разрумянившаяся.

И о том, что, возможно, она уже пожалела о своем опрометчивом решении выйти замуж за человека, кото­рый, конечно, может справиться с ее денежными пробле­мами, но не может дать ей того, что необходимо каждой женщине: уверенность в том, что ее поддержат и защи­тят, возможность поехать куда-то вместе — хоть на пляж, хоть на вечеринку, — да и, наконец, просто нормальный полноценный секс.

И что, наверное, именно случай на автомобильной стоянке заставил ее снова задуматься об этом...

Через неделю Ник проверил: больше звонков в Кали­форнию не было. И оттуда — тоже. К Нэнси он продолжал приглядываться — то она казалась ему все-таки какой-то задумчивой, а то — вполне нормальной. А может, у нее и раньше бывало такое задумчивое настроение — просто он не обращал внимания?

И еще одно — мелочь, конечно, но она купила себе но­вые тапки. Обычные, кожаные. Ник больше никогда не видел у нее на ногах тапочек-«собачек»...



Глава 19


Это был обычный рабочий день... и необычный. Не­обычный — из-за настроения. Нэнси все время ловила себя на том, что улыбается — так, ничему... просто пото­му, что все хорошо.

И гости в студии были забавные — человек с парочкой говорящих попугаев какаду. И они не просто говорили, а очень здорово разговаривали между собой! Один попу­гай говорил: «Полай собачкой!», а второй тявкал, потом первый просил: «А теперь кошкой!» — и второй мяукал! А потом они пели — вместе, хором, а хозяин подыгрывал им на флейте.

Она представляла, как будет рассказывать это за ужи­ном — и заранее смеялась. Но главным было совсем дру­гое — то, что она собиралась рассказать Нику попозже — ночью. А может, сразу, как только он выйдет встречать ее и проводит в комнату?

И как начать? «Ник, я хочу сказать тебе одну вещь...» Или: «Ты знаешь, я тут разговаривала с одним челове­ком...» Или просто: «А что я тебе сейчас расскажу!»

Наверное, он обрадуется... Или рассердится, скажет, что она лезет не в свое дело и что он сам давно все знает и ничего не хочет?! Нет, такого быть не может, не надо даже думать об этом!

Всю дорогу Нэнси представляла себе — как это будет. Подъехала к дому, увидела светящиеся окна — и рассмея­лась, до того вдруг стало хорошо на душе. Поставила ма­шину, выскочила из боковой двери гаража и побежала по дорожке, весело подумав: «Ага, сегодня я первая!» Это была своего рода игра — Ник почти всегда открывал еще до того, как она успевала позвонить, каким-то непости­жимым образом угадывая именно тот момент, когда ее рука тянулась к звонку.