— Я... Наверное, я что-то не так поняла, — с запинкой выговорила она. Бросила взгляд за плечо Ника, изобра­зила губами радостную улыбку, словно увидела там кого-то знакомого, пробормотала: — Извините, мне надо... Очень приятно было познакомиться. Нэнси, милочка, еще увидимся, — и растворилась в толпе.

Он взглянул на Нэнси. С застывшим, безжизненным лицом она неподвижно стояла вполоборота к нему. Ни­чего не выражавшие глаза смотрели в никуда; если бы не едва заметное дыхание, ее можно было бы принять за манекен.

Ник и сам понимал, что получилось неудобно. Черт бы побрал болтливую суку Алисию — неужели она не могла держать язык за зубами... или хотя бы не врать! И черт бы побрал эту так некстати вылезшую раскрашенную ста­руху!

Больше всего ему хотелось сейчас схватить Нэнси в охапку, увести куда-нибудь подальше отсюда, туда, где они смогут остаться вдвоем, — и попытаться как-то уте­шить, успокоить, объяснить... Но поспешный уход вы­глядел бы как признание вины — а надо было сделать вид, что ничего не произошло.

Поэтому, прикоснувшись к ее плечу, он тихо сказал:

— Пойдем сядем!

Нэнси молча шагнула к столику и опустилась на стул.

Ник внутренне содрогнулся, увидев, с каким любопыт­ством уставились на нее четыре пары глаз. Он не сомне­вался, что семейство Хенли слышало весь разговор — да еще неизвестно, что успела наговорить им «тетя Па­мела».

Стараясь выглядеть абсолютно естественно и невоз­мутимо, он подозвал официанта и попросил мороженое. Спросил у Нэнси:

— Ты мороженое будешь?

— Нет, спасибо...

— Может быть, вино или сок?

— Да, сок.

— ...И яблочный сок, пожалуйста, — кивнул он терпе­ливо дожидавшемуся официанту.

Атаку начала миссис Хенли-старшая, заметив, словно бы «в пространство»:

— Пэмми Бретиган всегда все путала. Мы учились с ней в одной школе...

— А это правда, что вы дочь Алисии Хэнсфорд? — встря­ла ее невестка, обращаясь уже к Нэнси.

— Да, миссис Хенли, — с любезной улыбкой кивнула Нэнси.

— Алисия Хэнсфорд — подумать только! Я помню ее совсем девочкой! — воскликнула старшая миссис Хенли. — Никогда бы не поверила, что у нее уже такая взрослая дочь!

— Очаровательная женщина — просто очарователь­ная! — добавил ее кавалер. — Недавно как раз снова показывали этот сериал...


Ник смотрел — и не мог понять, только ли ему видно, что улыбку, словно намертво прилипшую к губам Нэнси, едва ли можно назвать естественной, как и лихорадочный румянец, двумя пятнами выступивший у нее на скулах. Хотя, наверное, никто другой ее так хорошо не знал...

«Как интересно, наверное, быть дочерью такой изве­стной актрисы! А правда, что она пользуется француз­ской диетой?.. И неужели?..»

Нэнси отвечала высоким вежливым голосом, казав­шимся Нику нестерпимо монотонным, кивала, улыба­лась — лишь глаза по-прежнему оставались пустыми, без­жизненными и устремленными куда-то внутрь себя.

Что бы ни успела сообщить окружающим миссис Бре­тиган, никто, естественно, не упоминал «скользкой» темы и не осмелился задать хоть один вопрос ему. Несомнен­но, какие-то отзвуки этого инцидента могут попасть в бульварные газеты, но, по крайней мере, там не будет фигурировать фраза «своим внезапным уходом Ник Рай­ан доказал, что...».

Доказал — что?! Что два с лишним года назад, когда он только-только встал на ноги и (чего греха таить?!) навер­стывал упущенное после семи лет вынужденного воздер­жания, одной из тех, с кем он пару недель «наверстывал», была Алисия Хэнсфорд?! Ник бы теперь многое отдал, чтобы этого тогда не случилось.

И чтобы не было сейчас этой конвульсивно сжатой руки с белыми косточками, и напряженной позы, и неестествен­но-плавных движений, и застывших глаз, и бледного лица...

Ушли они минут через двадцать. К этому времени тема Алисии Хэнсфорд была исчерпана, и за столом продолжилась обычная светская беседа — лишь Нэнси молчала, пристально глядя в недопитый бокал. Пару раз Ник заме­тил, как по лицу ее пробежала легкая судорога.

Стоило ему сказать: «Дорогая, нам пора!», как она вста­ла, вежливо попрощалась и направилась к выходу все той же плавной походкой. Даже не вздрогнула, когда в вести­бюле на плечи ее лег мех, проследовала к машине и, оказавшись внутри, снова застыла в неподвижности.

Ник осторожно попытался взять ее за руку, все еще плохо представляя, что сейчас скажет, — но холодная, жесткая рука с неожиданной силой судорожно вывернулась из его ладони.

— Нэнси...

Она продолжала смотреть прямо перед собой. Они молча доехали, молча поднялись в «Фалькон». Едва войдя в салон, Нэнси уселась на диван — попросить ее пересесть в кресло и пристегнуться Ник не решился. Лишь когда самолет взлетел, он снова попытался за­говорить:

— Послушай...

Она расстегнула ожерелье и положила его на стол.

— Забери это.

— Почему? — не понял Ник.

— Я сказала, забери это! Забери его, забери к черто­вой матери, — вдруг исступленно выкрикнула Нэнси. — Забери, я видеть его не хочу! Это не мое, не мне куплено, не хочу, слышишь, не хочу! И это не хочу! — В лицо ему полетела скомканная меховая накидка. — И тебя не хочу — мне не нужны ее обноски!..

Ник махнул рукой вбежавшей на крик Моди — та мгно­венно скрылась за дверью.

Нэнси ничего не заметила — она стояла нагнувшись, вцепившись в край стола и не сводя с него полубезумных, наполненных яростью глаз.

— ...Интересно, сколько человек на этом дурацком балу к концу вечера знали, что ты вставлял и матери и дочери, и гадали, которая из нас тебе больше понравилась! Хотя, конечно, — где уж мне тягаться с несравненной Алисией Хэнсфорд!

— Да брось ты, не переживай! Кто будет придавать зна­чение словам глупой старухи?! Ну что делать, если так вышло... — Он попытался дотронуться до ее руки — рука отдернулась так, словно к ней прикоснулись каленым железом.

— «Так вышло» — это когда в подворотне трахнут сил­ком! А ты спал с моей матерью — спал, потому что тебе так хотелось. И потому что ей так хотелось! Так ей и дари эти свои проклятые цацки! — Она схватила со стола ни в чем не повинное ожерелье и со злостью швырнула в угол.

Ник подавил в себе мгновенное желание подобрать его (опал — камень хрупкий, жалко, если сломается!) и сказал, уже резко:

— Я тебе говорю, у меня с ней все давно кончено!

— Да? А она об этом знает?!

— Ты тоже не монашкой тут жила!

— Я с твоим отцом не спала!

Еще несколько секунд они яростно сверлили друг дру­га глазами — и вдруг, словно внезапно лишившись сил, Нэн­си опустилась на диван и закрыла лицо руками. В салоне наступила тишина, нарушаемая лишь монотонным свистом реактивных двигателей.

Нику было не по себе — против всякой логики, он чув­ствовал себя виноватым.

Конечно, Нэнси задолго до бала знала о его связи с Алисией, так что закатывать новую истерику по этому поводу было по меньшей мере глупо. А уж к появлению, словно чертика из табакерки, этой «тети Памелы» он точ­но не имел ни малейшего отношения!

Но неприятное свербящее чувство все не отпускало — и усиливалось, стоило ему взглянуть на неподвижную фигу­ру, сидевшую перед ним. Хотелось приласкать ее, утешить как-то... потом, может быть, увести поутешать в спальню...

— Как глупо все, как глуупо...

Ник даже сразу не понял, что этот тихий скулящий звук — не плач, а слова.

Нэнси оторвала руки от лица и взглянула на него. В гла­зах ее больше не было ярости. Слез тоже не было — лишь растерянность и обида, будто он ее в чем-то обманул.

— ...Я так готовилась к этому балу... прическа эта, платье... все покрасивее хотела выглядеть... — Она безрадостно усмехнулась. — Вообразила, что могу быть тебе парой! Да уж конечно, такой красавец, как ты, — и дворняжка!

— Почему дворняжка? — не понял Ник.

— Она меня так назвала. Мне лет шестнадцать тогда было, но я до сих пор помню... я случайно услышала, как она отцу сказала: «Странно, что у двух таких красивых людей, как мы с тобой, — и вдруг такая... простенькая дворняжка получилась!» И засмеялась, и он засмеялся — пони­маешь, засмеялся! — и только потом ответил: «Ну зачем ты так — Нэнси хорошая девочка...» Интересно — ты бы тоже смеялся?..

Он встал (стукнулся головой о потолок — забыл, что нужно пригибаться), подошел к ней, присел на корточки и положил руки ей на плечи. Нэнси мгновенно напряг­лась, вся словно ощетинившись.

— Не надо, забудь ты эти... детские обиды. И не вспо­минай больше о ней. Она для меня ничего не значит. А ты — моя жена.

— На два месяца! Точнее — теперь уже на пятьдесят восемь дней...

От этих слов руки, готовые обнять ее, притянуть к себе и утешить, опустились. Ник почувствовал себя глупо — чуть ли не на колени перед ней встал! — и уселся рядом, на диван.

— ...Вот ты меня тут попрекнул, что я «не монашкой жила»... — продолжила она. — Да, у меня были мужчины — я ведь тоже живой человек, мне хочется и тепла, и ласки! И встречалась, и общалась, и... все остальное тоже...

(Зачем, ну зачем она говорит о том, о чем он никогда не спрашивал?! Не спрашивал, не хотел и не хочет знать!)

— ...Только ни с одним из них я больше двух-трех не­дель не была. Как чувствовала, что начинаю к кому-то при­выкать, привязываться, — так и расставалась с ним. Жал­ко было иной раз, так жалко! И человек-то ни в чем не был виноват... Но... представлю себе, что она появится, задом перед ним повертит — и он за ней побежит, как ко­бель за сучкой. И предаст меня — как Эрик, как ты...

— Я тебя не предавал! — перебил Ник. — Это ты меня бросила и уехала, а не я!

— Я тебя бросила?! Ты что, не понимаешь, что после того, как я застала вас вместе, я не могла оставаться с ней в одном доме?! Я же тебе тогда сказала — если ее не бу­дет — я вернусь! А ты выбрал ее!

— Да если хочешь знать, ее не было в доме уже через час после твоего ухода! — рассвирепел он, вскочил и сно­ва врезался затылком в потолок.

Черт возьми, ну что же это такое делается?! Морщась и потирая голову, он сердито взглянул на Нэнси.

Она уставилась на него так, словно у него выросла вне­запно еще одна пара ушей. В глазах застыл неприкрытый ужас, рот был слегка приоткрыт, а лицо стремительно, буквально на глазах, бледнело.

Да что с ней?! Ник даже забыл, что сердился.

— Так ты-ы... — начала она непохожим на ее обычный, низким, рыдающим голосом. Рука взметнулась ко рту в странном жесте, виденном им лишь однажды — когда она пришла и застала на его постели Алисию. — Ты это сам? Не из-за нее — а просто, са-ам?

— Ты что?! — Он протянул руку, хотел встряхнуть ее за плечо...

— Не трогай меня! — Отшатнулась Нэнси, лицо ее бо­лезненно исказилось. — Не трогай меня, не трогай!

В маленьком салоне ее крик прозвучал оглушительно громко. Она вскочила и, прижимаясь к стене, словно одна мысль о том, чтобы случайно соприкоснуться с Ником, была для нее ужасна, метнулась к спальному отсеку. Ворвалась туда, захлопнула за собой дверь; через секунду по­слышался еще один хлопок двери — в душевую, — и все стихло.

Фу-ух! Ну и темперамент! Ник с шумом выдохнул воз­дух и медленно сел. Хорошо еще, что никто не прибежал проверять, не убивают ли они тут друг друга!

Да что он такого особенного сказал, что вызвало эту внезапную вспышку?! И что значит «ты не из-за нее, ты сам»?..

Он подождал немного, потом разулся и откинулся на спину дивана, шевеля пальцами ног и чувствуя, как боль в ступнях постепенно отступает. Попытался вспомнить, о чем они говорили, когда Нэнси вдруг завелась. Кажет­ся, о том, что он выставил Алисию из дома почти сразу после ее ухода...

Ну и что?

«Ты не из-за нее, ты сам»...

Ах вот оно что: речь, наверное, идет о том, что он тогда не позвонил ей — и не позвонил вовсе не потому, что Алисия продолжала находиться в его доме. Теперь, по прошествии стольких лет, Ник и сам понимал, что позвонить надо было — возможно, она тогда бы и не уеха­ла. И вообще, все пошло бы по-другому... Но что теперь говорить?!

Хотя, конечно, жаль...


Из спального отсека не доносилось ни шороха. Мо­жет, плохо стало? Или, наоборот, спать легла?

Не выдержав, Ник подошел к двери, осторожно при­открыл ее.

Нэнси сидела на постели. Не плакала, хотя глаза были красными, и не шелохнулась, когда он подошел и погладил ее по растрепавшимся волосам.

— Ты... извини. Наверное, мне тогда действительно стоило позвонить, сказать, что...

— Это не имеет теперь никакого значения, Ник, — пе­ребила она спокойным, ровным и полным горечи голосом. — Никакого... Не беспокойся, я буду выполнять все условия нашего договора. Не знаю, правда, зачем он тебе понадобился — уж наверное, не из-за этой дурочки, с ко­торой ты способен справиться одним щелчком пальцев. Если бы тогда, когда ты предложил мне его, я знала все, что знаю сейчас, я бы просто не пустила тебя на порог. Но теперь у меня нет другого выхода — и я буду играть роль твоей жены, и делать все, что положено, и спать с тобой... если тебе это нужно. Только не надо требовать от меня никаких чувств. У нас контракт. Он закончится — я уйду. И не надо мне ни твоих извинений, ни вот этих... ласк. — Неприязненно сдвинув брови, покосилась она на руку Ника, лежавшую у нее на плече.