На этот раз он не погасил свет. И вел себя необычно — с какой-то непонятной, чуть ли не пугающей нежностью.

Всегда напористый и страстный, так хорошо знаю­щий, как пробудить в ней ответную страсть, в этот раз он гладил и гладил Нэнси по лицу, по шее — легонько, кончи­ками пальцев; пощипывал губами мочки ушей, проводил ими по векам, не давая открыть глаза.

От этих легких прикосновений все ее тело налилось томительной жаркой тяжестью. Нэнси знала, чувствова­ла, что и Ник хочет ее, — не почувствовать было трудно, его мужское естество прижималось к ее животу, возбуж­дая еще больше. Но пальцы его по-прежнему скользили по ее лицу неторопливо и нежно.

— Я никогда раньше не спрашивал — тебе хорошо со мной? — неожиданно спросил он.

И это было странно — он не разговаривал обычно в постели...

— Да, — выдохнула Нэнси. — Да, да...

Да, да! Лучше, чем с ним, ей не было никогда и ни с кем. Только с ним, с Ником, с единственным, она забы­вала обо всем, превращаясь в комок неистового, безудерж­ного желания. Как и сейчас. Как и сейчас — в нереальном, наполненном переливами розового света, мире...

По телу Нэнси пробегали короткие судороги наслаж­дения, служившие лишь предвестниками чего-то больше­го. Вцепившись Нику в плечи, она извивалась, стонала, подавалась к нему, стремясь почувствовать его в себе еще глубже, еще полнее. Ей казалось, что в комнате не оста­лось воздуха, что легкие с каждым вдохом наполняются жидким огнем. Она распахнула глаза, будто это могло по­мочь ей дышать, и забилась в пронзившей ее судороге со­крушительного оргазма.

Перед широко раскрытыми невидящими глазами ме­тались розовые пятна, похожие на вспышки фейервер­ка; где-то далеко, словно сквозь забытье, она ощутила, как Ник задрожал и извергся в нее, но и после этого продол­жал двигаться, как разогнавшаяся машина. Правда, все медленнее... и медленнее — пока, наконец, не опустился на нее, навалившись всем весом и обжигая шею горячим тяжелым дыханием.

Охваченная сонным блаженным оцепенением, Нэн­си не в силах была ни сказать что-то, ни повернуть голову и дотянуться губами до оказавшихся совсем близко тем­ных волос, ни даже шевельнуть кончиком пальца. Веки ее постепенно ослабели и сомкнулись.

И, засыпая, она все еще чувствовала Ника рядом как часть себя — часть, без которой жить невозможно.



Глава 22


Он устал. Он чертовски устал. А главное — все было бессмысленно и безнадежно. Что бы он ни делал, как бы ни старался, сегодня он не был ни на йоту ближе к Нэн­си, чем тогда, когда встретил ее в коридоре телестудии.

И даже когда на мгновение мелькала надежда, что вот, наконец теперь все будет хорошо — снова и снова что-то вставало между ними.

Что-то... Не «что-то» — пора назвать вещи своими име­нами, всегда одно и то же: ее маниакальная ненависть к Алисии. К Алисии — и ко всему, что с ней связано, ко всему, к чему та прикоснулась, ко всему, что напоминало о ней. В том числе и к нему.

Зачем он еще продолжал эту бессмысленную игру? Ведь уже было ясно, что ничего не выйдет. Пройдет ли еще два­дцать дней, которые им осталось быть вместе согласно контракту, или месяц, или больше — все равно с этим ниче­го не сделать. Так не лучше ли все бросить, и уехать обратно, в Нью-Йорк, и жить, как жил раньше, и в первый же вечер найти себе какую-нибудь дурочку вроде Стефи!

И не лететь сейчас ни в какую Калифорнию... Зачем это? К черту!

Наверное, он просто привык доводить все до конца — как в детстве, даже если фильм оказывался скучным и не­удачным, все равно не уходил из кино. Что ж — похоже, этот фильм тоже оказался неудачным, и пора когда-нибудь повзрослеть.

«Как блуждающий манящий огонек на болоте, за ко­торым человек идет, не разбирая дороги, и увязает все глубже и глубже». Почему-то в голову Нику пришла эта странная, вычитанная где-то фраза.

Он искоса взглянул на сидевшую напротив Нэнси. Ее лицо было строгим и печальным. Не отрываясь, она смотрела на клубившиеся за окном белые груды облаков, слов­но видела в этом монотонном зрелище что-то интересное.

Да, он глубоко увяз, снова и снова пытаясь отыскать в этой чужой безразличной женщине ту прежнюю, переполненную веселой легкой энергией и радостью жизни, девушку.

Но похоже, все поиски были напрасны, хотя порой ему и мерещилось другое — как в ту единственную ночь, когда она сама пришла к нему. Или как всего два дня на­зад, когда он приехал ночью и привез ей этот дурацкий светильник, и Нэнси смотрела на него, как на чудо, и ка­залось, что теперь-то наконец все будет хорошо.

Тогда, наутро, он проснулся и увидел ее ожившие гла­за, из которых не исчезло тепло. И послал к черту работу, и остался с ней, и она была солоноватой и вкусной, и сон­ной, и нежной...

Один день прошел нормально — словно в насмешку, чтобы показать ему, как это могло бы быть. Один день — потому что к вечеру все снова стало плохо. И именно из-за этой самой поездки в Калифорнию...


Часам к шести Ник решил позволить себе короткую передышку: забрал у мисс Эмбер подготовленное для его жены расписание на ближайшую неделю и пошел на пер­вый этаж — по словам Джеральда, Нэнси сейчас сидела в «малом салоне» и смотрела телевизор.

И обрадовалась, увидев Ника.

— Я через час-полтора уже освобожусь. Пойдем вме­сте снова гулять с собакой?

— Пойдем...

Как-то само собой получилось, что Нэнси оказалась у него на коленях, и они сидели вместе, и говорили, и говорили... О чем? Ник даже и не помнил сейчас — о каких-то пустяках...

Уже собравшись уходить, он вспомнил и достал из кар­мана бумаги.

— Вот, расписание тебе от мисс Эмбер.

Звонкий напряженный голос Нэнси ударил ему в спи­ну в дверях:

— Ник, ты что — хочешь досрочно прервать кон­тракт?

В первый момент Ник не понял, о чем она говорит, обернулся — и ему стало не по себе при виде ее вытянув­шегося лица.

— С чего ты взяла?!

— Тут написано «Церемония вручения "Оскара"». Ты что, не знаешь, что там обязательно будет Алисия?! — Это имя прозвучало громко и хлестко, как пощечина. — Мы с тобой о чем-то договаривались!

— В этом году ее не будет.

— Почему ты так думаешь?

— Она сейчас в Европе. Вернется недели через три, не раньше. — Он по инерции еще пытался что-то объяснить, хотя уже понял, что это бесполезно.

— Понятно. Как раз тогда, когда закончится кон­тракт... — кивнула Нэнси. На лице ее появилась улыбка — почти веселая, если бы не полубезумные, наполнившие­ся болью глаза. — Как же я сразу не догадалась! Стал бы ты со мной дело иметь, если бы она была здесь! — Хрип­лый рыдающий смех резанул уши.

— Нэнси, хватит о ней! — Охватившее Ника ощуще­ние безнадежности было настолько острым и мучительным, что он не смог сдержать крика. — Хватит, слышишь?! Я с тобой, потому что я хочу быть с тобой, потому что ты моя жена, и она тут совершенно ни при чем! Я тебе в со­тый раз говорю — у меня с ней давно все кончено, и мне до нее дела никакого нет!

— То-то ты так хорошо осведомлен о ее делах!

Он не стал отвечать — просто выскочил за дверь.

Ни с какой собакой он, естественно, не пошел — впро­чем, его и не пригласили. А за ужином увидел напротив прежнее застывшее лицо.


Ну да, он знал, где Алисия и что с ней! Не говоря уж о том, что он контролировал ее финансовые дела (ведь куда проще и предпочтительнее приставить к ней своего бухгалтера, который вовремя доложит о нежелательной ситуации, чем потом выслушивать: «Ники, милый, у меня ужа-асные проблемы!»). Так вот, помимо этого, и сама Алисия являлась к нему два-три раза в год с целью поклян­чить денег. Заодно Ник получал полный отчет на самую интересующую ее (и абсолютно не интересующую его) тему: «Жизнь Алисии Хэнсфорд».

Визит этот обставлялся как целое действо. Сначала следовал звонок из Хьюстона: «Ники-и! Я завтра приеду, мне надо срочно тебя повидать. Так что если вокруг тебя там крутится какая-то молоденькая шлюшка, — взрыв ве­селого смеха давал понять, что последние слова — всего лишь шутка, — то убери ее скорей подальше — а то я очень-очень рассержусь!»

Имя «Ники», подходившее, по его мнению, для какой-то комнатной собачки типа пуделька («Ники-и, гадкий мальчик, ты опять измазал лапки?! Ники-и, а где же твой бантик?!»), всегда вызывало у Ника зубовный скрежет. К сожалению, многих женщин почему-то тянуло называть его этой идиотской кличкой.

А потом, на следующий день, появлялась и сама Али­сия. Мисс Эмбер сообщала, что она уже в приемной. Ник, в зависимости от текущих дел, или говорил: «Впустить», или: «Пусть подождет» — но, рано или поздно, Алисия вплывала в кабинет — элегантная, стройная, золотоволо­сая, улыбающаяся так, словно шествовала сквозь толпу поклонников.

Говорить она начинала, едва усевшись в кресло. Обо всем подряд — о предлагаемых ей ролях, о погоде, о светских сплетнях и так далее. Ник слушал вполуха и изредка кивал, перебирая и просматривая бумаги и думая о своих делах. Он знал, что до главного Алисия доберется лишь минут через пятнадцать, и это будет всегда одно и то же: она поиздержалась, а до ежеквартальной выплаты еще почти месяц!

Надо отдать ей должное — она никогда не зарывалась и не просила слишком много. И всегда говорила, что это «только на месяц», что она получит деньги и сразу, сразу отдаст — хотя оба они хорошо знали, что долг этот так никогда и не будет отдан.

Ник выписывал ей чек и, в зависимости от времени и настроения, принимал либо отклонял предложение по­обедать или поужинать вместе. В ресторане. К себе он ее никогда не приглашал.

За обедом или ужином Алисия продолжала болтать, а он — думать о своих делах. Под конец она обычно говорила: «Я пробуду в Нью-Йорке пару дней, наверное, еще к тебе загляну!» — но на самом деле, получив свое, больше не появлялась.

Как-то раз из этой болтовни Ник узнал, что Алисия, вкупе с еще парой голливудских деятелей, намерена финансировать постановку фильма, где она же будет играть главную роль. Пришлось найти человека, который сумел дать понять ее потенциальным компаньонам, что ни «Райбери», ни лично мистер Райан не собираются принимать участия в финансировании, материальное же положение самой мисс Хэнсфорд не настолько устойчиво... словом, идея увяла на корню.

Во время последнего визита, всего два месяца назад, Алисия томно заявила, что собирается в Европу — полюбоваться на памятники архитектуры. На самом деле Ник прекрасно знал, что памятниками она будет любоваться из окна модной «омолаживающей» клиники неподалеку от Женевского озера — по сведениям бухгалтера, речь шла о целом комплексе косметических операций и прочих ме­роприятий...

Зачем он делал все это? Терпел визиты Алисии, давал ей деньги, интересовался ее делами?.. Из сентиментальности?

Пожалуй, что так — именно из сентиментальности. Но дело было не в Алисии. Все эти годы где-то глубоко внут­ри у него гнездилось странное мстительное чувство: ког­да-нибудь, встретившись с Нэнси, он сможет с полным правом бросить ей в лицо: «Хоть ты от меня и ушла, но я все равно сделал то, что обещал, — решил твои финансо­вые проблемы. Хоть ты от меня и ушла...»

Глупо... Он так до сих пор и не сказал ей этого.

В ту ночь, впервые за все время, он не пошел к Нэнси. Разделся, сел на кровать — и сидел, не в силах сдвинуться с места. На душе было тошно и тоскливо, ничего не хоте­лось. Ничего...

Когда за спиной открылась дверь, Ник не поверил са­мому себе и резко обернулся — неужели... пришла?!

Она действительно стояла на пороге и, встретившись с ним взглядом, спросила:

— Ты собираешься приходить? А то я не знаю, спать или...

— Не приду. Спи, — буркнул он.

Она уже повернулась, чтобы уйти, и тут Ник не вы­держал:

— Нэнси, ну скажи — что же, она всю жизнь так и будет между нами стоять?!

Нэнси застыла на месте. Не обернулась, не ответила — просто застыла в неподвижности, будто злая волшебни­ца дохнула на нее холодом и заморозила на полушаге. Это длилось несколько секунд, потом, словно не было ника­кого вопроса, она плавно шагнула в свою спальню и за­крыла за собой дверь.


Он все-таки пришел к ней среди ночи — не выдержал. Злясь на нее, и на себя, и на весь белый свет, сорвался с постели, вкатился в соседнюю спальню и плюхнулся на кровать. Обнял Нэнси, решительно, чуть ли не грубо, притянул к себе и, без всяких долгих ласк и поцелуев, овла­дел ею, не чувствуя в этот момент ничего, кроме злости. Злости и желания.

А проснувшись утром, подумал, что пора заканчивать со всем этим безнадежным предприятием и возвращать­ся домой.



Глава 23


— Премия присуждается Стивену Корму за фильм «Во­сточный ветер»!