— Ты же не сможешь там дышать!

— Иногда там, внизу, дышится легче, чем это можно было бы предположить. И потом, я уже привык!

Привык, конечно, и все же, глядя, как его друг исчезает в недрах земли, Альдо почувствовал, что у него сжалось сердце. Наверное, Мари-Анжелин обуревали те же чувства, потому что она инстинктивно подвинулась кинему поближе. Чтобы успокоить ее, он попробовал пошутить:

— Не правда ли, впечатляет? Придется и вам привыкать, если вы все еще хотите активно заниматься археологией! То ли слепо, как крот, рыться в земле, то ли кидаться на всех, как барсук...

— Это зависит от того, кому подражаешь! — не растерялась План-Крепен.

Лучик фонаря понемногу бледнел и наконец совсем исчез. И для тех, кто остался в пещере, наступило тягостное ожидание. В самом низу лестницы Адальбер увидел четко прорубленный коридор, совсем простой, без барельефов. Он шел медленно, внимательно глядя себе под ноги, по опыту зная, какие здесь могут возникнуть сюрпризы: то провалится пол, то вдруг покажется ощетинившийся пиками ров, заставляя красться вдоль стены, — такие ловушки придумывали древние на пути неосторожных. Но здесь он не встретил ничего подобного: наоборот, все вокруг казалось мирным. Ко всему прочему, он не испытывал трудностей с дыханием. Никаких неприятных запахов, только чуть заметный аромат мирры, приятно успокаивающий бешеный ритм сердца. Не надо бояться! Он чувствовал легкость, испытывал радость, как будто спешил на свидание к хорошенькой женщине. На самом деле так оно и было, с той только разницей, что Неизвестная Царица, если только ему необыкновенно повезет и будет дано ее увидеть, сейчас уже не более чем высохшая кожа да кости, перетянутые льняными ленточками под золотым коконом с ее профилем — мумия, которую изготовили древние египтяне. А они, по преданию, владели этим искусством, переняв его по наследству от атлантов, достигших невиданного уровня развития цивилизации и техники. Но даже и эта мысль не омрачала удивительно пьянящего состояния, в котором пребывал Адальбер, — оно было похоже на то, что испытывают люди, ныряя в океан на очень большую глубину.

Неожиданно он уперся в словно выросшую перед ним стену. Эта голая гладкая стена вернула его к реальности и охладила пыл: все было бы слишком легко! А тут все-таки придется поработать киркой... Но Адальбер сразу же понял, что обманулся: это был просто поворот — коридор в этом месте круто уходил в сторону. Вздохнув с облегчением, он обругал себя глупцом и двинулся вперед. И тут в лицо ему ударил свет фонаря, а за ним показалась человеческая фигура. Как будто кто-то шел ему навстречу...

Он не сразу сообразил, что это было всего лишь его отражение и что перед ним оказалось зеркало, сделанное неизвестно из какого материала. В нем он и отражался, хотя почему-то цвет отражения становился то золотистым, то розовым. Но в конце концов Адальбер разобрался: путь ему преграждала дверь, покрытая орихалком. Оставалось только придумать, как ее открыть!

Пристроив фонарь под мышкой, Адальбер уперся в дверь обеими руками, но безрезультатно. Дверь не поддалась. Он понял, что она вмурована в стену и единственным способом было бы просто ее взломать, но тут же и одумался: дверь была самым настоящим произведением искусства и ломать ее было бы немыслимым кощунством... Ее края украшала резная рама с изображениями птиц и цветов поразительно тонкой работы. Нет, он никогда не решится испортить эту дверь!

И, почувствовав себя бесконечно несчастным, Адальбер поставил фонарь на пол и стал ощупывать дверную раму в надежде отыскать какое-нибудь место, в котором был скрыт механизм, наподобие креста в двери наверху, в скале, но так ничего и не обнаружил...

Тогда он сел на пол и стал освещать дверь и раму фонарем, как будто бы снова ощупывал их, но только с помощью света... Он водил лучом очень осторожно и очень медленно и почти что дошел до конца, когда заметил внизу, в углу, крошечный цветок лотоса, склонивший головку. Пестик этого цветка был сделан в форме перевернутого креста Анх, чуть-чуть выступавшего наружу. Если и был шанс, то только в этом месте...

Протянув дрожащую руку, он потрогал цветок лотоса. Пересохшее горло стало как наждачная бумага. Адальбер нажал раз, другой, но ничего не произошло. И тогда, уже впадая в отчаяние, он нажал в третий раз, и пестик вдавился, раздался чуть слышный щелчок, и орихалковое панно стало опускаться.

Адальбер вскочил, но тут же вынужден был прислониться к каменной стене. Ноги его не держали, пульс участился, а сердце бешено колотилось. Он подумал, что больше не сможет сделать ни шагу. Вытянув руку, он направил пучок света в разверзшуюся темноту. Под светом фонаря блеснуло сполохами золото. Он снова обрел равновесие и попытался сделать шаг. И застыл, ошеломленный. Никогда в жизни он не думал, что доведется увидеть такое...

Гробница не походила ни на одну из тех, что Адальбер встречал прежде. Зал, куда он вступил, оказался округлой формы. Стены поддерживали полуколонны, по стилю напоминавшие дорические, и большие орихалковые пластины со странными иероглифами, которые он не мог расшифровать: похоже, это была письменность майя, а не древних египтян. Адальбер не задержал внимания ни на них, ни на множестве различных предметов: кровати, кофрах, произведениях искусства или предметах обихода, золотых, украшенных эмалью или вкраплениями бирюзы и изумрудов, — все это было тщательно расставлено, воссоздавая покои царицы или просто красивой женщины. Они располагались не вокруг саркофага, а некоего подобия алтаря, на котором возлежала фигура в белом. На эту фигуру он в священном ужасе и направил свет фонаря, обнаружив нечто из ряда вон выходящее. Сначала Видаль-Пеликорн даже подумал, не снится ли ему все это. Перед ним была стеклянная рака[73] в золотом обрамлении, а внутри — женский силуэт в белом, настоящая женщина, вовсе не мумия, а человек. Она как будто прилегла отдохнуть.

Ее кожа приобрела оттенок цвета слоновой кости, длинные черные волосы были украшены диадемой, на которой рассыпались изумрудные звезды вокруг трезубца бога Посейдона, тоже изумрудного. Длинные-предлинные ресницы, тонкие изящные руки, скрещенные на груди, перламутровые зубы, приоткрывшиеся в подобии улыбки. Тело женщины было обернуто в строгую складчатую льняную ткань, под которой угадывались восхитительные формы, все это было так правдиво и естественно... И так напоминало Салиму!

Как будто претворилась в жизнь сказка о Спящей красавице, с той только разницей, что спала девушка не сто лет, а многие тысячелетия!

Потрясенный, Адальбер упал на колени, борясь с желанием снять стеклянный купол и дотронуться... ну хоть запечатлеть поцелуй на бесцветных губах красавицы. В безумной надежде вдохнуть в нее жизнь, он уже протянул руки к прозрачному куполу, но так и не посмел коснуться его, боясь, как бы под его взглядом она не сморщилась, не стала бы похожей на мумии, разложенные там же, на скамьях перед каждой колонной. Это, конечно, были слуги, которые тоже заперлись тут, желая сопровождать свою повелительницу в смерти... царицу, имя которой так и осталось неизвестным. На золотом цоколе, на котором покоилось ее тело, не было никакой надписи. Да это было и ни к чему, ведь никто никогда не должен был отыскать эту поразительную гробницу!

Теперь ему захотелось прочитать письмена на стенах, но если в некоторых из них и обнаруживалось какое-то сходство с иероглифами, то все равно понять их смысл было невозможно. Здесь нужно было что-то вроде Розеттского камня[74], с помощью которого Шампольону удалось найти ключ к древним письменам. Но, кроме настенных панно, которые, как догадался археолог, должно быть, составляли своеобразную книгу, не было никаких других письменных свидетельств, ни единого рулона папируса, ничего, что можно было бы взять с собой...

И все-таки Адальбер был уверен, что между Атлантидой и Древним Египтом должна была существовать связь. Кто-то обязательно выжил после катастрофы, кто-то должен был передать ключ к таинственным знаниям и письменности атлантов. Может быть, это был сам Верховный жрец Уа, в чьей гробнице Говард Картер и нашел Кольцо? Но он жил гораздо позже... Тогда кто?

В этой цепи недоставало очень многих звеньев, и это означало, что тайна никогда не будет раскрыта... так и останется, как прежде, легендой о гробнице Неизвестной Царицы, даже если Адальбер сам примется за поиски этих недостающих элементов.

Он еще долго смотрел на прекрасное тело женщины. Единственным украшением царицы была изумрудная диадема, хотя повсюду было рассыпано несметное количество драгоценных камней и золота. Сколько преступлений, сколько низости могло бы совершиться из-за этих богатств! И не нужно было обладать богатым воображением, чтобы представить себе, какие полчища стервятников устремятся в эту усыпальницу, как только тайное станет явным...

Время шло, но Адальбер не замечал его, всецело погруженный в свой сон наяву. К реальности его вернул фонарик: батарейка начала садиться, и он начал мигать. Тогда, за невозможностью совершить большее, Видаль-Пеликорн запечатлел свой поцелуй на стеклянном саркофаге и, ничего не взяв, ничего не тронув, двинулся из усыпальницы прочь. Орихалковая плита захлопнулась сама собой, как только он переступил порог.

Вернувшись в пещеру, он застал ожидавших его Альдо и Мари-Анжелин, они сидели на камнях и, казалось, спали. Альдо даже не курил, видимо, чтобы не обнаружить своего присутствия запахом табака. Вид Адальбера потряс их обоих.

— Ну что? — разом вскрикнули они.

— Никогда бы не подумал, что мне выпадет счастье лицезреть такую красоту. Хочешь посмотреть? — он протянул другу Кольцо, но тот, почувствовав его сомнение, отказался:

— Не хочу! Знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как ты туда спустился?

— Я не следил за временем. Меня вернул к реальности фонарик.

— Прошло пять часов! Мы уже подумали, не нужна ли тебе помощь... или заряженные батарейки!

— А вы, Мари-Анжелин, пойдете?

Она отрицательно покачала головой, догадавшись, что ее любопытство оскорбило бы Адальбера. Вид у него был такой, словно он только что вернулся из загробного мира.

— И что теперь? — поинтересовался Альдо.

— Первым делом поблагодарим старого египтянина, попрощаемся с ним и пойдем обратно!

Адальбер вынул крест, и скала за ним бесшумно затворилась, но вернуть План-Крепен шелковый мешочек он не спешил. Сгорая от любопытства, она не сдержалась:

— Вы собираетесь снова прийти сюда завтра и начать...

— Ни в коем случае! — с улыбкой ответил он. — Ни завтра, ни послезавтра, никогда вообще. И прошу вас обоих забыть о том, что мы здесь были... только маркизе де Соммьер, конечно, можно рассказать. Но не переживайте, я вам все опишу...

— А господину Лассалю тоже? — подозрительным тоном спросила, забеспокоившись, Мари-Анжелин. Это рассмешило Адальбера.

— Нет, ему — никогда! Он же просто с ума сойдет!

В тот же вечер, после ужина, все собрались в малой гостиной тетушки Амели послушать Адальбера. Его талант рассказчика в сочетании с неподдельным волнением, которое он испытал, превратили повествование в историю о возвышенной и чистой красоте. Об одном только он предпочел умолчать: о том, что Салима была портретом спящей красавицы. Эту подробность он приберегал только для ушей Альдо, чтобы не огорчать Мари-Анжелин.

— Великолепно! — захлопала в ладоши маркиза, когда он умолк. — Слушая вас, я снова вспомнила, о чем мечтала девочкой, когда матушка читала мне сказки. Жалко только, что вы так и не смогли расшифровать письменность той фантастической эпохи. И, следовательно, так и не узнали ее имя.

— Увы, нет! Она для нас так и останется Неизвестной Царицей. И я на самом деле думаю, что так будет лучше... Кстати, Мари-Анжелин, все хотел попросить вас показать рисунки, которые вы сделали здесь, в Египте. Если вам не трудно...

— Конечно, нет!

Она принесла свои работы: эскизы сангвиной, рисунки и акварели. Целая коллекция. На них были изображены храм Хнум, гробницы принцев, старый монастырь Святого Симеона... Нарисовала она и портреты Хакима и других мальчишек. Мари-Анжелин показала удивительное изображение Хранителя, разные зарисовки скалы, в которой была вырублена гробница. Адальбер долго смотрел на них, не зная, как сказать художнице, что он хотел бы их уничтожить, но что ему было бы ужасно жаль это сделать, потому что рисунки были такими талантливыми...

Молчание затянулось, и Альдо уже собрался что-то сказать, но Мари-Анжелин жестом остановила его. Спокойно взяв свои рисунки из рук Адальбера, она сама порвала их:

— Вы же этого хотели, не так ли?

Чувства помешали ему говорить, он только обнял ее за плечи и поцеловал. Когда мужчины вышли на свою обычную ночную прогулку, часы на губернаторском дворце как раз пробили полночь. Хоть и устали они от сегодняшней экспедиции, но все же оба чувствовали потребность побыть вдвоем. На этот раз они спустились к реке и зашагали по высокой набережной, почти совсем пустынной в этот час. Виднелись только два фиакра, да и те вроде бы скоро должны были отъехать.