Он вздрогнул, увидев издалека юную женщину в длинном платье, расшитом затейливыми узорами по груди, рукавам и подолу. Табити, огненная богиня! Сейчас, при свете дня, она казалась еще прекраснее. Ее лицо он никогда не мог бы спутать ни с каким другим на свете. Она шла прямо к нему, глядя на него и улыбаясь… Саша смотрел на нее во все глаза. Хотелось задержать время, чтобы чудесное видение не исчезало подольше.

— Вот, извольте видеть, что осталось! Если бы не Александр Иванович, светлая ему память, местные татары и это давно бы растаскали.

Голос Ященки прозвучал словно издалека. Саша хотел было спросить, кто такой Александр Иванович и чем он так прославился в здешних местах, чуть дернул головой — и наваждение исчезло. Только пустырь на месте города, морской берег вдалеке да облака в небе.

Но — чудо! — девушка из сна так же шла к нему! Только теперь на ней было простое светло-серое холстинковое платье и соломенная шляпка, исчезли золотые украшения, но это была она, несомненно она. Та же тонкая, стройная фигура, порывистые движения, улыбка, поворот головы, но главное — глаза! Большие, карие, широко расставленные, и огоньки пляшут в глубине…

Завидев их, девушка махнула рукой. Она раскраснелась от быстрой ходьбы и еще издалека заговорила горячо и сбивчиво:

— Николай Семеныч, здравствуйте! Меня papa просил вас встретить, а я вот — не успела. Новое захоронение нашли, представляете?

Взглянув на Александра, она как будто смутилась и замолчала. Приват-доцент лукаво хмыкнул в усы.

— Вот, милая Конни, рекомендую — Александр Сабуров, студент четвертого курса. Будущее светило науки, можно сказать! От его работы по сравнительной скифской мифологии я положительно в восторге! А это — Конкордия, дочь профессора Шмелева. Каждый год приезжает сюда.

Девушка протянула ему смуглую крепкую руку, Саша осторожно пожал ее и почувствовал, как будто искры побежали по всему телу. Ященко улыбнулся, глядя на них, чуть приобнял обоих за плечи, словно объединил собой.

— А теперь, дети мои, пойдемте скорее в лагерь!

«Однажды в старой книге я читал, что люди некогда были сотворены Богом целыми и совершенными, а потом Он почему-то разделил их на половинки да разбросал по свету. Теперь эти половинки ходят, ищут друг друга, тоскуют, и если уж доведется встретиться им, то между ними возникает любовь. Так произошло и со мной, когда я впервые встретил Конни.

С тех пор прошло уже много лет, но и по сей день я вижу ее такой — юной, смеющейся, с локонами темно-каштановых волос, свободно падающих на плечи из-под соломенной шляпки…

И твердо знаю — эта женщина была и останется единственной, Богом предназначенной для меня».

Да уж, романтиком был дедушка… Сколько уже написано и сказано о любви, но и посейчас, как говаривал Соломон Премудрый, «тайна сия велика есть».

Максим вспомнил тот день, когда он сам впервые увидел Верочку — она работала вместе с Наташей, бумаги какие-то привезла. Он открыл ей дверь и в первый же миг понял, всем существом почувствовал — она! И другой не будет… До сих пор ему иногда кажется, что все, что было потом между ними, все, что будет еще, — только логическое следствие той, первой минуты.

Были у него, конечно, девушки и раньше, но это было совсем другое — легкие, веселые, ни к чему не обязывающие связи. Ну, встретились, познакомились, провели время вместе, доставили друг Другу удовольствие — и расстались так же, без обид и взаимных обязательств. Тогда он искренне не понимал — зачем вообще нужно жениться? Чай, не при царе Горохе живем! Свободная любовь уже не под запретом, как раньше, так стоит ли менять праздник жизни на серые будни и доброй волей в хомут лезть?

Примеры приятелей, которых угораздило пойти в ЗАГС, тоже не вдохновляли. Слишком уж часто юные, трепетные невесты превращаются в ворчливых мегер, и жизнь идет в полном соответствии с невеселой поговоркой: «семья — рутина, жена — скотина». Максим просто передергивался от страха при одной мысли, что и с ним когда-нибудь может произойти нечто подобное. Но появилась Верочка — и прежняя жизнь стала как отрезанный ломоть.

А все-таки интересно — что же есть любовь? Дается она человеку или завоевывается? Падает на голову, словно кирпич с крыши, или вырастает постепенно из совпадения вкусов, привычек, взглядов на жизнь, общих интересов?

Трудно сказать, где правда. Случается ведь, что пары создают люди, удивительно не соответствующие друг другу, — взять хоть Армена с Наташкой! Как только угораздило девушку из интеллигентной московской семьи, выросшую со временем в активную, самостоятельную и самодостаточную, а где-то и в жесткую бизнесвумен, связать свою жизнь с человеком, у которого каждый милиционер на улице норовит документы проверить? А ведь ничего, живут и счастливы…

Максим задумчиво покачал головой и чуть улыбнулся своим мыслям. Всего через год после свадьбы Наташка располнела, подобрела, научилась готовить долму и варить хаш[3], и даже говорить стала с армянским акцентом! Все свои феминистские закидоны она быстро позабыла, даже с работы уволилась и теперь сводит балансы большого торгового центра, что Армен открыл недавно после долгих мытарств и хождений по чиновным кабинетам. «На себя работать, ахчик, большое дело!» — любит повторять он, и сестренка с ним, кажется, совершенно согласна.

Идиллию омрачало только одно — после неудачного аборта Наташа не могла больше рожать. А для армянина семья без детей — вообще не семья… Да и только ли для армянина? Разве стремление продолжиться, воплотиться в детях, обретя некую иллюзию бессмертия, не присуще от природы каждому человеку? Разве не оно помогает обрести настоящую цель и смысл всей его жизни? Он и сам не так давно стал понимать это — когда Верочка забеременела. И сейчас, как подумаешь, просто дух захватывает: «У меня будет сын!»

Армен очень старался быть деликатным, ничем не обидеть и не упрекнуть жену, чтобы, не дай бог, не почувствовала она свою несостоятельность в самом важном для женщины деле, но сам — страдал. Максим не раз видел, как на улице или во дворе смотрел он на чужих детей такими тоскливыми глазами, что просто сердце кровью обливалось!

В конце концов решили усыновить ребенка. Наезжали в детские дома, смотрели, выбирали, но все как-то не могли решиться. Наташа чувствовала себя совершенно растерянной и даже подавленной.

— Там их так много, подбегают со всех сторон, за подол дергают, каждый мамой зовет… Если б можно было — всех бы взяла! А выбирать — не могу. Дурацкое такое чувство, словно диван покупаю! — жаловалась она.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды Наташка с Арменом не собрались в очередной детский дом — уже ни на что особо не надеясь, скорее по привычке. В тот день у Армена почему-то не завелась машина, и сестра упросила Максима поехать с ними. Помнится, он еще ехать не хотел — очередную рукопись пора было сдавать в издательство, а работы оставалось немало.

— Наташка, ну возьмите машину да поезжайте! — взмолился он. — Если хочешь — даже доверенность напишу.

— Да, у тебя коробка-автомат, а Армен только механику признает! Будет теперь ворчать всю дорогу. Ну пожа-алуйста!

Она смешно сморщила нос, как делала, бывало, когда была маленькая. Максим вздохнул про себя (опять время рабочее пропадает!), но отказать сестренке не смог.

Стояла теплая и ясная погода. Бывают такие дни в начале сентября, когда лето, кажется, решилось задержаться ненадолго. Ехать пришлось далеко, за город, и приземистое кирпичное здание детского дома, окруженное деревьями в уборе золотой листвы, казалось вполне уютным и симпатичным. Не верилось даже, что здесь живут дети, брошенные на произвол судьбы, не нужные никому на свете…

У крыльца их встретила заведующая — полная, добродушного вида женщина в белом халате.

— Римма Анатольевна! — представилась она. — Очень приятно, проходите. Только побыстрее, пожалуйста, а то детям обедать скоро.

Внутри детский дом тоже не оставлял впечатления сиротского приюта. Были здесь и ковры, и телевизоры, и новая мебель, и множество игрушек, какие-то разлапистые растения в горшках и золотые рыбки в аквариумах.

— Видите, как уютно? Это все спонсоры! — с гордостью говорила она. — Представляете, сам господин Холодковский помогает. Даже компьютеры есть для тех, кто постарше.

Максим шагал за ними и думал — интересно, хорошо ли это, что «владелец заводов, газет, пароходов» решил поиграть в благотворительность? С одной стороны, он и ему подобные сначала «прихватизировали» самые жирные и сладкие куски бывшей государственной собственности, а теперь возвращают по копеечке, да еще и щеки надувают, но с другой… Если уж руку на сердце положить, то от государства сиротам и этого не видать как своих ушей.

Много позже, после падения всемогущего олигарха, когда оказалось, что все свои миллионы нажил он нечестным путем (кто бы мог подумать! Он один такой, наверное, и затесался, как паршивая овца, среди прочих порядочных миллионеров), Максим думал иногда — может, хоть сиротки его добрым словом поминают? Может, хоть кому-нибудь из брошенных детей его щедрость дала немного радости? Если так, то и это уже немало…

А пока до этого было еще далеко. В погожий сентябрьский день никому и в голову прийти не могло, что пройдет немного времени — и великий и ужасный Холодковский превратится в обыкновенного российского зэка. К счастью или к несчастью, но не дано человеку знать будущего — даже если он может, при желании, вымостить золотом дорогу от Москвы до Чукотки.

В просторной и светлой игровой комнате дети окружили их со всех сторон, и глаза у них были жадные, голодные, просящие. Максим почувствовал необъяснимый стыд за то, что он уйдет, а они останутся здесь. Все-таки детям нужны не компьютеры, не рыбки в аквариумах и бананы на завтрак, а настоящая семья и папа с мамой.

А Наташа вдруг побледнела, и Максиму показалось даже, что она вот-вот упадет в обморок. Она смотрела, не отрываясь, на лобастого, сероглазого и не по годам серьезного мальчугана, который почему-то стоял не в толпе других детей, а чуть поодаль, в стороне, словно все происходящее совсем не касалось его.

— Коленька… — выдохнула она каким-то чужим, враз охрипшим голосом и кинулась к нему, опустилась перед ним на корточки…

Мальчик с полминуты смотрел на нее — серьезно, как взрослый. А потом вдруг просиял такой радостной улыбкой, словно солнышко все вокруг осветило.

— Мама! Ты за мной пришла, да?

Наташа обняла его, прижала к себе, радостно закивала, улыбаясь сквозь набегающие слезы:

— Да, да, мой хороший, за тобой, Коленька, конечно, за тобой!

Как только имя угадала? Мальчика действительно звали Колей! Судьба у малыша и правда была странная — он как будто возник из ниоткуда. Однажды, жарким августовским утром, медсестра, идя на работу, обнаружила пищащий кулек на скамеечке у дома ребенка. Непутевую мать, конечно, искали, прокуратура даже дело возбудила об оставлении ребенка, но никого не нашли. Мальчика записали Николаем Найденовым, а где и когда родился он на свет, кто были настоящие его родители — так и осталось тайной.

Все это заведующая детским домом рассказала, пока провожала их к выходу. Наташа чуть не плакала, словно и правда нашла собственного сына, и теперь почему-то должна снова его покинуть, а Римма Анатольевна говорила и говорила без умолку:

— Значит, окончательно решили? Вот и хорошо, вот и славно! У нас таких больших редко берут, все больше младенцев хотят, и совершенно зря! Знаете, какая редкость — здоровый ребенок? И симпатичный такой к тому же… Его уже два раза усыновить хотели, только он как дичок какой-то, ни к кому не идет. Другие дети за воспитательницами хвостиком ходят, мамой называют любую, ждут, чтобы приласкали, погладили, а этот — никогда! Как будто вас дожидался.

Все формальности удалось решить быстро — Армен хорошо умеет уговаривать, к тому же зеленые бумажки хрустят так приятно… И вскоре Коля обосновался в своем новом доме. Армен с Наташей купили кучу игрушек, сделали ремонт, оборудовали просторную детскую — прямо как они с Верочкой сейчас! — Армен повесил турник и кольца… В первые дни мальчик почему-то не обращал особого внимания на все это великолепие, только тревожно заглядывал в глаза новоявленным родителям и все спрашивал:

— Вы теперь мои папа и мама? Насовсем? Вы меня назад не отдадите?

И каждый раз Наташа обнимала его и говорила, что они не отдадут его никому на свете. Постепенно мальчик успокоился, привык, и теперь кажется, что он был здесь всегда. Даже внешне он стал похож на Наташу, и, если они вместе идут по улице, какая-нибудь досужая тетка не преминет восхититься — надо же, весь в маму!