* * *

– О! Илона пришла! Заходи, чер-ртовка! Дай я тебя поце... Чего это ты такая неласковая?

– Я не Илона. Руки прочь от молодого поколения.

– Н-не Илона? А кто-о? Илоночка, ты меня обманываешь. Обманываешь своего старенького котика. Как не-хо-ро-шо! Заходи, выпьем... Шампанскава-а!

– Вам, по-моему, уже хватит...

Ярослав Лапутин был откровенно и неприлично пьян. Анжелика видела, как его выгружали из офиса и подсаживали в машину. О, она не растерялась. Схватила такси и сказала водителю фразу, которую слышала только в кино:

– Езжай вот за тем джипом. Сто баксов.

Ошалевший от легкой наживы таксист не отвязался от черного танка до самого дома, получив деньги, чуть не ручки целовал. Анжелика вошла вслед за Лапутиным, выждала полчаса у дверей его квартиры и потом позвонила. По тому, как тыкал ключами в дверь нетрезвый избранник народа, она поняла – живет он один. Ни жены, не детей, ни прислуги. Никто не помешает. Правду сказать, она ожидала чего угодно, но не такой радушной встречи.

– Илона! Не шали! Пей шипучку! И давай обниматься!

Депутат облачен был в длинный бархатный халат с кистями на поясе, в домашние туфли с загнутыми носами и без задников, держал в одной руке бутылку шампанского, в другой – кисть винограда и вид имел совершенно вакхический. Анжелика аккуратно изъяла у подгулявшего отца виноград и вино, а самого депутата толкнула на диван. Тут бы по законам мелодрамы ему упасть и напороться виском на угол стола, окончив свою непутевую жизнь раньше времени... Но он попал прямиком в объятия дивана и сразу же сладострастно захрапел.

Вздохнув, Анжелика накрыла блудного папашу валявшимся тут же пледом и пошла инспектировать квартиру. Огромные апартаменты выглядели запущенными. На столе в солидно обставленном кабинете толстый слой пыли, в спальне разобранная постель, залитая вином и еще чем-то неудобосказуемым...

Но ужаснее всего выглядела кухня. В ней почти не было посуды – если не считать черепков на полу. Тару Анжелика обнаружила в посудомоечной машине. Нутро холодильника испускало ядовитые миазмы и набито было заплесневелыми остатками разнообразной еды, подгнившими фруктами, откупоренными бутылками.

Она не стала пить шампанское. Она выпила коньяку – хороший глоток из пузатенькой бутылки. Таким образом подготовившись, засучила рукава, препоясалась полотенцем и принялась за дело.

Яростное апрельское солнце, – наконец-то выпустили его серые тучи, дали выплеснуться, высияться! – перекатывалось в боках кофейника, играло хрустальными гранями масленки, било в глаза похмельному Ярославу Лапутину. Умытый, причесанный, в свежем халате, сидел он за накрытым столом, как свадебный генерал, как купец замоскворецкий. Только физиономия у него была не купеческая – растерянная и удивленная.

– Выгнать бы тебя, по-хорошему, – жалостно сказал он Анжелике. – Так любая шишига явится, скажет, что дочь. Это все филькина грамота, вот чего!

И потыкал пальцем в разложенные по белой скатерке скудные доказательства. Фотография, да бирка клеенчатая, да листок из книжки записной.

– Не Филькина, а Тятькина, – поправила Аля. – Так вы помните Варвару Борисовну Тятькину? Или нет?

Папаша отделался многозначительным мычанием.

– Я в молодости ходок был, знаешь, всех Тяп... тькиных не упомнить. Но вот так смотрю на тебя, и думаю – будь ты прощелыга, так за ночь бы уже квартирку почистила и усвистала. А ты прибираешься, завтрак готовишь... Да и на разговор с тобой меня тянет, а ни с кем давно не говорил. Люди – дрянь, не о чем с ними говорить. И я дрянь... Только с блядями говорю, они меня понимают. И сам я такой же...

– Вернемся к нашим баранам, – прервала похмельные излияния папаши Анжелика. – Признаете дочку родную?

– Хрен с тобой, признаю, – махнул рукой изнемогший депутат. – Открой холодильник, достань банку пива.

– Пива в холодильнике нет. Могу предложить «Алка-Зельцер».

– Давай...

Таблетки зашипели, весело запрыгали в стакане воды.

– И что тебе нужно? Денег? Сколько?

– Деньги пока есть. Жажду родственного воссоединения и нормальных отношений класса «отец – дочь».

– Чего-чего?

– Поживу я у вас, папуль. Может, пару недель, может больше. Домработницы нет, вижу. Готовить буду, убирать...

– Домработницы нет. Деньги украла и сбежала. Новой не нашел. Все некогда.

– Да уж, дел по горло... – иронически хмыкнула Аля.

– Не хами отцу! – грозно возвысил голос Ярослав и ухватился за виски. Аля ухмыльнулась про себя. Кажется, все получилось. Он уже командует!

– Можно называть вас на ты и папа? – кротко поинтересовалась Аля.

Новоявленный папенька прикрыл рукой воспаленные глаза.

– А-а, называй... Сегодня что, воскресенье? Я пойду, прилягу. И добро пожаловать, как говорится!

Глава 21

Ярослав Лапутин был достойным отцом своей дочери. Карьера, которую он сделал в большом провинциальном городе Верхневолжске, даже по тем хватким, цепким временам могла считаться блестящей. Он прошел путь от заведующего стройконторой до главы им же основанного «Союза застройщиков», хозяина крупнейшей в городе строительной фирмы «Обол» и депутата областной Думы. Мало того, целое десятилетие ему просто везло. Везение катило его по жизни, как рикша богатого туриста. На следующий же день после первого его публичного выступления в качестве кандидата в депутаты многие местные СМИ поспешили объявить о новой фигуре на областном и даже, чего доброго, на федеральном политическом небосклоне. Вот он, человек дела, человек, сделавший себя сам. Лапутин был тронут такой характеристикой и продолжал неустанно «подкармливать» «средства» интересной информацией. То подарит мамаше, к ужасу близких разрешившейся тройней, трехкомнатную квартиру в новом доме, то стройматериалы детдому пошлет, то одинокой старушке поможет добиться коммунальных льгот.

Шиковал Лапутин, поражал весь город своим размахом. Такой уж человек он был, душевный, открытый. Народному любимцу многое сходило с рук. Расселил коммуналку в центре города, дал каждому семейству отдельную квартиру, старинный особняк отреставрировал и продал за великие деньги. На бумаге все получалось гладко, на деле же выселенные люди получили крошечные квартирки в жутком поселке Лунный, где в чистом поле ветер гуляет, три башни посреди торчат, и автобусы ходят три раза в день. «Лунный – не космос, оттуда не возвращаются» – гласила городская поговорка, быть может, именно потому не предъявляли претензий обиженные депутатом горожане.

Но сколь веревочке ни виться... Чтобы подогреть народную к себе любовь, Лапутин затеял строительство шестнадцатиэтажного дома на тысячу квартир. Восторженные клиенты сдали денежки, и к тому моменту, как в жизни Ярослава появилась взрослая дочь, недостроенная башня семь лет торчала посреди Волжского района, возбуждая праведный гнев горожан. Впрочем, в отрезок времени между началом аферы и появлением Анжелики много чего поместилось. Мелкие и крупные мошенничества, пара дел в прокуратуре, отъезд жены с детьми в Торонто (их Ярослав Лапутин больше никогда не видел), праведный гнев и пылкая любовь земляков, деньги, приходящие в руки, и деньги, утекающие меж пальцев, охота, девки и хмель, хмель без конца.

В короткие мгновения просветления Ярослав Алексеевич смутно, в силу хорошо развитой природной своей интуиции лишь догадывался о той роли, которую отвели ему расчетливые здешние функционеры. Блюдущие собственный интерес денно и нощно чиновники, банкиры, застройщики, теневые воротилы, высасывающие Верхневолжск, как электродоилка – затурканную, полуголодную буренку. Особенно опасался он Леонида Фатеева, главу «Волга-банка». Именно его голова с пышной, но, как судачили злые языки, искусственно выращенной шевелюрой кивнула в сторону будущего депутата в нужный момент в нужном месте. «Он у нас по строительной части. Ка-а-менщик, к-а-аменщик в фартучке белом, – блеял начитанный Фатеев, хищно потирая руки, – ценю, за общительность, за знание, так сказать, делового ландшафта, за профессиональную ин-фор-ми-ро-ван-ность, ценю!.. Сколько их по Руси-то многострадальной, разрушенных и загубленных начинаний. Реставрационные работы вести пора – не все разрушать да хапать!»

Любил Фатеев прикинуться русофилом, несмотря на пересаженные в Америке волосы по доллару за штуку, несмотря на английский костюм и европейский лоск.

Ярослава так и начали называть за глаза – реставратор. На первых порах он, человек увлекающийся, взялся за дело с горячностью. И действительно помог возродиться нескольким мелким строительным проектам. Он радовался, он ликовал, он обещал своей команде заложить великие фундаменты в будущем. Но вскоре к нему, через третьи, конечно, руки, обратились со странной просьбой. Речь шла о ревизионной комиссии, составляющей некий финансовый прогноз, касающийся распределения строительных госзаказов на следующий год. Требовалось его участие.

А пару дней спустя, поздно вечером, ему позвонил сам Фатеев.

– О Ярославе же не зря говорили, что он мудрый. Молодец, что имя его великое несешь с достоинством. Наслышан. Да, чуть не забыл, там комиссия намечается очередная, с тобой посоветоваться хотят, какие предприятия по строительству перспективны и заслуживают внимание центра. Ну, ты же опять все понимаешь – господдержка, земельные участки, щадящие налоги. Ячея крупна, на большую рыбу. Не забудь там, что первоочередно слабым да сирым помогать нужно. Таков христианский и гражданский наш долг. Приговор, можно сказать.

– Да, конечно...

– Заговорил я тебя совсем. Время ценное отнимаю. К старости все до слова охочи. Отдыхай. Утро, так сказать, мудренее...

– До свидания. – Ярослав медленно опустил трубку и задумался.

«Чего же он хотел, старый хрен?.. Ячея откуда-то... Приговор... Он что же, угрожал мне? Так. От меня требуют выгородить какую-нибудь безнадежную фирму, чтобы именно она получила заказ и земельный участок под строительство. Получила будущее. Господи, так вот в чем дело! Потом неожиданно объявляется тендер, благодаря которому у руля встают совершенно другие, появившиеся из тени люди... Мать их размать! Почему я? Ну да, вижу всю строительную рать, а сам почти на кукане... Вертикали и горизонтали. Отказаться? Не простят. Как будто запутался в невидимых сплетениях. Ячея...»

На следующее утро реставратор сыграл свою роль с блеском. Испепеленная фирма одним росчерком золотого пера, одолженного у несгорающей птицы, была приговорена к возрождению. А через несколько месяцев ее прежний владелец не смог убедить суд в обоснованности своих на нее притязаний. И покончил с собой при весьма странных обстоятельствах. В дело включилась пресса, всплыли кое-какие подробности, и вот тогда-то Ярослав Лапутин смекнул, что от железно-крюкастой лапы слащавого лицемера Фатеева никакая неприкосновенность его не спасет.

С появлением Али в жизни Ярослава Алексеевича появилась видимость порядка. Первое время он приглядывался к новоявленной дочери, принюхивался к ней осторожно, чуя родную кровь, но не доверяя себе. Потом привык, привязался к ней, как не был привязан к родным детям. Те всю жизнь смотрели на него, точно он им что-то должен, все выпрашивали, выклянчивали, ныли, только и слышно было «дай» да «дай»! И жена в последние годы семейной жизни из нетребовательной и веселой подруги-соратницы превратилась в капризную содержанку. Пользуясь тем, что Лапутин опасался развода (суд и мнение народное всегда на стороне женщины!), тянула из него деньги и нервы. И вот наконец уехала, дав мужу вздохнуть спокойно. Все равно, что с семьей, что без нее, искренней, бескорыстной заботы о своей персоне Ярослав Алексеевич не знал. И тут вдруг эта рыжеволосая красотка, похожая на него молодого, парит-варит, моет-убирает, покупает ему носки и рубашки, зовет «папой» и приносит поутру минералку! Правда, приходится кое в чем себе отказывать. Не напиваться до потери сознания и не приглашать домой веселых девочек. Но так даже лучше, меньше свинства. И деньги целее будут. На «сэкономленное» купил дочери норковую курточку, она в благодарность такую кулебяку испекла, как в ресторане! Пусть живет девочка!

А девочка зря времени не теряла. Написала на доставшемся от Мельникова ноутбуке коротенькое эссе – неплохо получилось. С темой решила не мудрствовать, написать о смерти Пушкина. Про Пушкина и про собак всегда у всех писать получается. Понесла в «Станислав» прямо на флэшке. Но Солодковой там не застала, пришлось оставить эссе секретарше.

– Как передать, кто автор? – поинтересовалась некрасивая большеротая девушка.

– Э-э... Саша Геллер, – назвалась Анжелика.

Фамилию она назвала от бывшего мужа доставшуюся, имя само по себе вырвалось. Ее часто переспрашивали: «Аля? Александра, что ли?» Была еще одна мысль – запутать, сбить со следа и с толку. Саша Геллер – не поймешь, мужского пола, женского ли... Разве не забавно?

Но дурочке Веронике, похоже, и в голову такое не пришло. В самом деле все было гораздо проще – секретарша по прозвищу Царевна-лягушка, передавая выпускающему редактору файл с эссе, заметила, что принесла его девушка, назвавшаяся Сашей Геллер.