Оксана Чекменёва - Колыбельная Ангела-Хранителя (СИ)

Конец XIX века. Америка, штат Монтана.

Мне хотелось умереть. Потому что смерть была милосерднее, чем та жизнь, точнее, существование, которое ждало меня в будущем. Все вокруг говорили мне, что я выжила чудом, только для меня это чудо обернулось проклятьем.

Это было уже второе «чудо» в моей недолгой жизни, второе необъяснимое спасение, только лучше бы мой ангел-хранитель в этот раз отвернулся, позволив мне умереть вместе с родителями. И тогда не было бы этой боли в искалеченных, неправильно сросшихся ногах, и этих слов доктора Лесли своей жене, которых, как он считал, я не услышала: «Бедная девочка никогда не сможет ходить». Не было бы бормотания отводящего глаза Реджинальда: «Прости, Айрис, но мои родители против нашего брака, ты же понимаешь?»

Я понимала. Прежде, когда я была здорова и являлась единственной наследницей магазина своего отца, то была весьма завидной невестой. Многие холостяки нашего городка ухаживали за мной, но я отдала предпочтение Реджинальду, сыну владельца шорной мастерской. Он заметно выделялся своими джентльменскими манерами на фоне грубых ковбоев и владельцев ранчо, составлявших большинство моих поклонников. Мистер и миссис Гайд, родители Реджинальда, были очень милы со мной и радовались вместе с моими родителями, когда, два месяца назад, мы объявили о своей помолвке.

Всё изменилось в один миг. Лишь позже я узнала, что в нашем магазине взорвался газ. Газовое освещение было новинкой, лишь совсем недавно появившейся в нашем городке. Оно было проведено лишь в несколько самых богатых домов города, а так же в наш магазин. Папа так радовался, говорил, что газовое освещение намного безопаснее свечей и керосинок. А в итоге именно оно нас и погубило.

Взрыв произошёл ночью. Он разрушил и магазин, и нашу квартиру над ним. Я, каким-то чудом, смогла выбраться из-под завалов и выпрыгнуть из окна своей спальни до того, как до неё добрался огонь. Но мои ноги оказались переломаны в нескольких местах. Сама я этого не помнила и не могла объяснить, как смогла спастись, я просто уснула вечером в своей кровати, а очнулась спустя двое суток в клинике доктора Лесли. Чтобы узнать, что второй раз осталась круглой сиротой.

Да, так получилось, что я не была родной дочерью четы Броуди, они удочерили меня, когда мне было около трёх лет. И именно в той, прежней жизни и произошло моё первое чудесное спасение, которое так и осталось неразгаданным.

Мой родной отец был траппером, охотником, который добывает пушных зверей, ставя на них капканы. После смерти моей матери, мы жили с ним вдвоём в уединённой лесной хижине. И вот, однажды утром, в канун Рождества, меня обнаружили спящей на крыльце церкви соседнего городка. Торговец, которому мой отец регулярно сдавал меха, опознал меня, и несколько человек отправились к нашему дому, где и нашли тело моего отца — его задрал гризли. То, как ребёнок неполных трёх лет смог преодолеть более двадцати миль по снегу, чтобы добраться до города, не замёрзнув и не заблудившись при этом, так и осталось загадкой.

Сама я рассказать ничего не смогла, поскольку едва умела говорить. Всё, что осталось у меня в памяти — страх. Мне страшно, очень страшно. А потом я слышу песню. Колыбельную. Её тихо поёт красивый мужской голос, и я успокаиваюсь, мне уже не страшно.

Возможно, вскоре и это выветрилось бы из моей памяти, но дело в том, что этот голос, поющий колыбельную, я слышала и позже. И в приюте, куда меня поначалу отправили, и позже, когда меня забрали оттуда супруги Броуди, чьих детей унесла эпидемия скарлатины. Если ночью мне снился кошмар, и я просыпалась в слезах, тот же голос пел мне колыбельную, и я успокаивалась. Я чувствовала, что теперь я в безопасности. Когда я рассказала об этом маме, она погладила меня по головке и сказала, что это мой ангел-хранитель поёт мне, что эту песню слышу только я одна в своей душе, поэтому должна радоваться, что он меня охраняет.

Но со временем я всё реже слышала эту песню, а потом перестала совсем. Мама сказала, что ангелы-хранители поют только совсем маленьким деткам, удивительно, что я слышала своего так долго. И пусть сейчас я уже совсем взрослая, мне семнадцать лет, но порой мне так не хватает этой колыбельной, которая успокоила бы меня, прогнала все страхи. Как жаль, что мой ангел-хранитель больше её не поёт.

Я не знала, что со мной будет дальше. Доктор Лесли и его жена были очень добры, но они не могли держать меня у себя вечно. Я потеряла всё — родителей, способность ходить, от нашего магазина остались лишь обгорелые руины, денег на счету практически не было, большинство средств было вложено в товар, сгоревший вместе с магазином, а проведение газового освещения съело оставшиеся деньги. У меня не осталось ничего, вообще ничего, даже ночная рубашка, что сейчас была на мне, и та чужая. Жених от меня отказался, родственников у родителей не осталось — война и эпидемии всех выкосили.

Единственной моей перспективой был сумасшедший дом, куда помещали так же и инвалидов, от которых отказывались родственники. Жуткое заведение, о котором рассказывали страшные истории, подумав о котором, я вновь пожалела, что не умерла.

Прикрыв глаза и накрывшись с головой одеялом, я тихо замурлыкала знакомые слова, пытаясь успокоить сама себя:

— Когда вы рядом со мной, мой друг, мне не страшен мир, что жесток и груб. Когда вы рядом со мной, милорд, тихо счастье во мне поёт.

Вдруг привычные звуки улицы были нарушены шумом подъехавшего экипажа. Странно, у нас, в основном, все ездят в повозках или верхом, а дилижанс останавливается с другой стороны города, возле гостиницы, да и рано ему, он у нас только по средам бывает. Откинув одеяло, я села и выглянула в окно. Всё, что я увидела — это часть крыши большого дорогого экипажа, остановившегося у крыльца, для того, чтобы увидеть выходящих из него людей, нужно было встать, но теперь для меня это было невозможно. Так что всё, что мне оставалось — это прислушиваться.

Хлопнула дверь, послышались голоса доктора Лесли, мэра Уиндхема и ещё один мужской голос, мне не знакомый. Слов я не различала, но говорившие приближались, поднимаясь по лестнице, через какое-то время дверь в мою комнату распахнулась, и вошли четверо — доктор, мэр, крупная мускулистая женщина в форме сестры милосердия и молодой мужчина. Именно он решительно направился ко мне, в то время как остальные остались у двери. Сообразив, что сижу на кровати в одной ночной рубашке, я натянула одеяло до шеи и, как зачарованная, смотрела на невероятно красивого мужчину с тёмными, уложенными в элегантную причёску, волосами, светло-карими, почти золотистыми глазами и очень доброй улыбкой. Он был одет в дорогой сюртук, чёрные брюки, белую накрахмаленную рубашку и галстук. На ногах его были туфли, начищенные до блеска, что в нашем городе, где все мужчины и половина женщин ходят в сапогах, выглядело как нечто чужеродное.

Мужчина сел на мою кровать так, словно это было совершенно нормально, а не нарушало все существующие правила приличия. Я вскинула глаза на его лицо, осознав, что продолжала смотреть на его туфли.

— Я приехал за тобой, Айрис, — сказал он удивительно красивым голосом. — Прости, что задержался, но я не сразу узнал о трагедии. Мне очень жаль твоих родителей, прими мои соболезнования.

— Спасибо, — машинально ответила я. — Но кто вы?

— Извини, что сразу не представился. Меня зовут Спенсер Ремингтон, я твой опекун.

— Опекун? — удивилась. Я что, уснула, и мне снится сон?

— Да, твой отец назначил меня твоим опекуном в своём завещании. Мы ведь родственники, хоть и не кровные. Моя тётя была замужем за двоюродным братом твоего дедушки. Так что можешь звать меня дядя Спенсер.

— Дядя Спенсер? — машинально повторила я, пытаясь осознать происходящее. Получалось у меня плохо. Я никогда не слышала о том, что у моих родителей остался хоть кто-то из родственников. С другой стороны, мистер Ремингтон — не кровный родственник, может, поэтому о нём и не упоминали?

— Всё верно, Айрис, — подтвердил мэр Уиндхем. — Мистер Ремингтон предоставил завещание твоего отца, здесь чётко обозначена его последняя воля. Поздравляю, Айрис, теперь есть кому о тебе позаботиться.

— Не будем откладывать отъезд, — мистер Ремингтон поднялся. — Миссис Вуд — профессиональная сиделка, она поможет тебе одеться.

И мужчины вышли, оставив меня в растрёпанных чувствах и в, действительно, заботливых руках миссис Вуд, которая ловко, словно ребёнка, одела меня в новое бельё и платье, идеально подходящее по размеру, словно было сшито специально для меня, расчесала и заплела мне волосы, хотя я уверяла, что мне и самой это по силам, и, также невозмутимо и деловито, помогла мне воспользоваться судном. И хотя обычно этот процесс вызывал у меня жуткое смущение, в этот раз я была настолько дезориентирована, что как-то даже не успела почувствовать неловкость.

Когда я была готова, она позвала мистера Ремингтона, и он, войдя, ловко подхватил меня на руки так, словно я вообще ничего не весила, и легко вынес по лестницу из дома. Остановившись возле просторного и, как после оказалось, очень удобного экипажа, мистер Ремингтон дал мне время попрощаться с теми, кто подошёл меня проводить. Таких набралось немало — новости в нашем городке разносятся со скоростью лесного пожара, я даже увидела неподалёку Реджинальда, но отвела глаза — не хотела видеть того, кто так легко меня предал.

Экипаж оказался удивительным — переднее сидение было превращено в удобную, хотя и неширокую кровать с мягким матрасом, на которую меня и уложили. Мистер Ремингтон и миссис Вуд разместились напротив. Рессоры были такие хорошие, что меня практически не трясло, хотя, когда колесо всё же наехало на камень и карету тряхнуло, я скривилась от боли в правой ноге. Левая пострадала меньше и практически не болела, а вот правая реагировала болью на любое неловкое движение. Заметив мою гримасу, мистер Ремингтон тут же достал откуда-то ещё одну подушку и подложил мне под ногу. Стало намного удобнее.

Ехали мы весь день, один раз остановились пообедать в каком-то небольшом городке, а потом снова отправились в дорогу. Я всё ждала, что вот сейчас мы приедем, потому что не решалась спросить о месте моего нового жительства. Всю дорогу я читала новый роман, который дал мне мистер Ремингтон, или смотрела в окно экипажа на небо или деревья, если дорога шла по лесу. Миссис Вуд тоже читала, но не роман, а молитвенник, а мистер Ремингтон что-то просматривал в большой книге, похожей на бухгалтерскую, иногда делая в ней пометки карандашом. Но это не мешало ему время от времени предлагать мне попить или ещё подушку под спину, чтобы немного посидеть, и происходило это как-то очень вовремя, словно он раньше меня догадывался, чего мне хочется. Я была ему очень благодарна, но всё равно чувствовала себя очень неловко.

Наконец, уже почти ночью, мы въехали в Шеридан. Я думала, что это и есть наша цель, но, оказалось, что нет. Наш экипаж подъехал к железнодорожному вокзалу, мистер Ремингтон вновь взял меня на руки и понёс на перрон, а потом занёс в роскошный пульмановский вагон. Миссис Вуд зашла следом, а возница занёс наш багаж и вышел. Я смотрела на окружающую обстановку едва ли не открыв рот, я слышала об этом чуде и знала, что частные вагоны доступны только очень богатым людям. Конечно, по мистеру Ремингтону было заметно, что он весьма состоятелен, его одежда, экипаж, золотые часы — всё говорило об этом. Но чтобы настолько?

Мне стало ещё более неловко. Такой солидный и, наверное, очень занятой бизнесмен тратит на меня своё время, хотя мог бы просто кого-нибудь послать за мной. Кажется, я начинаю испытывать к нему что-то вроде благоговения, пополам со священным ужасом. Но всё же я набралась храбрости и спросила:

— А куда мы едем?

— В Чикаго, — ответил мистер Ремингтон. Я удивлённо распахнула глаза — это же почти на другом конце страны! Я и предположить не могла, что когда-нибудь окажусь так далеко от дома. — Тебе там понравится, обещаю.

Наверное. Мне понравится где угодно, после перспективы сумасшедшего дома. Но всё же хорошо, что моим опекуном стал именно мистер Ремингтон, наверное, он очень хороший человек. Может, если я узнаю его получше, то уже не буду так стесняться. Пока же мой вопрос о месте нашего назначения исчерпал всю мою решимость, и я снова притихла.

* * *

Поездка, действительно, дала мне возможность узнать мистера Ремингтон лучше. Запертые в замкнутом пространстве в течение почти недели, мы постепенно стали всё больше общаться друг с другом. Миссис Вуд очень старательно и тщательно ухаживала за мной, но время, когда была мне не нужна, предпочитала проводить в дальнем углу вагона, с молитвенником или вязанием. Я вновь читала или смотрела в окно — меня устроили так, что я легко могла это делать, — но даже интересные книги и новые пейзажи, мелькающие за окном, постепенно надоедают. И на второй день, когда я сидела, глядя в книгу и не видя ни строчки, мистер Ремингтон подсел ко мне и задал вопрос о том, нравится ли мне то, что я читаю.