— Поторопись, сынок, твои братья уже давно проснулись и завтракают.

Войдя в столовую, Майк выдвинул стул и занял свое обычное место за столом. Четырнадцатилетний Тимоти и шестнадцатилетний Мэттью уже вовсю уминали яичницу с беконом. Майк молча взял стакан с апельсиновым соком и сделал глоток.

Натан Холленд, старший управляющий страховой компании, одетый, как обычно, в костюм-тройку, правда, сейчас без пиджака, вышел из кухни и поставил перед старшим сыном тарелку с едой.

— Слышал, ты вчера поздно вернулся, Майк?

— Собрание слегка затянулось.

— Ага, — осклабился Тимоти, — небось, Марию до дома провожал.

— Заткнись, Тим, — сказал Майк, вяло ковыряясь в тарелке.

Он плохо спал ночью; ему снились эротические сны, главной героиней которых была Мария. Но все его сны заканчивались тем же, чем и его настоящие свидания с ней — ничем, поэтому Майк проснулся расстроенным и сердитым.

— Шерри вчера вечером звонила, — сказал Мэттью, который был младше Майка всего на год, но при этом был значительно меньше его.

— Шерри — девчонка Рика, — буркнул Майк.

— К тому же, — пропищал Тимоти, — девочки не должны звонить мальчикам.

— Просто поставил тебя в известность, Майк, и все.

— Ага, спасибо, Мэтт.

Все трое завтракали в полной тишине, перед Мэттью и Тимоти лежали раскрытые учебники. Тимоти, которому было всего четырнадцать лет, все еще учился в приходской школе Святого Себастьяна, где ему задавали учить в два раза больше, чем двум его страшим братьям, которые ходили в среднюю школу. На следующий год он должен будет присоединиться к ним, чего он ждал с нескрываемым нетерпением.

Натан Холленд снова вошел в столовую, вытирая полотенцем руки и распрямляя закатанные рукава рубашки.

— Чего такой смурной, Майк?

— Переживаю из-за экзаменов, пап. Жду не дождусь, когда они закончатся.

Почувствовав на своем плече тяжелую руку отца, Майк Холленд наконец-то смог справиться с мучавшей его досадой. Все мальчишки в школе завидовали ему черной завистью, хотя на самом деле завидовать было нечему. Кто поверит ему, скажи он правду? Что вот уже девять месяцев он встречается с самой классной девчонкой в школе и еще ни разу не переспал с ней? Майк размазывал по тарелке остывшую яичницу. Рик — вот кто поистине счастливчик, с грустью думал он. По крайней мере, толстуха Шерри «дает» ему без проблем.

— Мария! Мария Анна Мак-Фарленд, вставай сию же минуту!

Она медленно открыла глаза и уставилась в потолок. Глядя на замысловатые узоры, которые рисовало пробивающееся сквозь шторы июньское солнце, Мария с раздражением поняла, что сегодняшнее утро будет таким же, как и два предыдущих.

Вот уже третье утро подряд она просыпалась с ощущением тошноты. Дверь открылась, и в комнату просунулась голова Люссиль Мак-Фарленд.

— Я больше не буду звать тебя, юная леди. Если ты хочешь, чтобы тебя отвезли в школу, вставай немедленно.

Тяжело вздохнув и сделав над собой усилие, Мария села на кровати и уставилась затуманенным взглядом на закрывшуюся дверь. Уже третье утро подряд она просыпалась разбитой и вялой. Возможно, причиной подобного самочувствия было то, что через две недели она заканчивает учиться. А возможно, грипп. Что бы там ни было — Мария испустила еще один тяжкий вздох и поставила ноги на пол, — она должна справиться с этим до завтрашнего утра. Завтра будут отбирать в группу поддержки на будущий год, и Мария была решительно настроена снова попасть в команду.


Весеннее солнце, теплое и яркое, проникало через раскрытые окна школьного кабинета вместе с жарким дыханием ветра и зовом залитых солнцем пляжей. Глядя на вертящихся на своих местах детей, мистер Слокум чувствовал, как при глотании подымается и опускается, скользя по кадыку, галстук-бабочка. Он прекрасно понимал состояние детей, так как был еще достаточно молод и помнил, что такое манящий голос лета и желание юных быть свободными. Каждый год с февраля по июнь их внимание постепенно рассеивалось; их мысли снимались с якорей и медленно уплывали. Юные создания, полные жизни и энергии, не могли усидеть на месте и мечтали с возрастающим каждый день нетерпением — когда весна встречалась с летом — о жарких днях на залитых солнцем берегах.

— Дамы и господа, — устало сказал он в пятый раз, стуча указкой по столу, — прошу вашего внимания.

Все уставились на учителя, повернув к нему улыбающиеся лица.

Мистер Слокум прочистил горло и продолжил урок. В течение нескольких минут в кабинете сохранялась абсолютная тишина. Мистер Слокум знал, что сейчас, в эти несколько минут, его слова доходят до их сознания. Однако стоило ему отвернуться к доске, на которой он рисовал сердце, как он вновь утратил контроль над ними.

Краем глаза Мария заметила, что сидящая через несколько парт от нее Германи Мэсси, ее лучшая подруга, делала ей какие-то знаки рукой. Мария слегка развернулась и увидела, как Германи приподняла обложку своей пухлой папки и показала ей корешок толстой, изрядно потрепанной книги. Вытянув шею, Мария прочитала название книги: ее брови тут же взметнулись вверх. По школе уже давно ходили два экземпляра запрещенного романа, и чтобы почитать эту книгу, Германи и Мария вынуждены были ждать целый месяц.

— Мисс Мак-Фарленд!

Она обернулась.

— Да, сэр!

— Можете ли вы назвать артерии, которые снабжают мышцы сердца кровью?

Она одарила его белозубой улыбкой.

— Да, сэр.

Мистер Слокум немного помолчал, затем устало вздохнул.

— Тогда будьте любезны, поделитесь своими знаниями с классом.

По классу прошла волна тихого, веселого смеха.

— Коронарные артерии, сэр.

Мистер Слокум едва сдержался, чтобы не улыбнуться ей в ответ, и смиренно покачал головой. Сердиться на Марию Анну Мак-Фарленд было выше его сил.

Ворвавшийся в комнату легкий ветерок пронесся через кабинет биологии, заставляя громыхать костяшками стоявший в углу скелет и разнося по классу резкий запах формальдегида. Янтарные лучи солнечного света, пронзив сосуды с лягушками и человеческими эмбрионами, разбились о противоположную стену на тысячи бриллиантов. Продолжая урок, мистер Слокум смотрел на радостные лица своих учеников, думая о том, каким удовольствием было учить класс отличников, и сожалея о приближающемся окончании учебного года.

С места, на котором он сейчас стоял, мистер Слокум мог видеть все, что творилось под партой Марии. Ее узкая юбка задралась, оголив кремовые бедра. В школе были строгие правила относительно одежды учащихся: девочка, чья длина юбки казалась учителям недопустимо короткой, приглашалась в кабинет директора и ставилась на колени. Если подол юбки не доставал до пола, ее отправляли домой. Это было верным решением. Если бы эти кокетки выставляли на показ все, что они имеют, то что бы было с системой образования?

Мистер Слокум отвернулся и сконцентрировался на толстушке Шерри, которая пыталась строить глазки Майку Холленду.


Учителя должны были быть истинными суперменами, должны были гнать от себя подобные мысли. Только на прошлой неделе в соседней школе уволили учителя математики за то, что тот проявлял повышенное внимание к одной из учениц.

Когда мистер Слокум вернулся к диаграмме на доске, Мария повернулась к Германи и наморщила носик. Затем она перевела взгляд на Майка и улыбнулась ему.

Майк с неохотой улыбнулся ей в ответ, уголки его рта едва сдвинулись с места. Он думал о прошлом вечере, вновь и вновь прокручивая в голове события, пытаясь понять, где и когда он допустил ошибку. Они с Марией поехали на собрание Молодежной католической организации, что делали каждый четверг, где провели два часа, помогая отцу Криспину с планом летнего карнавала. Однако думал он сейчас, положив подбородок на кулаки и смотря невидящим взглядом на схемы мистера Слокума, не об этих двух часах, а о том часе, который последовал затем. Он снова вел свою машину на холмы Тарзаны.

— Ты проехал мой поворот, Майк, — сказала Мария.

Он улыбнулся.

— Я знаю.

Машина слегка ускорила ход, издав визгливый звук на повороте.

— Брось, Майк, ты же знаешь, моя мама устроит мне взбучку, если я не приеду домой вовремя.

— Скажешь ей, что собрание немного затянулось.

— Майк…

Вдали показалась вершина холма, и Мария прекратила протестовать. Им не часто удавалось побыть вдвоем, как сейчас, и Майк знал, что ей хотелось некоторого развития их отношений не меньше, чем ему. Просто ее нужно было немного подтолкнуть к этому.

Он съехал с главной трассы и направил машину по грязной дороге. Этот отрезок Малхолленд Драйв был темным, деревья защищали его от света фар проезжающих по главной дороге машин.

Перед ними, словно разбросанные по черному бархату рождественские фонарики, лежала долина Сан-Фернандо.

— Мария, — тихо сказал он, заглушив мотор и повернувшись к ней, — мы должны поговорить.

— Не хочу, Майк. Не сейчас.

— Мы должны. Мы не можем это игнорировать. Если мой отец решит увезти меня с братьями в Бостон, то я должен заручиться твоим обещанием.

Мария уставилась на сверкающее внизу море огней.

— Я не могу говорить об этом, Майк. Даже думать об этом не могу. Как представлю, что тебя не будет все лето… Мне будет так одиноко без тебя.

— Вот именно об этом я и хочу поговорить, и именно поэтому я хочу заручиться твоим обещанием.

Он нежно коснулся ее плеча. Его пальцы начали играть с кончиками ее волос.

— Мария, — тихо сказал он, — ты должна пообещать мне, что не найдешь себе другого парня.

— Ой, Майк, — она повернулась и взглянула на него, — как ты можешь даже думать об этом?

— Пообещай мне, Мария.

— Хорошо, Майк, — весело сказала она, — обещаю, я даже не буду смотреть на других парней.

— Пообещай серьезно, Мария.

— Я серьезна, Майк. Клянусь тебе святой Терезой, что буду хранить тебе верность.

Он слегка расслабился.

— Если мы поедем, а мой отец, кажется, решительно настроен ехать, мы уедем сразу на следующий день после окончания школы. А это уже через две недели.

Мария перевела взгляд на лобовое стекло.

— Я знаю.

— Две недели, Мария, и, прежде чем мы вновь увидимся, пройдут три долгих месяца.

Она медленно кивнула, не говоря ни слова.

— Послушай, Мария…

Он наклонился к ней и обнял ее своей мощной рукой за плечи. Затем его левая рука скользнула по ее предплечью и легла на грудь.

— Нет, Майк, не надо, — сказала она и легонько оттолкнула его руку.

— Почему нет? — прошептал он, прижимаясь лбом к ее волосам. — Тебе всегда это нравилось. Ты всегда позволяла мне делать это. К тому же мы встречаемся уже достаточно давно. Два полугодия. Брось, Мария, все это делают.

Она слегка покачала головой.

— Не все, Майк. И я не хочу делать то, что хочешь ты. Мы ведь уже обсуждали это. Это неправильно. Мы не должны заниматься этим, пока не поженимся.

Он немного напрягся, но тут же расслабился.

— Я говорил не об этом, Мария.

Его голос был мягким и убеждающим, его губы касались ее уха.

— Я имел в виду, ну, ты понимаешь, наши с тобой обычные делишки.

Взяв ее за подбородок и развернув ее лицом к себе, Майк поцеловал ее, сначала очень деликатно, потом более страстно. Когда он попытался раздвинуть языком ее губы, она отстранилась.

— Нет… Майк, не надо.

— Хорошо, — выдохнул он.

Спустя несколько секунд его рука снова начала двигаться вверх, на этот раз под блузкой. Почувствовав, что у нее перехватывает дыхание, Мария закрыла глаза. Однако, когда его рука начала блуждать по ее телу под эластичным бюстгальтером, она снова оттолкнула его руку.

— Не сейчас, Майк, пожалуйста…

— Ну, почему нет? Тебе всегда это нравилось.

— Сейчас они очень чувствительны, они болят, Майк. Пожалуйста. — Ее глаза изучающе смотрели на него. — Не сегодня.

На долю секунды Майка захлестнула злость, но уже через мгновение его взгляд оттаял и он смягчился.

— Мария, — спокойно сказал он, притягивая ее к себе, — я безумно хочу тебя. Ты это знаешь. Через две недели я уезжаю. Кто знает, может быть, моему отцу взбредет в голову оставить нас в Бостоне навсегда, и мы больше никогда не увидимся.

— Майк! — резко сказала она.

Он впился в ее губы пламенным поцелуем, раздвигая их и просовывая между ними язык. Какое-то мгновение Мария отвечала ему: из ее горла вырвался стон, но затем она отвернулась.

— Я хочу пройти с тобой весь этот путь до конца, — с хрипотой в голосе произнес он. — Прямо здесь. Прямо сейчас.

— Нет, Майк…

— Тебе понравится, точно понравится. Тебе не будет больно. Мы сделаем это так, как захочешь ты.