На следующее утро, в понедельник, Мария чувствовала себя не лучше, чем накануне, и по требовательному настоянию матери осталась дома. Днем позвонила медсестра из кабинета доктора Вэйда и попросила Марию зайти к ним утром следующего дня по дороге в школу и сдать еще одну порцию мочи. Марии велели не пить после семи вечера, обязательно сходить «по-маленькому» перед сном и попытаться воздержаться от похода в туалет утром и «донести» все это до клиники. Вечером семья Мак-Фарлендов собралась в гостиной, чтобы посмотреть по телевизору, как над Сикстинской капеллой поднимется черный дым.

Во вторник, чувствуя себя немного получше, Мария пошла в школу и по дороге зашла к доктору Вэйду, чтобы сдать анализ.


В среду, когда день уже клонился к закату, Мария выскочила из своей комнаты и подбежала к отцу, который минуту назад вышел в коридор и застегивал чистую рубашку.

— Пап, привет! Когда ты пришел домой?

Они обменялись поцелуями и пошли по коридору, обняв друг друга за талию.

— Где-то пятнадцать минут назад. У тебя так громко играло радио, что ты даже не услышала, как я пришел. Кстати, кто, черт возьми, этот Том Дули[9]?

— Ну, папа! — Она игриво сжала отца за талию и почувствовала под рубашкой крепкие мышцы. Ей это понравилось. Она была рада, что он взял себе за привычку ходить каждую среду в тренажерный зал. Этим он выгодно отличался от многих других отцов — своих ровесников, — которые позволили себе располнеть и обрюзгнуть.

— Тебе лучше, котенок?

— Намного! Думаю, я полностью поправилась.

— Как дела в школе?

— Потрясающе! Получила пятерку за свое выступление. И… — она лучезарно улыбнулась ему, в глазах блеснул огонек.

— И что?

— И самая потрясающая новость из всех потрясающих! Отец Майка решил не уезжать в Бостон! Они останутся на лето здесь!

Тед Мак-Фарленд тихо рассмеялся.

— Ну, не знаю, котенок, так ли это потрясающе. Тебе виднее.

— Теперь мы с Майком сможем каждый день ездить в Малибу вместе с другими ребятами!

Мария с отцом вошли в столовую, где уже сидела Эми, а Люссиль ставила на стол последние тарелки. Тед отпустил дочь.

— Я так полагаю, теперь ты начнешь выклянчивать у меня новый купальник?

Мария, обходя стол, бросила на отца озорной взгляд.

— Ты читаешь мои мысли, папа.

— Только не один из этих непристойных, — пробурчала Люссиль, отодвигая стул и садясь.

— Ой, ну мама, — произнесла Эми нараспев. — Крохотный-прекрохотный в желтенький горошек…

Мария, проходя мимо младшей сестры, дернула ее за волосы.

После того как все уселись, Тед прочитал молитву и начал разделывать жареное мясо.

— Только представьте, — восторженно сказала Мария, — целых двенадцать недель на пляже с Майком! Боже, я вне себя от счастья!

— Я надеюсь, ты сможешь найти в своем забитом расписании время для меня. Мне нужно превратить весь тот креп, что дала мне Ширли Томас, в платья, — сказала Люссиль, раскладывая по тарелкам девочек брокколи.

— О, конечно! — сказала Мария. — Я помню об этом. Они давно договорились, что летом будут шить вместе; у них было достаточно ткани, чтобы сшить несколько одинаковых костюмов.

Люссиль отбросила с лица рыжую прядь.

— Ну и жара сегодня. Говорят, что все лето будет таким.

Мария посмотрела на раскрасневшиеся щеки Люссиль. Много лет назад она завидовала природному румянцу матери, который избавлял ее от необходимости накладывать на щеки румяна, как делали другие женщины, пока в один прекрасный день, когда ей было четырнадцать лет, она не узнала, что столь чудесный оттенок щечек дарила ее матери не матушка-природа, а несколько послеобеденных коктейлей.

По средам они всегда ужинали в пять тридцать, так как Теду нужно было уходить в тренажерный зал, а Люссиль на собрание церковного общества. Для Эми это время также подходило идеально, так как вечером у нее были занятия с сестрой Агатой, которая готовила ее к конфирмации.


— Встречаешься сегодня с Майком? — спросил Тед.

Мария энергично закивала головой.

— Пойдем в кино на новый фильм.

— Как у тебя дела с катехизисом, Эми? Нужна помощь?

— Не-а. — Двенадцатилетняя девочка покачала головой, размахивая каштановыми волосами. — Сестра Агата отвечает на все мои вопросы. Все то же самое, как перед причастием, ничего нового.

Тед улыбнулся и кивнул головой. На мгновение он вспомнил о тех днях, когда он сам посещал занятия по катехизису в Чикаго, готовясь стать священником. Но потом разразилась война. В 1941 Тед Мак-Фарленд оставил семинарию и пошел воевать. Спустя три года службы желание стать священником пропало. В результате он стал биржевым маклером, и иногда, когда память, как сейчас, возвращала его к тем далеким дням, он задумывался о том, как бы сложилась его жизнь, не прими он тогда этого решения.

— Однако я все равно считаю, что так поступать с младенцами несправедливо.

Он взглянул на Эми, которая снова болтала ногами так, что все ее тело ходило ходуном.

— Что ты сказала? — спросил он.

— Я сказала, что так поступать с младенцами несправедливо.

— А как с ними поступают?

— Папа, ты не слушал, что я говорила! Сестра Агата рассказала нам о Чистилище для некрещеных младенцев. Я считаю, что Господь поступает по отношению к этим детям несправедливо, так как они ни в чем не виноваты.

— Понимаешь, Эми, — медленно сказал Тед, — если человек некрещеный, то на его душе лежит первородный грех. А ты знаешь, что никто не может попасть на небеса, имея на своей душе первородный грех, поэтому нас при рождении крестят.

— И поэтому, — тихо вставила Мария, — врачи спасли ребенка миссис Франчимони, а самой миссис Франчимони позволили умереть.

Люссиль резко взглянула на дочь.

— Мария Анна Мак-Фарленд! Кто сказал тебе это?

— Отец Криспин сказал. Но сначала мне сказала об этом Германи, которая слышала, как ее мать разговаривала об этом с соседкой.

— Германи Мэсси. Это та девочка-битник? Ее родители социалисты, знаешь об этом?

— И что?

— А то, что это практически одно и то же, что и коммунисты, на мой взгляд. И если они хотят коммунизма, то пусть уезжают и живут под руководством Хрущева. Посмотрела бы я, как бы им это понравилось.

— А что там с ребенком миссис? — с интересом спросила Эми.

— Германи говорит, что врачи сообщили мистеру Франчимони, что его жена находится в смертельной опасности и что им придется пожертвовать жизнью ребенка ради ее спасения. Однако мистер Франчимони поговорил об этом с отцом Криспином, и отец Криспин сказал ему, что ребенка нужно спасти любой ценой. Поэтому Франчимони велел врачам спасать ребенка, а не жену, и поэтому миссис Франчимони умерла.

— Это же ужасно! — воскликнула Эми.

— Мария, — тихо сказал Тед, положив вилку на тарелку и сцепив руки в замок, — все не так просто, как ты думаешь, проблема гораздо глубже.

— Ой, я знаю, папа. Когда Германи рассказала мне эту историю, я расспросила отца Криспина, и он мне все объяснил.

— И что он тебе сказал?

— Он сказал, что существует разница между земной жизнью и жизнью духовной и что именно духовную жизнь мы и должны спасать. Если мать крещеная, она после смерти попадает в рай, а младенцу нужно дать шанс покреститься, чтобы он тоже смог потом попасть в рай. Отец Криспин сказал, что перед смертью матери отпускаются все грехи и она умирает с чистой совестью и душой, поэтому она гарантированно попадает в рай и младенец, который рождается, проходит обряд крещения, тоже попадает потом в рай.

Тед задумчиво кивнул. Затем он перевел взгляд на Эми, которая сидела, склонив голову набок.

— Ты поняла?

— Ну, вроде, пап.

— Смотри: если спасти мать и позволить младенцу умереть, то только одной душе выпадает шанс попасть на небеса. Но если позволить умереть матери и сохранить жизнь ребенку, которого потом окрестить, то уже две души имеют возможность попасть на небеса. В этом и заключается спасение, Эми, когда спасают душу, а не тело. Отец Криспин прав. Теперь понятно?

— Думаю, да. Я бы не хотела, чтобы младенец попал в Чистилище.

После этого все разговоры за столом смолкли, было лишь слышно, как стучат о тарелки вилки и ножи. Эми смотрела на брокколи и думала о том, почему Бог, такой всемогущий и любящий, не позволяет некрещеным младенцам отправляться на небеса. Люссиль вспоминала Розмари Франчимони и их последний разговор. Тед размышлял о последующем отречении Артура Франчимони от церкви. Мария гадала, поглощая без всякого аппетита брокколи, когда же наконец за ней заедет Майк.

Тишину нарушил телефонный звонок. Эми, которая всегда сражалась за то, чтобы первой схватить трубку, подскочила и бросилась к телефону. Через мгновение она вернулась в столовую.

— Это доктор Вэйд.

— Да? Чего он хочет?

— Не знаю. Он ждет у телефона.

Люссиль встала и вышла из комнаты. Спустя несколько секунд она вернулась.

— Он хочет, чтобы после ужина я привезла к нему Марию.

— Сегодня? Зачем?

— Он получил результаты всех анализов и хочет рассказать нам о них лично.

— Ой, мам, у меня уже все прошло. Я прекрасно себя чувствую. Ты что, не сказала ему об этом? Майк приедет скоро…

— Мы заплатили за это, к тому же будет не лишним узнать, что он обнаружил. Может быть, он хочет дать тебе какие-нибудь витамины или еще что-нибудь в этом роде. С тебя не убудет, если мы ненадолго заедем к нему.


На этот раз Мария чувствовала себя гораздо более спокойной и расслабленной. Она сидела в кожаном кресле и неторопливо рассматривала элегантный кабинет. На этот раз не будет неприятного осмотра, а будет лишь беседа о результатах ее анализов. Когда доктор Вэйд неожиданно вошел в кабинет, тихо прикрыв за собой дверь, Мария заметила в его внешности несколько новых деталей. Он был не таким уж высоким, как показался ей раньше, и не таким уж молодым. Сегодня вокруг его глаз и рта отчетливо виднелись морщины, в черных волосах белело несколько новых седых прядок.

Зато прежней была его улыбка, излучающая уверенность и дружелюбие, поэтому Мария решила, что доктор Джонас Вэйд был достойной заменой доктору Чандлеру.

— Привет, Мария, — тихо сказал он, протягивая руку.

Она застенчиво пожала ему руку, его же рукопожатие было решительным и крепким.

— Здравствуйте, доктор Вэйд.

— Что ж… — Он подошел к столу и, прежде чем сесть, убрал с него какие-то бумаги. Одарив ее улыбкой, он продолжил: — Когда я был ребенком, я думал, что жизнь врача самая легкая на земле. Все, что ему нужно было делать, — это засовывать шпатели во рты пациентов и ездить на машине! Мальчишка, как же я ошибался…

Мария рассмеялась.

— Итак, Мария, здесь у меня все результаты твоих анализов. — Он открыл ее медицинскую карту. — Показатели крови и мочи практически не изменились. С лейкоцитами проблем нет, все в норме, гематокрит… — Доктор Вэйд посмотрел на нее. — Это все медицинские термины, обозначающие некоторые вещи в твоем организме, которые обеспечивают твою жизнедеятельность. Ты изучаешь биологию?

— И анатомию.

— Прекрасно. Тогда тебе будет легче понять то, о чем я хочу поговорить с тобой. Ты же знаешь, что современная медицина позволяет сегодня определить по крови наличие в организме инфекции и поставить, может быть, весьма забавным способом, диагноз с помощью одной лишь капли мочи.

— Конечно, знаю, — сказала она.

Доктор Вэйд взглянул на вложенные в карту листы, немного, как ей показалось, подумал над своими следующими словами и снова посмотрел на Марию. К своему удивлению, Мария увидела, что улыбка исчезла с его лица, а глаза стали серьезными.

— Мария, я должен спросить у тебя кое о чем. И я хочу, чтобы ты поняла, что я не пытаюсь лезть в твои дела, осуждать тебя или читать мораль. В конце концов, тебе семнадцать лет, ты достаточно взрослый человек, чтобы понять, что я желаю тебе лишь добра.

Ее голубые глаза с удивлением уставились на него.

— Мария, я знаю, что я уже задавал тебе этот вопрос в прошлую пятницу, но я задам его тебе еще раз. И я хочу, чтобы ты хорошенько подумала, прежде чем отвечать мне. Ты когда-нибудь занималась сексом с мужчиной?

Несколько секунд она, нахмурив брови, смотрела на него, потом ее лицо прояснилось, и она просто ответила:

— Нет, доктор Вэйд.

— Ты уверена?

— Конечно, я уверена. Я бы сказала вам, честно.

Озадаченный Джонас Вэйд в течение нескольких секунд изучал лицо девушки.

— Мария, во время твоего прошлого визита в лаборатории сделали анализы твоей крови и мочи и не обнаружили ничего ненормального. Потом, когда я осматривал тебя, ты сказала, что у тебя болят груди и что у тебя большая задержка. Пока ты одевалась, я провел еще один анализ, здесь, прямо у себя в кабинете. — Он вынул из карты фиолетовый листок и показал ей.