— Декстер.

— Почему ты ее так ненавидишь?

— Я не ненавижу ее. Я просто… Мне плохо от нее, вот и все.

Но и это не правда. Иногда я ее ненавижу, за ложь, которая в ней. Словно мой отец был способен, несколькими словами, набросанными в Мотеле 6, оправдать тот факт, что он не удосужился узнать меня. Семь лет он провел с моей матерью, большая часть из них были хорошими, кроме последнего разрыва, из-за которого он уехал в Калифорнию, оставив ее беременной, хотя она узнала об этом позже. Через два года, после моего рождения, он умер от сердечного приступа, так и не вернувшись обратно через всю страну, чтобы увидеть меня. Это была жирная точка, эта песня, которая всему миру давала понять, что он меня только разочарует, и разве это не делало его таким благородным, на самом деле? Словно он отправил меня в нокдаун, и его слова живут вечно, в то время как я остаюсь безгласной, без контр аргументов, и слов, чтобы высказаться.

Декстер лениво бренчит на гитаре, не играя конкретную мелодию, просто полную кашу.

Он говорит:

— Забавно, что я слышал эту песню всю мою жизнь и не знал, что она для тебя.

— Это просто песня, — отвечаю я, проводя пальцами по подоконнику, останавливая их на снежных шарах. — Я даже никогда не знала его.

— Это плохо. Могу поспорить, он был крутым парнем.

— Может быть, — говорю я. Это странно — говорить о моем отце вслух, чего я не делала с шестого класса, когда моя мать пришла к терапии, как некоторые люди приходят к Богу, и затащила нас туда для групповых, индивидуальных и творческих занятий, пока у нее не кончились деньги.

— Прости, — нежно говорит он, и я расстраиваюсь от того, как серьезно и важно это звучит. Словно он, наконец, нашел карту и теперь находится в опасной близости, бродит кругами.

— Ничего, — отвечаю я.

Он секунду молчит, и я вспоминаю его лицо раньше этим вечером, пойманное без предупреждения заявлениями Дона, и волнение, которое я видела в нем. Это выбило меня из колеи, потому что я привыкла к Декстеру, который мне нравился, забавному парню с тонкой талией и пальцами на моей шее. За секунды я увидела его с другой стороны, и если сейчас здесь был бы свет, он увидел бы то же самое у меня. Поэтому я была благодарна, как и часто в моей жизни, темноте.

Я перевернулась и уткнулась в подушку, прислушиваясь к своему дыханию. Я слышала, как он движется, гитара с тихим стуком опустилась на пол, а затем его руки обняли меня, обхватив мою спину, его лицо было на моем плече. Он был так близко ко мне в тот момент, слишком близко, но я никогда не отталкивала парней за это. Если я подпускала их ближе, принимала их, как я сделала сейчас, я была уверена в том, что когда они хорошо узнают меня, этого будет достаточно, чтобы отпугнуть их.

Глава 10

— Боже мой, — говорит Лисса, останавливаясь перед огромным стендом с простынями: — Да кто знает разницу между пуховым одеялом и стеганым ватным одеялом?

Мы в торговом доме Линенс, вооруженные золотой карточкой мамы Лиссы, списком вещей, которые университет советует взять новичкам, и письмом от будущей сожительницы Лиссы, Делии из Бока Рэтон, Флорида. Она уже вышла на связь, чтобы они с Лиссой могли скоординировать свое постельное белье по цвету, обсудить, кто привезет телек, микроволновку и украшения на стену, и чтобы просто «сделать первые шаги», чтобы к августу, когда начнутся занятия, они уже были «как сестры».

И хотя Лисса не рассматривала обучение в колледже в мрачных тонах — после Адама, это письмо — написанное на розовой бумаге серебряными чернилами и от которого во все стороны посыпались блестки, стоило его вынуть из конверта — ее отношение явно изменилось.

— Пуховое одеяло, — говорю я, останавливаясь, чтобы осмотреть стопку толстых фиолетовых полотенец: — Обычно покрывает стеганное. А стеганное одеяло — это просто одеяло.

Она смотрит на меня, вздыхает и откидывает волосы с лица. Последнее время она постоянно выглядит больной, побежденной, словно в восемнадцать лет жизнь уже потеряла любую надежду на улучшение.

— Предполагается, что у меня будет стеганое одеяло фиолетово-розового оттенка, — говорит она, читая письмо Делии. — И подходящие к нему простыни. И рябь для кровати, что бы это ни значило, черт возьми.

— Это вокруг основания кровати, — объясняю я. — Чтобы прикрыть ножки и продлить цвет прямо до пола.

Она смотрит на меня с поднятыми бровями.

— Продлить цвет? — спрашивает она.

— Моя мать купила новый спальный набор несколько лет назад, — говорю я, забирая список из ее рук: — Я прошла полный курс обучения по дорогостоящим простыням из египетского хлопка.

Лисса останавливает тележку напротив стенда с пластиковыми корзинами, берет одну цвета лайма с голубой отделкой.

— Я должна ее купить, — говорит она, поворачивая ее в руках, — Просто потому, что это совсем не подходит в ее идеальную схему. По правде, я должна привезти вещи с ужасными цветовыми сочетаниями, чтобы выразить полный протест ее предположению, что я просто смирюсь со всем, что она скажет.

Я оглянулась вокруг: ужасные цветовые сочетания вполне реальны для Линенс, где есть не только лаймовые корзины, но еще и держатели салфеток с леопардовой расцветкой, обрамленные картинки котят, играющих со щенками, и коврики для ванны в виде ноги.

— Лисса, — мягко говорю я: — Может нам не стоит делать это сегодня.

— Мы должны, — ворчит она, хватая стопку простыней — неправильного размера, да еще и ярко-красных — с ближайшей полки и засовывая их в тележку. — Я увижу Далию на ориентировании на следующей неделе, и я уверена, что ей захочется все модернизировать.

Я беру ярко-красные простыни и кладу их обратно на полку, пока она изучает держатели для зубных щеток, совсем без энтузиазма.

— Лисса, ты действительно хочешь начать жизнь в колледже таким образом? С таким дерьмовым отношением?

Она закатывает глаза.

— О, да, тебе легко говорить. Мисс Еду-Через-Всю-Страну-Свободно-И-Без-Проблем. Ты будешь в солнечной Калифорнии, кататься на серфе и есть суши, пока я буду торчать здесь на том же месте, где я всегда и была, и наблюдать, как Адам встречается со всеми новенькими в классе.

— Виндсерфинг и суши? — говорю я. — Одновременно?

— Ты знаешь, что я имела в виду! — отрезает она, и женщина, сравнивающая цены на мочалки, кидает на нас взгляд.

Лисса понижает голос и добавляет:

— Возможно, я вообще больше не пойду в школу. Может, я изменюсь, вступлю в Корпус Мира и уеду в Африку, обреюсь наголо и буду рыть общественные туалеты.

— Обреешься наголо? — говорю я, потому что, на самом деле, это самая смехотворная часть. — Ты? Ты хоть раз задумывалась о том, какие уродливые бритые головы у большинства людей? У них всевозможные бугорки, Лисса. И ты не узнаешь об этом до тех пор, пока не станет слишком поздно, и ты уже будешь лысой.

— Ты даже не слушаешь меня! — отвечает она. — Все всегда было легко для тебя, Реми. Такая великолепная, и уверенная, и умная. Ни один парень не бросил тебя и не оставил твое сердце разбитым.

— Это не правда, — я повышаю голос. — И ты это знаешь.

Она делает паузу, когда до нее доходит. Ладно, может быть я известна ведущей в отношениях, но этому есть причина. Она не знает, что случилось той ночью у Альберта, на расстоянии крика от окна ее собственной спальни. Но с тех пор я растоптала свою добрую часть. Даже Джонатан уловил мою невосприимчивость.

— Я распланировала все свое будущее вокруг Адама, — тихо произносит она. — И теперь у меня нет ничего.

— Нет, — говорю я. — Теперь у тебя просто нет Адама. Это большая разница, Лисса. Просто ты ее пока не видишь.

Она хмыкает на это, достает коробку Клинекс с принтом коровы и кладет в тележку.

— Я вижу, что другие делают то, что они хотят всю оставшуюся жизнь. Они уже в воротах, роют ногами землю и готовы бежать, а у меня всегда нога хромает и мне очень легко повернуть назад, к моим страданиям.

— Милая, — я стараюсь быть терпеливой. — Мы только месяц назад закончили школу. Это еще не реальный мир. Это просто переходное время.

— Ну, я ненавижу быть здесь, — отрезает она, показывает вокруг себя, охватывая не только Линенс, но и весь мир. — Переходное это время или нет. Предложите мне снова школу. Я бы вернулась в нее, если могла.

— Слишком рано для ностальгии, — говорю я. — Действительно.

Мы идем по главному проходу, к отделу жалюзи не разговаривая. Пока она ворчит, выбирая шторы, я отправляюсь в отдел распродаж, где выставлено оборудование для пикника по специальной цене, только на один день.

Здесь пластиковые тарелки всех цветов, столовые приборы с прозрачными ручками, вилки с металлическими зубчиками. Я беру набор стаканов с розовыми фламинго: определенно ужасное цветовое решение.

Но я думаю о желтом доме, где весь набор посуды состоит из одной керамической тарелки, нескольких разных вилок и ножей, бесплатных кружек с заправки, и бумажных товаров, которые Теду удалось вытащить из корзины с браком на рынке Мэйер. Я впервые слышала, как кто-то просит: «Можешь дать мне Ложку?», вместо просто «ложки», что означало, что она не одна. И здесь, по спец цене, был набор столовых приборов с голубыми пластиковыми ручками — огромное количество приборов — всего за 6 долларов 99 центов. Я взяла их и, не раздумывая, положила в тележку. Десять секунд спустя меня осенило. Что я делаю? Покупаю столовые приборы для парня? Для своего парня? Это было похоже на то, что мне, подобно моему брату, внезапно промыли мозг пришельцы. Какая девушка покупает столовые приборы тому, с кем она встречается меньше месяца? Психопатка со-страстным-желанием-выйти-замуж-и-родить-детей, вот кто, сказала себе я, ужаснувшись этой мысли.

Я швырнула набор обратно на стол с такой скоростью, что он врезался в стопку тарелок с дельфинами, наделав достаточно шума, чтобы отвлечь Лиссу от изучения ламп.

Успокойся, говорю я себе, делаю глубокий вдох, затем сразу же выдыхаю через рот, так как все в Линенс пахнет арома свечками.

— Реми? — говорит Лисса. Она держит зеленую лампу. — Все в порядке?

Я киваю, и она возвращается к исследованиям. По крайней мере, ей лучше: лампа подходит к корзине.

Я толкаю тележку через полотенца для рук, вещи для хранения и я на полпути к свечкам — здесь запах становится сильнее — все это время я напоминаю себе, что не обязательно все должно иметь Огромное Значение. Это просто был набор пластиковой посуды по выгодной цене, ради Бога, не кольцо для помолвки.

Это меня немного успокоило, даже когда рациональная часть моего мозга напомнила мне что никогда, за время ох, скажем так, пятнадцати отношений со средней школы, я не покупала парню ничего, кроме колы Зип. Даже на Дни рождения и рождество у меня были стандартные подарки, такие как футболки и CD, вещи, которые выйдут из моды. А не пластиковая посуда для пикника, которая останется даже после ядерного взрыва. Плюс, если действительно глубоко заглянуть в смысл подарков, посуда равняется еде, еда равняется средству к существованию, а оно — жизни, и означает, что подарив даже одну пластиковую вилку я говорю, что хочу заботится о Декстере во веки веком, аминь. Фу.

На пути на кассу, мы с Лиссой снова проходили тот стол. Она взяла ретро будильник.

— Он милый, — сказала она. — И посмотри на эти пластиковые тарелочки и серебряные приборы. Возможно, я смогу ими пользоваться, когда мы разберемся с комнатой.

— Возможно, — я пожимаю плечами и игнорирую стол, словно я с ним когда-то была в отношениях.

— Но что если я не буду ими пользоваться? — продолжает она тем голосом, который я распознаю как Начальная Нерешительность.

— Я в том плане, это же всего лишь семь баксов, правильно? И они милые. Но у меня, возможно, не будет для них места.

— Возможно, нет, — я снова толкаю тележку.

Она не двигается, с будильником в одной руке, поглаживает милую пластиковую сумочку, в которой находится набор.

— Хотя она действительно очаровательная, — говорит она. — И это будет лучше, чем все время брать еду на вынос. Но в то же время, лишком много приборов, ведь там будем только мы с Делией…

На этот раз я не говорю ничего.

И я чувствую, где те свечки.

— … Но может быть у нас иногда будут гости, ну ты понимаешь, на пиццу там или что-то в этом роде?

Она вздыхает.

— Нет, забудь, это просто импульс, мне это не надо.

Я сова толкаю тележку, и она делает несколько шагов. Два, если быть точной.

— С другой стороны, — тут она прерывается. Вздох. Затем. — Нет, забудь…

— Боже! — говорю я, тянусь и достаю пластиковую сумочку, запихиваю ее в тележку. — Я куплю ее. Давай пойдем, ладно?