И как только я думаю об этом, то вижу, как он направляется в сторону открытой двери «Флэш Камера», сразу узнав его по его неуклюжей кривой походке. Тогда я решаю. Как раз вовремя. Я допиваю свое шампанское, после чего проверяю помаду. Было бы здорово разобраться с этим последним делом и приехать домой вовремя к ужину.

— Куда ты уходишь? — зовет меня Талинга, когда я открываю входную дверь. Теперь они с Амандой включили стереосистему, которая хранилась в комнате для мытья волос, и танцуют в пустом салоне, обе босые, пока Лола кладет себе в тарелку еще тортика.

— Тебе нужно больше шампанского, Реми! Это же вечеринка, в конце концов.

— Я вернусь через секунду — говорю я — Налей мне еще бокал, ладно?

Она кивает и между тем вливает в себя еще один, а Аманда хихикая и покачивая своими широкими бедрами врезается в витрину с лаками для ногтей. Когда выхожу на жару, то слышу звук закрываемой за мной двери и как они все начинают хохотать.

Моя голова гудит, пока я пересекаю стоянку в направлении фотосалона. Когда я захожу во внутрь, то вижу Лукаса за прилавком, работающего за проявляющей машиной. Он поднимает на меня взгляд и здоровается.

— Хэй. Когда выпускной?

Я вздрагиваю от этого вопроса, но потом понимаю, что он говорит о моем букетике на запястье, который теперь безжизненно свисает, будто он тоже выпил слишком много шампанского.

— Декстер здесь?

Лукас откатывается немного назад на своем кресле, и просунув голову в заднюю дверь, кричит.

— Декс!

— Что? — кричит он в ответ.

— Клиент!

Выходит Декстер, протирая руки о рубашку с беззаботной Чем-я-могу-Вам-помочь улыбкой, но когда видит меня, она меняется, но совсем чуть-чуть.

— Привет, — говорит он — Когда начнутся танцы выпускного бала?

— Неубедительно — бормочет Лукас, возвращаясь к машинке — И поздно.

Декстер игнорирует его и подходит к прилавку.

— Итак, — говорит он, подбирая пачку снимков и перебирая их — Что мы можем сделать для вас? Нужны уже напечатанные фотографии? Может размером побольше? Сегодня у нас специальное предложение для формата 6х4.

— Нет — отвечаю я, перекрикивая чанкающий шум машинки, на которой работает Лукас, выплевывая чьи-то бесценные воспоминания.

— Я просто хотела поговорить с тобой.

— Хорошо — отвечает он, не глядя на меня, продолжая возиться с фотографиями — Говори.

— Как все прошло в Вашингтоне?

Он пожимает плечами, — Тед закатил истерику за художественную целостность. Выбежал. Нам удалось умаслить их на еще одну встречу, сегодня договорились о выступлении еще на одной свадьбе сегодня, пока мы тут зависаем. В беде. Похоже, в последнее время много чего произошло.

Я просто стою с секунду, подбирая слова. Я замечаю, что он какой-то дёрганный, но больше все же подваленный.

— Ну что ж, — говорю я — Я скоро уезжаю и…

— Я знаю. — Теперь он смотрит на меня — На следующей неделе, да?

Я киваю, — И я просто хотела, в общем, объявить между нами мир.

— Мир? — он откладывает фотографии. На одной из той что лежит сверху я вижу позирующих женщин, все они улыбаются.

— А мы что, на войне?

— Ну — отвечаю я — Той ночью мы не очень хорошо расстались. Возле «Квик Зип».

— Я был немного пьян — признался он. — И…уф…возможно я не смог спокойно отнестись, как должен был, к твоим отношениям со «Спиннербейт».

— Отношения со «Спиннербейт» — медленно проговариваю я — теперь закончены.

— Ну, не могу сказать, что мне жаль. Они группа членососов и их фанаты…

— Ладно, ладно — перебиваю я — Я знаю. Ненавидишь «Спиннербейт»

— Ненавижу «Спиннербейт»! — бурчит Лукас.

— Послушай, — Декстер наклоняется ко мне через прилавок, — Ты мне нравилась, Реми. И возможно мы не смогли бы быть друзьями. Но, Господи, ты была убеждена не тратить на это время, так ведь?

— Я совсем не хотела чтоб это было неприятно — отвечаю я ему.

— И я хотела, чтоб мы были друзьями. Просто это никогда не срабатывает. Никогда.

Он обдумывает это. — Хорошо. Думаю, ты права. Может мы оба немного виноваты в этом. Я точно не был честным, когда говорил что смогу дружить с тобой. И ты точно не была честна, когда говорила, знаешь ли, что любишь меня.

— Чего-о-о? — говорю я уже громче. Это все шампанское. — Я никогда не говорила, что люблю тебя.

— Может не таким множеством слов — отвечает он, снова перетасовывая фотографии — Но думаю, мы оба знаем правду.

— Это исключено — говорю я, но чувствую теперь что незавершенность медленно сводится на нет, сильнее и сильнее затягиваясь узлом.

— Еще бы пять дней — решает он, подняв ладонь — и ты бы меня полюбила.

— Сомнительно.

— Ну, это уже вызов. Пять дней и тогда…

— Декстер, — говорю я — я шучу. Он снова кладет на стол фотографии и улыбается мне.

— Но теперь мы никогда не узнаем об этом, так ведь? Могло бы и получиться.

Я улыбаюсь ему в ответ — Возможно.

И вот, мы делаем это. Завершение. Жирной галочкой выбывает последний пункт из моего длинного списка. Я практически почувствовала как этот груз поднимается с моих плеч и слабое привычно ощущение того что все мои планеты выровнены и все, по крайней мере сейчас, бло правильно в этом мире.

— Реми! — я слышу, как кто-то кричит снаружи и обернувшись, вижу что в дверях нашего салона в шапочке для покраски стоит Аманда, щелкая своими пальцами — Ты пропускаешь танцевальную вечеринку. За ее спиной хохочет Талинга и Лола.

— Ничего себе — говорит Декстер, когда Аманда продолжает свой танец-стриптиз, не обращая внимания на проходящую мимо пожилую пару, которые несут пакет птичьего корма и неодобрительно смотрят на нее.

— Похоже, мы работаем не в том месте.

— Я должна вернуться.

— Хорошо, но прежде чем ты уйдешь, ты должна это заценить. Он выдвигает ящик, а затем достает стопку глянцевых фотографий, раскладывая их передо мной на прилавке.

— Свежие и лучшие кадры для нашей стены позора. Только посмотри.

Все они отвратительные. На одной позировал парень среднего возраста в стиле «Я культурист» с напряженными мышцами, а на его пузо был натянут маленький купальник «Speedo». На другой два человека, стоящих на носу корабля: мужчина улыбался, наслаждаясь этим, в то время как женщина была буквально зеленого цвета, и вы сразу понимаете, что на следующем фото будет ее рвота. В этой коллекции преобладала тема разврата и позора и каждый кадр был глупее и более отвратительней, чем предыдущий. Я настолько погрузилась в реакцию на снимок, где кошка пытается спариваться с игуаной, что практически не рассмотрела последнее фото с вполне соблазнительно позирущей женщиной в одном лифчике и трусиках.

— Ох, Декстер, — комментирую я. — Честно говоря…

— Эй, — он расправляет плеч, — Ты делаешь то, что должна сделать. Так?

Я собираюсь ответить на это когда вдруг кое-что понимаю. Я знаю эту женщину. У нее темные волосы, соблазнительная пухлая нижняя губа, она сидит на краю кровати и держит руки на бедрах так чтоб ее декольте было хорошо видно. Но самое главное я знаю что у нее за спиной: большой уродливый гобелен с изображением библейских сцен. Прямо у нее над головой, слева Главный Иоанн Креститель, во время служения для сбора пожертвований.

— О Боже мой! — восклицаю я.

Это комната моей мамы. И женщина на кровати эта Петти, секретарь Дона. Я смотрю на штамп с датой в углу фото: Август, 14. Прошлые выходные. Когда я осталась ночевать у Лиссы, а мама была во Флориде, решившая что теперь все будет хорошо.

— Действительно нечто, да? — спрашивает меня Декстер, выглядывая поверх фото.

— Я знал, что тебе понравится именно эта.

Я смотрю на него и теперь все встает на свои места. Завершение. Ага, как же. Эта была маленькая месть Декстера, его удар ножом в спину, когда я беззащитна. И вдруг я прихожу в такую ярость, что чувствую как к моему лицу поднимается вся кровь, горячая и красная.

— Ну ты и мудак — выплевываю я.

— Чего? — он раскрывает глаза.

— Ты думаешь что это игра? — резко отвечаю я, бросая в него фотографию. Она попадает ему в грудь, протыкая уголком, но он отступает, позволяя ей упасть на пол.

— Ты хочешь вернуться ко мне и так поступаешь? Боже, я хотела нормально уехать, Декстер. Я пыталась быть выше этого!

— Реми, — говорит он поднимая руки вверх. Позади него Лукас отталкивает назад свое кресло и смотрит на меня.

— О чем ты говоришь?

— Ах, ну да, конечно — продолжаю я — Все эти разговоры о вере и любви. А потом ты вытворяешь нечто подобное, просто чтобы причинить мне боль. И не только мне! Моей семье.

— Реми. Он пытается дотянуться до меня и взять меня за руку, чтобы успокоить, но я отстраняюсь, сильно отдергивая кисть, и сбиваю кассовый аппарат.

— Да брось ты. Просто скажи мне…

— Да пошел ты! — кричу я пронзительным голосом.

— Да в чем дело? — кричит он в ответ, затем наклоняется, чтоб поднять с пола фото. Смотрит на нее.

— Я не…

Но я уже иду ко входной двери. В моей голове продолжает мелькать мамино лицо, ее витающий запах духов и оптимизм, огромное старание справиться со всеми замужествами. Она была готова к решению бросить все, и даже свой собственный голос, только чтобы остаться с этим человеком, который не только изменяет, но и хранит тому доказательства. Ублюдок. Я ненавижу его. Я ненавижу Декстера. Я была близка к желанию признать свою неправоту о возможности того, что действительно может сделать сердце. Я сказала, дай мне доказательства и она попыталась. Она сказала, что это не осязаемо, я не смогу это четко обозначить. Но против любви доказательства были неоспоримые. Легко утверждать. И вы могли бы, на самом деле, подержать их в руках.

* * *

Новости о Доне оказались завершением моей вечеринки. Что было хорошо, потому что Аманда уже спала в кабинете по коррекции бровей, а Талинга и Лола доедали торт, сравнивая чья любовь в их жизни самая жалкая. Мы окончательно прощаемся и я ухожу, с конвертом, который они мне подарили, с бесплатным любимым кондиционером для волос, обремененная осведомленностью что последний муж моей мамы оказался самым худшим из всех. Который, кстати, очень мало говорил.

Пока я еду домой убивая свой кондиционер и пытаясь успокоится, моя голова проясняется. Я быстро прихожу в себя после шока от вида Петти в маминой комнате и на ее кровати, такая быстрая реакция происходит только с плохими новостями. Я так злюсь на Декстера, за то что он показал мне это фото, и пока я ехала я задавалась вопросом, почему я никогда не замечала эту его двуличную мелочную злую сторону? Он хорошо ее скрывал. И это было подло, втягивать во все мою семью. Причинить мне боль, ладно. Я бы это пережила. Но моя мама была другой.

Я въезжаю на подъездную дорожку и глушу двигатель, просто сижу в машине пока, жалостливо ноя, не останавливается кондиционер. Меня пугает то, что я должна сделать. Я понимала, что кто то другой ничего бы не рассказал, просто позволил бы этому фальшивому браку пойти на самотек. Но я не могу себе этого позволить. Я бы все равно не смогла уехать, зная, что моя мать застряла здесь и живет в такой лжи. И поскольку я твердо убеждена по своему опыту, что с плохими новостями нужно поступать как Сорви-его-быстро-как-пластырь, я должна ей рассказать.

Однако пока я иду от подъездной дорожки к дому, чувствую что что-то не так. Не могу точно сказать что именно, это скорее необъяснимое предчувствие. И даже до того как я натыкаюсь на баночки «Эншур», разбросанные впереди на дорожке, на траве и закатившиеся под кусты, а одну и на ступеньке лестницы, будто ждет что ее вернут на место, я уже чувствую что опоздала.

Я толкаю входную дверь и слышу как она о что-то ударяется: еще одна баночка. Они были повсюду, разбросанные по всему холлу, который я пересекаю, чтоб попасть на кухню.

— Мам? — зову ее я и слышу, как мой голос эхом отзывается в кабинете, позади меня. Без ответа. Я вижу на столе еду, приготовленную для нашего большого семейного ужина: стейки, початки кукурузы, почти все еще лежит в пакетах из супермакета. Рядом с ними лежит стопка писем и один открытый конверт, адресованный маме ровными письменным почерком.

Я пересекаю комнату, перешагивая через еще одну банку «Эншур», направляясь к ее рабочей комнате. Занавеска опущена, давний знак Я-занята-прошу-меня-не беспокоить, но в этот раз я отодвигаю ее в сторону и захожу во внутрь.

Она сидит на своем стуле перед печатной машинкой. Из нее торчит копия фотографии, которую я бросила в Декстера. Она установлена в машинку как обычный печатный лист бумаги, до того как его прокрутят во внутрь.

Странно, но мама выглядит очень спокойной. Видимо вся ее ярость была вымещена на разбросанных повсюду баночек «Эншур», и теперь она сидит тут со стоическим выражением и рассматривает лицо Петти, позирующую с надутыми губами, глядя прямо на нее.