Сара Дессен - Колыбельная

— Я только…

— Сколько.

Он сглатывает, и это единственный звук, который раздается в комнате. Затем говорит:

— Всего лишь пару недель.

Я откидываюсь назад, надавливая пальцами на виски. Боже, это было великолепно. Теперь все узнают, что мне изменили, и я превращусь в жертву — вот это я как раз терпеть не могу.

Бедная, бедная Реми. Мне хочется прибить его.

— Ты сволочь, — говорю я. Он покраснел, задрожал, и я поняла, что он, возможно, относится к типу нытиков или плакс, если бы все пошло по-другому.

Удивительно. Никогда не угадаешь.

— Реми. Позволь мне …

Он наклоняется вперед, касается моей руки, но, наконец-то, я делаю то, что давно хотела — отдергиваю ее, словно он меня обжигает.

— Не трогай меня, — огрызаюсь я. Я хватаю куртку, завязываю ее на талии и направляюсь к двери, чувствуя, как он спотыкается за мной.

Я хлопаю каждой дверью, через которую прохожу в доме, наконец, достигаю входную и вот я уже у почтового ящика, даже не заметила, как дошла.

Я чувствую, как он смотрит на меня с крыльца, но не зовет и ничего не говорит.

Не в том плане, что я хочу, чтобы он это сделал, и мы бы все пересмотрели.

Но большинство парней хотя бы пробовали ради приличия.

И теперь я иду по этому району, униженная, без машины, посреди ночи пятницы.

Моей первой ночи пятницы в качестве взрослой, закончившей среднюю школу, в Реальном Мире. Добро пожаловать.

* * *

— Где тебя черти носят? — спрашивает Хлоя, когда я наконец добираюсь до «Бендо» с помощью городского транспорта, двадцать минут спустя.

— Вы не поверите, — начинаю я.

— Не сейчас.

Она берет меня за руку, тянет за собой через толпу, и мы выходим на улицу, где я замечаю Джесс, уже в машине, с открытой дверцей со стороны водителя.

— У нас проблемка.

Когда я сажусь в машину, я не сразу замечаю Лиссу. Она сжалась на заднем сиденье с кучей коричневых как-возле-умывальников-у-школьной-столовой бумажных салфеток. По ее раскрасневшемуся лицу стекает слеза, и она всхлипывает.

— Какого черта тут происходит? — спрашиваю я, оставляю открытой заднюю дверь и проскальзываю к ней.

— Адам б-б-бросил м-м-меня, — говорит она, глотая воздух. — Он к-к-кинул меня.

— Ох, Господи, — пока я вздыхаю, Хлоя забирается на переднее сиденье. Джесс уже повернулась к нам, смотрит на меня и качает головой.

— Когда?

Лисса переводит дыхание, затем снова начинает рыдать.

— Я не могу, — бормочет она, вытирая лицо салфеткой. — Я д-д-даже не могу…

— Сегодня вечером, когда она забрала его после работы, — констатирует Хлоя. — Она отвезла его домой, чтобы он мог принять душ, и он сделал это там. Без предупреждения. Ничего такого.

— Мне пришлось п-п-пройти м-м-мимо его родителей, — добавляет Лисса, хлюпая носом. — И они знали. Они посмотрели на меня, словно я с-с-собака, которую выгнали.

— Что он сказал? — спрашиваю я у нее.

— Он сказал ей, — Хлоя входит в роль оратора: — Что ему нужна свобода, потому что сейчас лето и со средней школой покончено, и он не хочет, чтобы они упустили какие-либо возможности в колледже. Он хочет быть уверенным, что они…

— …смогут брать от жизни все, — заканчивает фразу Лисса, вытирая слезы.

— Придурок, — проворчала Джесс. — Хватит уже рыдать.

— Я л-л-люблю его! — воет Лисса, и я тянусь и обнимаю ее.

— Все хорошо, — успокаиваю я.

— У меня и мысли не было, — она делает глубокий вдох, который получается неровным и прерывистым, когда она выпускает из рук салфетку, позволяя ей упасть на пол.

— Как так вышло, что я даже не догадывалась?

— Лисса, с тобой все будет хорошо, — мягко говорит ей Хлоя.

— Я как Джонатан, — всхлипывает она, облокачиваясь на меня. — Мы просто жили своей жизнью, забирали вещи из химчистки…

— Что? — переспрашивает Джесс.

— … и не подозревали, — заканчивает Лисса: — Что с-с-сегодня вечером нас б-б-бросят.

— Кстати, — обращается ко мне Хлоя: — Как все прошло?

— Не спрашивай, — отвечаю я.

Лисса теперь рыдает на полную катушку, уткнувшись в мое плечо. За головой Хлоя я вижу, что Бендо уже переполнен, а перед дверью выстроилась целая очередь.

— Давайте уберемся отсюда, — говорю я Джесс, она кивает.

— Эта ночь в любом случае провалилась.

Хлоя садится на переднее сиденье, надавливает на прикуриватель, пока Джесс заводит двигатель.

Лисса сморкается в салфетку, которую я ей подаю, затем издает небольшие, быстрые всхлипы, окружающие меня.

Как только мы трогаемся с места, я глажу ее по голове, зная, как ей сейчас больно.

В первый раз всегда больно.

* * *

Конечно, мы должны выпить напитки Зип еще раз. Затем Хлоя уходит, а Джесс выруливает на дорогу, чтобы отвезти меня и Лиссу ко мне домой.

Мы уже почти свернули в мой район, как Джесс вдруг начинает тормозить и очень тихо шепчет мне:

— Там Адам.

Я смотрю влево, и так и есть. Адам стоит со своими друзьями возле парковки перед Кофе Снэк. Что действительно меня задело, так это то, что он улыбается. Урод.

Я кидаю взгляд назад, но Лисса с закрытыми глазами разлеглась на заднем сиденье и слушает радио.

— Подъезжай, — говорю я Джесс. Я оборачиваюсь. — Эй, Лисс?

— Мммммм? — отвечает она.

— Сиди тихо, хорошо? Не высовывайся.

— Хорошо, — неуверенно говорит она.

Машина, пыхтя, двигается вперед. Джесс обращается ко мне:

— Ты или я?

— Я, — я делаю последний глоток. — Сегодня мне это нужно.

Джесс немного прибавляет газ.

— Готова? — спрашивает она.

Я киваю, диетическая кола Зип балансирует у меня в руке. Идеально.

Джесс дает полный газ, и мы движемся. Когда Адам замечает нас, уже слишком поздно.

Это не лучший мой бросок. Но и не худший. Стакан проносится со свистом, переворачивается в воздухе, словно невесомый.

Он ударяется ему о затылок, диетическая кола и лед стекают ему за шиворот.

— Черт возьми! — орет он на нас, пока мы проезжаем мимо. — Лисса! Черт побери! Реми! Ты стерва!

Он все еще продолжает кричать, когда я теряю его из виду.

* * *

После почти двух пачек печенек Орео, четырех сигарет и такого количества Клинекса, что им можно вытереть весь мир, я, наконец, укладываю Лиссу спать.

Она сразу же засыпает, дышит носом, ноги запутались в моем ватном одеяле.

Я беру одеяло, подушку и иду в кладовку, где растягиваюсь прямо на полу.

Я могу наблюдать за ней отсюда и быть уверенной, что она все еще спит, пока я отодвигаю коробки с обувью, которые храню в правом углу и достаю комплект постельного белья, который тоже спрятан здесь.

У меня была ужасная ночь. Такое случается не постоянно, но в некоторые дни мне это просто необходимо.

Никто не знает.

Я свернулась калачиком, натянула покрывало на себя, развернула полотенце и достала плеер с наушниками.

Затем я воткнула их в уши, выключила свет и включила седьмой трек.

У меня в кладовке есть люк, так что когда я лежу вот так, лунный свет падает прямо на меня.

Иногда я даже могу видеть звезды.

Песня медленно начинается. Сначала гитара, несколько аккордов. Затем голос, который я так хорошо знаю.

Слова я помню наизусть. Они для меня много значат. Никто не должен об этом знать. Но все в курсе.

В «Колыбельной» мало слов.

Простые аккорды.

В пустой комнате тихо…

Но послушай, послушай…

Куда бы ты ни пошла…

Даже если я тебя подведу…

Эта колыбельная будет играть…

Я засыпаю от его голоса. Всегда. Каждый раз.

— Аааааааааааааааай!

— Вот же ж… цветочек!

— Ох, щууууууууууууууука.

В приемной две женщины, ожидающие свою очередь на маникюр, переглянулись, затем посмотрели на меня.

— Эпиляция зоны бикини, — объяснила я.

— Ах, — говорит одна, и возвращается к чтению своего журнала. Другая просто сидит, навострив уши, словно охотничья собака, в ожидании следующего крика. Немного погодя, выдержав свое ежемесячное испытание, приходит миссис Майклс.

— Да пошло оно все к чеееерезвычайно плохому человеку.

Миссис Майклс — жена одного из местных министров, она любит Бога также сильно, как гладкую, без единого волоска кожу.

За год, что я работаю в салоне «Джои», из кабинета, где Талинга орудует своими восковыми полосочками, я слышала ругательств больше, чем во всех остальных кабинетах вместе взятых. И это включая плохой маникюр, неумелые стрижки и возмущенную посетительницу, у которой после обертывания морскими водорослями тело приняло оттенок лаймового пирога. Не в том плане, что «Джои» — ужасный салон. А в том, что всем не угодишь, особенно это касается женщин, когда речь заходит об их образе. Именно поэтому Лола, владелица «Джои», подняла мне зарплату в надежде, что я не поеду в Стэнфорд, останусь на ресепшне и буду успокаивать посетителей до конца дней своих.

Я стала работать, потому что хотела машину. Моя мать предложила мне пользоваться ее «Камри», а она купит себе новую. Но для меня было важно достичь всего самой. Я люблю свою мать, но по опыту знаю, что с ней стоит заключать сделки только при крайней нужде. О ее капризах можно слагать легенды, и как только ей надоест новая машина, она потребует старую назад.

Поэтому я собрала все свои сбережения — которые в основном состояли из денег за подработку няней и денег, которые мне дарили на Рождество, все это я копила вечность — достала журнал Консьюмер Репортс[8] и тщательно изучила все новые модели, перед тем как идти в агентство по продаже автомобилей. Я пререкалась и спорила, и мирилась со всей этой брехней продавцов машин, что чуть не убило меня, но в конце концов я получила машину, которую хотела — новенькую «Цивик» с прозрачным люком на крыше и полностью автоматическую, по цене гораздо ниже розничной, рекомендованной производителем. В день, когда ее забрала, я поехала в «Джои» и написала заявление на работу — за неделю или еще раньше до этого я видела объявление, что им требуется секретарь на ресепшн.

Таким образом, еще до начала последнего года в школе, у меня уже были кредит на машину и работа.

Как только миссис Майклс вышла из кабинета депиляции, зазвонил телефон. Сначала у меня был шок от вида людей после этой процедуры: они словно побывали на войне или пострадали в результате пожара. Она очень медленно идет к моей стойке — эпиляция зоны бикини особенно жестокая.

— Салон «Джои» — ответила я на звонок. — Реми слушает.

— Реми, здравствуй, это Лорен Бейкер, — сказала женщина на другом конце провода прерывистым голосом.

Миссис Бейкер всегда говорила так, словно она запыхалась.

— Тебе нужно записать меня на маникюр сегодня. У Карла важный клиент, и мы идем в «Ла Королла», но на этой неделе я перекрашивала кофейный столик, и мои руки…

— Секундочку, пожалуйста, — говорю я монотонным, профессиональным голосом и нажимаю кнопку «Ожидание».

Надо мной нависла миссис Майклс, она кривится, когда достает кошелек, протягивает мне свою золотую кредитку.

— С Вас семьдесят восемь, мадам.

Она кивает, я забираю кредитку и возвращаю ей.

Ее лицо такое красное, а кожа вокруг бровей почти содрана. Ой. Она подписывает бланк, затем смотрит на себя в зеркало за моей спиной, строя гримасы.

— О, Боже, — говорит она. — Я не могу пойти на почту в таком виде.

— Абсурд! — Талинга, мастер эпиляции, приходит якобы по какой-то причине, но на самом деле, чтобы удостоверится, что миссис Майклс оставила ей в конверте щедрые чаевые.

— Никто и не заметит. Увидимся в следующем месяце, хорошо?

Миссис Майклс шевелит пальцами, затем выходит за дверь, все еще с трудом передвигаясь. Как только она уходит, Талинга забирает конверт, перелистывает купюры и издает звук, похожий на «хмм», затем плюхается в кресло и, скрестив ноги, ожидает следующего клиента.

— Продолжаем, — я нажимаю кнопку первой линии. Слышу, как миссис Бейкер уже пыхтит, хотя я еще не начала говорить.

— Давайте посмотрим, я могу вписать вас на три тридцать, но вам нужно быть во время, так как у Аманды в четыре уже следующий клиент.

— Три тридцать? — отвечает миссис Бейкер. — Видите ли, пораньше было бы лучше, на самом деле, потому что у меня…

— Три тридцать, — повторяю я, обрывая гласные. — Либо так, либо никак.