– Я тоже уверен, что в том нет необходимости, мисс Бьюмонт. Мне точно известно, каковы эти ощущения. Но если через какое-то время вам все же захочется повторить эксперимент, просто дайте мне знать.

Клаудии пришлось сделать значительное усилие, чтобы сдержаться и не отвесить ему еще одну оплеуху. Вместо этого она сказала:

– Если через какое-то время мне захочется повторить эксперимент, мистер Макинтайр, я лягу в темной комнате и буду лежать до тех пор, пока не приду в себя.

– Жаль, что прыжок не доставил вам никакого удовольствия. Это я виноват.

– Вы? Странно слышать от вас такие вещи, а я-то полагала, что вам доставило бы громадное удовольствие выкинуть меня из самолета без парашюта.

Она откинула голову и внимательно посмотрела на него. Он не стал убеждать ее в обратном, просто стоял и смотрел, и заговорил только после того, как она пожала плечами и с презрением отвернулась.

– Вы должны были расслабиться, мисс Бьюмонт, расслабиться и свободно падать. Парашютирование более чем что-либо другое дает ощущение полета.

– Когда я захочу полетать, мистер Макинтайр, я проконсультируюсь с Питером Пэном.

– Будете летать на привязи?

– На очень крепкой привязи. – Не отводя от него глаз, она решила бросить ему вызов: – Скажите, если парашютирование столь прекрасно, то почему вы сами предпочли не покидать самолета? Так безопаснее?

Рот его зловеще поджался, но Клаудия, довольная собой, и не ждала от него ответа.

– И вот еще, Мак, что хотелось бы мне знать. Почему в самом деле вы заменили мне парашют? Просто хотели запугать меня?

– Запугать? Вас? Зачем это мне? Вы были достаточно хорошо напуганы и без моей помощи.

Теперь настала ее очередь хмуриться, ибо он явно насмехался над ней, хотя лицо его не изменилось, разве что возле глаз появились морщинки. Она не отрицала услышанного, а настаивала на своем вопросе.

– Тогда почему же?

Маку, до этого момента каменно-непреклонному в своем мнении, внезапно пришло на ум нечто, нужда-ющееся в его пристальном внимании, и это нечто находилось где-то совсем рядом.

– Я ведь, кажется, говорил вам, – сказал он рассеянно. – Укладка была выполнена неряшливо.

– Чушь собачья. Он моргнул.

– Прошу прощения?

Клаудия не могла поверить, что его задели ее грубые слова. Впрочем, может, она ошибается. Может быть, этот долговязый мужлан неандертальской породы настолько не привык к тому, чтобы кто-нибудь противоречил ему, что он просто ушам своим не поверил. Единственное, что было очевидно, – ее несогласие с мистером Макинтайром целиком и полностью завладело его вниманием. Она решила воспользоваться этим.

– А вы бываете неряшливы, когда укладываете свой собственный парашют? – поинтересовалась она гораздо вежливее, чем можно было, как ей казалось, задать этот вопрос при подобных обстоятельствах. – И не перетягиваете ли вы его от излишнего усердия? – Ее возбужденная веселость дала ему материал для раздумий.

– Мне кажется, вы имеете довольно ясное представление о том, что может случиться, если купол не раскроется. Лицо его напряглось.

– Да, я хорошо себе представляю, что тогда случится.

– Я и не сомневаюсь. Хорошо, хотите верьте, хотите нет, но у меня тоже весьма сносно развито чувство самосохранения.

Рука Габриела Макинтайра, решившего помочь ей дойти, обвилась вокруг талии Клаудии, приняв на себя ее вес, когда она склонилась к нему на плечо. Это, пожалуй, наиболее комфортабельное плечо, решила Клаудия, из всех, на которые ей приходилось склоняться, широкое и удобное, несмотря на тот очевидный факт, что ее удобства вряд ли особо занимают этого человека. Она подумала, что безопаснее будет немедленно освободиться от его близости. Но сначала решила еще раз объяснить положение дел.

– Укладывая парашют, я была очень внимательна. И Тони не спускал глаз с того, что я делаю. Если вы не верите мне, то знайте, что каждая минута этой операции заснята на пленку.

– Я верю вам, – быстро проговорил он.

– Так в чем дело? – спросила она и решительно отстранилась от него.

На этот раз он замешкался, выказав некоторую растерянность. Она даже удивилась – что тут такого сложного? Почему он не может дать вразумительный ответ?

– Я просто хотел быть уверенным, вот и все. Она пристально посмотрела на него.

– А хотите, мистер Макинтайр, я кое-что вам скажу? – Он промолчал, и она продолжала: – Я вам не верю. Думаю, вы просто хотели меня напугать и, должна вам заметить, в этом преуспели.

Договорив, она отвернулась от него и пошла к тому помещению в ангаре, где оставались ее вещи.

– Клаудия, долго ты еще будешь там копошиться? – послышался ворчливый голос Барти.

– Сколько понадобится, – огрызнулась она. – Жди.

Переодеваться Клаудия не стала, и, пока она собирала свои пожитки, Барти, как плохо воспитанный пес, таскался за ней по пятам, всячески выказывая свое нетерпение, и крутился вокруг нее до тех пор, пока она не уселась в машину.

– Ох, Барти, не суетись, – сказала она, отбросив его руку, протянувшуюся было к ее ремню безопасности, и закрыла глаза. – Просто давай вези меня отсюда. Да побыстрее.

Барти не нужно было повторять дважды, он тотчас отъехал от ее побитого автомобиля и двинулся в путь с той же бесшабашностью, в какой Мак обвинял Клаудию. Она поморщилась. Мужчинам позволяется ездить как попало, это только от женщины требуют аккуратности. Но это не ее стиль. Она оглянулась, но Габриел Макинтайр уже отвернулся, очевидно, его больше интересовали повреждения его собственного автомобиля, чем то, насколько надежен Барти в деле доставки ее домой в целости и сохранности.

Мак ударил ногой в шину своего «лендкрузера». Чертова баба. Он повернулся к останкам ее яркого спортивного автомобильчика. Алый. Привлекающий внимание, как и сама Клаудия Бьюмонт. Правда, справедливости ради надо отметить, что она ничего для этого не делала. Высокая, тонкая и гибкая, вечно провожаемая множеством обращенных на нее взглядов, она двигалась легко и естественно – ни в ее мимике, ни в речи, ни в жестах не было ни грана жеманства.

Немудрено, что Тони увлекся этим чудесным созданием. Нет никаких сомнений, что в постели она сущий динамит. Впрочем, и так же, как динамит, опасна в жизни.

Тони еще повезло, он ухитрился убедить жену, что ничего существенного у него с этой актрисой нет. Адель приучила мужа к послушанию, за малейшую провинность сажая его на хлеб и воду эмоциональной диеты и не прощая до тех пор, пока не решит, что он уже достаточно искупил свою вину. То же грозило ему и сейчас, хотя это явная дурость, поскольку совершенно очевидно, что для Клаудии Бьюмонт такой парень, как Тони, не более чем забава и вряд ли тут могло быть что-то серьезное.

Он открыл дверцу ее автомобиля. Типично женская беззаботность, подумал он, увидев ключи, оставленные в замке зажигания. Да и вся машина выглядит так, будто с ней произошло нечто вполне заурядное. Но внешность бывает обманчивой. Он сел за руль, откинулся на спинку сиденья и нажал на стартер, невольно улыбнувшись низкому гортанному звуку замурлыкавшего мотора. Красивая машина, вполне под стать такой женщине, как Клаудия Бьюмонт, машина, созданная исключительно для того, чтобы привлекать к себе внимание.

Он медленно, задним ходом отвел автомобиль от стенки ангара, чтобы получше рассмотреть и определить степень его повреждения. Но когда нажал на тормоза, они не сработали. Его это не смутило. Несомненно, пролившаяся тормозная жидкость покажет, что повреждение произошло при ударе. При помощи ручного тормоза ему удалось замедлить ход машины, и, когда она остановилась, он выключил мотор и вышел осмотреть траву между машиной и стеной.

Кроме следов от колес, он ничего не увидел, трава была чистая.

Меньше чем через час Клаудия оказалась у своего дома и только тогда с облегчением перевела дыхание. Дело в том, что, когда она сказала, что спешит, Барти поймал ее на слове и всю дорогу гнал как бешеный.

– Увидимся завтра, Клаудия, – бросил он. – И оденься в этот комбинезон. На шоу он будет выглядеть весьма круто.

– Крутизна не мой стиль, Барти.

– Круто и сексуально. Комбинезон, местами зазелененный травой. И если этот синяк развивается правильно и завтра будет еще страшнее, я хочу, чтобы зрители его видели.

– Барти!

– Ты что, не хочешь, чтобы зрители знали, как трудно тебе заработать их денежки?

В принципе она была с ним согласна, но согласилась неохотно.

– Если ты так считаешь…

– Завтра к концу дневного спектакля я подошлю за тобой машину.

Он все сказал и теперь ждал, ковда она выйдет. Но она не выходила, так что пришлось ему самому выйти, обойти машину и открыть перед ней дверцу. Затем он нетерпеливо предложил ей руку, и только тогда она выгрузилась на тротуар, припадая на колено, которое уже опухло чуть не до шнуровки ботинка. Увидев, ее хромоту, он инстинктивно предложил ей помощь, хотя обычно хорошими манерами в обращении с Клаудией Бьюмонт не блистал. Но в целом сегодняшнее поведение Барти не вызывало ее одобрения. За это он лишался права по-дружески чмокнуть ее.

Она несколько виновато улыбнулась ему, давая понять, что для губ сейчас полезнее лед, нежели поцелуй. Да и вообще ей предстояло серьезно заняться своим коленом, чтобы вечером умудриться выползти на сцену.

– Мак, ты с ума сошел! Ты ведь знаешь его отношение к тому, как новички складывают парашюты.

– Я должен быть вполне уверен. Ты, кстати, вчера прискакала на аэродром как разъяренная фурия.

– Думаешь, я без этого не обошлась бы? Просто накипело. Неделями сижу дома и все только жду и жду. Боже, вы, мужчины, не представляете, какая тоска с утра до ночи сидеть и вязать носки.

– Ты же не вяжешь.

– Да, не вяжу! Но разве мало с меня, что я страдаю, существуя на задворках жизни? На месте Тони я бы не воспламенялась страстью, как прыщавый молокосос, только потому, что на него пару раз взглянула первая встречная очаровашка.

Маку было трудно возразить Адель. Менее чем через месяц она должна родить, и свойственное этому периоду тревожное состояние, соединившись с вулканическим темпераментом, дало воистину гремучую смесь. Но хотя Тони, несомненно, впал теперь в немилость, было ясно, что это происходит более в назидание, дабы он не сбивался с пути истинного, а не потому, что она все еще серьезно на него сердится. Впрочем, вопрос, что для Тони лучше, первое или второе, оставался открытым.

– Скажи, это правда, что Клаудия Бьюмонт предпочла врезаться в твой автомобиль, лишь бы не повредить машину телережиссера?

Мак пришел в замешательство, видя, что она находит инцидент на аэродроме просто забавным.

– Она так сказала. Адель рассмеялась.

– Хотела бы я посмотреть на тебя в тот момент. Мак считал, что его поведение в той ситуации не делало ему чести, и тот факт, что свидетелей поблизости не оказалось, немного примирял его с действительностью.

– Ты вот-вот станешь матерью, – сухо проговорил он. – Мне бы не хотелось, чтобы ты появлялась на аэродроме, пока не сможешь снова вернуться к работе.

– Послушаешь тебя, так я не должна показываться здесь до тех пор, пока мои отпрыски не закончат школу?

– Это было бы правильно.

– Боже, Мак, как ты старомоден, – выпалила Адель, совершенно взбешенная его упрямством. – Ты же знаешь, что я дорожу своей работой. И тебе не удастся отделаться от меня только потому, что я обзавелась младенцем. Существуют законы…

– Засудишь меня?

– Вот именно.

– Так я и знал.

– Значит, ты еще больший идиот, чем я думала. – Она помолчала, затем переменила тон. – Ох, прости, Мак. Я тебя прекрасно понимаю. Но пойми и ты меня, я ведь не Дженни. Поверь мне, что…

– Я верю тебе, Адель, верю, что ты не сделаешь ничего, что могло бы повредить бэби. Но не могу же я допустить, чтобы ты с этим… – Он выразительно посмотрел на ее живот. – В конце концов, случись что, это будет на моей совести.

– Хорошо. Я все понимаю. – Она протянула к нему руки. – Иди сюда, я тебя обниму на прощание.

Клаудия старательно замазывала синяк под глазом, когда Мелани просунула голову в дверь артистической уборной.

– Все-таки в целости и сохранности, как я вижу! Клаудия через зеркало взглянула на сводную сестру.

– Точно. Все более или менее сошло мне с рук. Вот только новый автомобиль придется списать со счетов. Я ведь сегодня утром, пока добралась до аэродрома, успела здорово стукнуться. – Приблизив лицо к зеркалу, она осмотрела результаты своей камуфляжной работы и сказала: – Ну, кажется, с этим можно покончить, как ты считаешь?

– Ты что, попала в аварию? Можешь объяснить толком, что случилось?

Тревожные вопросы посыпались градом.

– Да ничего существенного. Ставлю ногу на тормозную педаль и… Ну, ладно, – буркнула она, – я же говорю, ничего особенного. Все обошлось.

Потрясенная Мелани, хоть и проработала пять лет на австралийском телевидении, в свои двадцать лет оставалась по-девичьи пылкой и восприимчивой. Она присела на край старомодного плетеного стула, стоящего возле гримерного столика, и сдавленным от ужаса голосом прошептала: