Анька уже собрала все необходимые вещи и с нетерпением ждет завтрашнего дня.

Альберт звонил Аньке уже раз пять за сегодняшнее утро и все время о чем-нибудь напоминал.

Первый раз — чтоб она взяла купальник.

Второй раз — чтоб она взяла крем для загара.

Третий раз — чтоб она взяла шляпку от солнца, потому что мы будем очень много гулять и можем получить солнечный удар.

Позвонив в четвертый раз, он напомнил, что из еды ничего брать не надо. Обо всем позаботится он сам.

И пятый, последний, раз он сообщил, что билеты ему уже доставили и мы вылетаем завтра в час дня. В аэропорту надо быть за два часа.

Когда через пять минут опять зазвенел Анькин телефон, я не выдержала:

— Слушай, он тебе еще не надоел?

— Нет, мне нравится, когда обо мне беспокоятся, — ответила Анька и поднесла мобильник к уху. — Да, да, Альберт, я поняла. Если тебе это действительно будет несложно сделать, то я буду очень признательна.

Она положила мобильник на стол и посмотрела на меня.

— Что ты вылупилась? А в аэропорт мы как будем добираться, ты подумала?

— У нас машина есть.

— И она будет три ночи стоять в аэропорту? И зачем?

— Что ты предлагаешь?

— Не я, а Альберт. Он заедет за нами завтра в одиннадцать.

— Как мило с его стороны. А за это он, конечно же, ничего не просит? Только тебя, да?

— Ну что ты злишься? Между прочим, у меня такого заботливого мужчины еще никогда не было.

— Ага. Ну, тогда могу сказать одно: и не будет. ТАКОЙ только один. Поздравляю, ты выиграла главный приз.

— Лорик, ну что с тобой? Почему ты злишься?

Я заплакала.

— Я толстая. Я некрасивая. Почему тебе уже шесть раз позвонили, а мне ни одного!

— Мы просто… ты просто… не дала свой телефон Сергею, вот он и не звонит. А если бы дала, то он бы обязательно позвонил.

— Шесть раз? — спросила я и заревела громче.

— Ну, может, и не шесть. А зачем тебе так много? Честное слово, пять раз вполне достаточно.

Я вытерла слезы.

— Я завтра же дам ему свой номер телефона, и пусть он только попробует мне не позвонить.

— Подожди, подожди, нельзя его принуждать.

Я на секунду задумалась, а потом разрыдалась в голос:

— Я зна-а-аю-ю-ю. Но мне так хочется, чтоб он позвонил. Хотя бы один раз.

Тут зазвенел мой мобильник. Я нажала на кнопочку и услышала:

— Здравствуй, ангел!

— Здрасти, — ответила я, и мои глаза чуть не вылезли из орбит. Меня по-разному называли. Была я и киской, и зайкой, и розовым поросенком, но ангелом меня еще никто не называл.

— Мне только что звонил Альберт и сказал, что все к поездке готово. Мы заедем за вами завтра в одиннадцать часов.

— Хорошо, — ответила я почти шепотом.

— Тогда до завтра.

— До завтра.

Я положила мобильник и посмотрела на Аньку.

— Ну? — спросила она.

— Что ну? Это Гена. Крокодил.

— Лорик, не крути носом. Никакой он не крокодил. Мне он, кстати, больше всех понравился.

— Ну и бери его себе.

— Знаешь что, ты просто невыносима. Пойду-ка я лучше поработаю.

И Анька решительной походкой направилась к себе в комнату.

Ну вот. Обидела лучшую подругу. И все из-за чего? Из-за того, что мне не позвонил Сергей.

А почему он должен был звонить? Разве он обещал?

Я пыталась успокоить себя, но все равно ничего не получалось.

Я пошла к себе в комнату, забралась в кресло с ногами и просто думала. Обо всем. В основном о том, что я влюбилась. А влюбляться мне нельзя. Я становлюсь просто сумасшедшей. Я не могу просто любить. Я бросаюсь в любовь с головой, с руками и ногами и даже со своим хвостиком. Я пытаюсь отдать все, что у меня есть. Я не обращаю внимания на недостатки. Точнее сказать, я их просто не вижу. Я забываю обо всем на свете и думаю только о предмете своей любви.

Эдуард как-то сказал мне: «Иногда мне кажется, что ты задушишь меня своей любовью. Как ты не понимаешь, что мне нужен воздух!»

Тогда я усмехнулась и спросила его, не другая ли женщина подразумевается под «свежим воздухом». А сейчас я понимаю, что он имел в виду просто свободу.

Я бы очень хотела, чтобы меня кто-то полюбил так же горячо и сильно, как умею любить я. Чтоб хоть раз в жизни испытать такую любовь, когда тебя любят вот такой, какая ты есть: толстой, длинноносой, целлюлитной…

Можно и дальше перечислять все прелести моего тела, но думаю, что пока и этих достаточно, чтобы процитировать: «Такой, как я, нет, не было и… не надо».

ГОРОД ХУДЕЮЩИХ

Первый раз в Город Худеющих я попала после того, как родила дочь.

На пропускном пункте бабушка, годочков под триста, меня спросила:

— Кого позвать?

Кроме того, что я не отличаюсь ни умом, ни сообразительностью, еще и девятимесячная реакция на ослабевающий умом организм сделала свое дело: я молчала, хоть и изо всех сил пытаясь пошевелить хоть одной распрямившейся извилиной.

Вахтерша посмотрела на меня сквозь очки и еще раз грозно спросила:

— Кого позвать?

У меня началась паника. Этот город был совсем мне не знаком, и приятелей у меня там не было. Но я напрягла все свои оставшиеся умственные силенки и тихо предположила:

— Может, президента?

Вахтерша привстала, окинула меня взглядом и спросила:

— А ты точно по адресу пришла, деточка? Тебе, часом, не туда? — и кивнула в сторону дороги, где на указателе красовалась надпись «Город Умалишенных». — К нам часто приходят по ошибке. Путают дороги.

— Нет. Мне точно к вам. Я собираюсь похудеть на двадцать или хотя бы на десять килограммов, — отрапортовала я и протянула свой паспорт.

Вахтерша вздохнула, ввела мои данные в компьютер, потом нажала на какую-то кнопочку на столе, наклонилась ближе к телефону и крикнула:

— Клава, принимай товар.

Я осмотрела себя со всех сторон, пытаясь выяснить, что именно во мне является товаром, и улыбнулась вахтерше.

Через несколько секунд в дверях показалась Клава. Достоинств у нее было много. Во-первых, рост. Не как у Майкла Джордана, но примерно как у разводящего баскетболиста. Во-вторых, вес. Где-то килограммов пятьдесят. В-третьих, грудь. Памела Андерсон может закусить локти и умереть от удушья. В-четвертых, глаза. Я не буду их описывать, потому что все равно не смогу: букв таких Мефодий и Кирилл не придумали. Была еще куча достоинств — вроде ног такой же длины, как весь мой рост, — но, если я начну перечислять все, вы удушитесь, как Памела, а я потеряю своего читателя.

Итак, Клава посмотрела на меня глазами электрика, который пришел менять проводку, и голосом Мэрилин Монро, но почему-то с легким немецким акцентом сказала:

— Пойдемте.

И мы пошли. По коридору. Впереди я увидела голубую дверь с надписью «Приемная».

Там я присела на стульчик, а Клава зашла в каморку и вышла, держа в руках мою голову.

Да, я не сошла с ума. У нее в руках была моя голова. Еще одна. Только не живая, а как будто манекен.

Я в ужасе схватилась за свою родную голову, пока еще живую, но Клава только зло улыбнулась и сказала:

— Да что вы все боитесь! Это же ваша, приглядитесь внимательно.

Я попыталась приглядеться, но мне стало дурно. Клава подала мне стакан воды и добавила:

— Сейчас я подключу ее, и все будет нормально.

Одним резким движением она наклонила мою живую голову к коленям, что-то щелкнуло у меня на шее, и, когда я поднялась, увидела, что у меня теперь не одна, а целых две головы. И обе живы и в легком шоке.

— Ну а теперь я кое-что вам объясню, — сказала Клава, уселась поудобней в кресло и откусила кусочек от морковки, которая лежала у нее на столе. — В Городе Худеющих женщина становится слабой. Она иногда забывает, зачем вообще сюда пришла. Поэтому мы изобрели вторую голову для того, чтобы она следила за процессом худения и ставила женщину на путь истинный, когда это требуется. Как только вы решите покинуть наш город — надеюсь, это произойдет не раньше, чем вы похудеете, — вторая голова будет сразу же удалена, и вы в полном порядке возвратитесь домой.

Наконец-то я нашла в себе силы заговорить:

— Я очень сильная женщина, и мне ваша помощь совершенно не нужна, — промямлила моя родная голова и покосилась на чужую.

Клава хмыкнула, захрустела еще одним куском морковки и выдала:

— Все вы так говорите. Посмотрим, как вы запоете на третий-пятый день. Ладно, у меня времени нет. Давайте я быстро запишу ваши данные. Итак, ваше имя?

— Наташа, — еле слышно пропищала моя родная голова.

— Рост?

— Метр семьдесят шесть.

— Вес?

— Семьдесят шесть.

— У вас десять килограммов лишнего веса, — отрапортовала Клава.

— Я хочу похудеть на двадцать, — промямлила моя родная головушка.

— Хык, — ответила чужая, — ты вначале на десять похудей, а потом поговорим!

Клава махнула рукой Чужачке: мол, оставь ее в покое, пусть витает в мечтах, если ей это нравится, — и, посмотрев на меня, сказала: — Вот, возьмите папку. Она ваша. Почитайте. Если что-то будет непонятно — спрашивайте у меня.

Потом она сдала меня с рук на руки какой-то толстой тетке, которая провела меня в палату и строго сказала:

— Пейте побольше жидкости. Это вам поможет.

Я хотела ей возразить, что заграница нам поможет, но решила не будить в ней зверя.

Открыв папочку, я нашла там описание тридцати восьми диет и комплекс упражнений по похудению. Больше всего мне понравилась система Протасова и какого-то Маньяка или Мантияка, а также упражнения на «бедро внутри» и «бедро сбоку», которые можно выполнять, лежа на животе.

Как ни странно, но к своей второй голове я очень быстро привыкла. Она почти все время молчала, и только если я пыталась перелистнуть страничку в папочке, останавливала меня и говорила: «Читай внимательней».

На обед я съела какой-то салатик и кусок отварного мяса без соли. Сделала комплекс упражнений и сто раз попрыгала на скакалке.

Перед сном, кое-как уложив две свои головы на одну подушку, я начала мечтать: если приложить усилия, то с двумя головами я запросто могу стать президентом, ну, или на крайний случай премьер-министром. С такими прекрасными грезами и уснула.

Насколько плохо иметь вторую голову, я узнала только утром, когда кроме положенного вареного яйца и ломтика помидора присмотрелась к овсяному печенью и дотронулась до него пальцем. Чужая голова стала истерически кричать и даже попыталась стукнуться об стенку.

Уж не знаю, остановили ее мои родные мозги или что-то другое, но, когда я в страхе залпом выпила стакан кипяченой воды, голова перестала истошно орать и посмотрела на мои бедра.

— Что? — сказала моя родная головушка. — Бедра как бедра. Попробовала бы ты родить трехсполовинойкилограммового ребенка.

Чужачка ее речи не вняла и пискнула:

— Клава, между прочим, тоже недавно родила!

Это был нокаут. В самое солнышко.

В этот день я не то что не притрагивалась к печенью, я боялась его представить, даже в километре от меня.

На второй день Чужачка вела себя хорошо и почти все время кемарила.

На третий день мои две головушки устроили спор.

— Да я вообще не знаю, что тут делаю, — кричала Роднуля и рассматривала себя в зеркало. — Кто вообще сказал, что мне нужно худеть? Я выгляжу великолепно!

— Ты выглядишь, как свинья, — орала ей в ответ Чужачка и скрипела зубами.

Чтоб хоть как-то заглушить этот спор, я пошла прогуляться по городу. К вечеру они угомонились и стали играть в молчанку.

На четвертый день я проснулась в диком голодном поту. Чужачка, непонятно каким образом предвидевшая мой приступ голода, уже не спала и шепотом подсказывала: «Выпей стаканчик кипяченой водички с лимоном».

— Да пошла твоя водичка знаешь куда?! — завопила моя Роднуля.

Чужачка замотала собой, показывая, что не понимает.

— И ты сейчас пойдешь туда же! — ответила ей Роднуля и отдала ногам команду бежать на кухню.

Ноги с радостью выполнили ее приказ, а руки уже открывали холодильник в поисках кусочка копченого мяса, сыра или шоколадного торта.

Чужачка снова стала истерически орать, Роднуля пыталась затолкать ей в рот торт, но та его выплевывала и закатывала глаза.

Кончилось это тем, что появилась Клава, отобрала у меня папку, силой выдернула Чужачку, успокаивая ее словами: «Без собеседования больше никого впускать не будем», а мне все с тем же немецким акцентом сказала: «Вон!»