Второй тоже решил включиться в беседу:

— Алесандро.

— Лора, — ответила я, — а это Анна.

— О, Лора, Анна!

Они смотрели на нас и улыбались.

Но у меня почему-то было такое впечатление, как будто это не мы не понимаем по-английски, а они.

— Э-э… — попытался взять инициативу на себя Иво, но Алесандро его перебил и изрек:

— Che cosa?..

Мы с Анькой переглянулись.

— Чего? — спросила я. — Какая коза? Ты что-нибудь поняла?

Анька замотала головой:

— Мы русские. Ферштэйн?

В тот момент мужчины были похожи на небольшой вычислительный центр, который после нескольких алгебраических операций и обмена информацией запищал, задымился и выдал ошибку. Они опять посмотрели на нас и улыбнулись своей неповторимой наитупейшей улыбкой.

— Вод-ка. Прос-ти-тут-ки, — вдруг вспомнила Анька, чем славится наша родина.

— Руссо? — догадался Алесандро.

— Да, руссо, Путин, коммунизм, — обрадовалась Анька, что ее, наконец-то, поняли.

— Э-э… — опять что-то попытался сказать Иво, но этот гад Алесандро его опять перебил и громко сказал:

— Итальяно. — И слегка наклонил голову.

Я вздохнула, а Анька закатила глаза и сказала:

— Итальянцы, мать их!.. Бай-бай! — И, взяв меня за руку, повела к Инге.

— Ну как? Не получилось? — спросила Инга и хихикнула.

— Конечно не получилось. Они на английском совсем говорить не умеют, — возмущалась Анька.

— Они иностранцы, — добавила я.

— Да вы что? И откуда? — опять поинтересовалась Инга.

— Да итальянцы, блин.

— Шурик и Ваня, — уточнила я.

— Обожаю итальянцев, — сказала Инга и встала из-за стола. — Ждите меня здесь, никуда не уходите.

Она подошла к иностранцам, присела за их столик, они о чем-то болтали, что-то показывали на пальцах, смеялись. Потом она попросила официанта принести ее заказ за этот столик, затем начала что-то доставать из сумочки, и они смеялись, нет, они гоготали на весь ресторан.

Мы с Анькой ели свой салат, пили кофе и исподлобья следили за Ингой и ее новыми товарищами.

— Вот как это у нее получается? — спросила Анька.

— Это врожденное, — ответила я и вздохнула.

— Знаешь, мне кажется, если мы во всем будем ее слушаться, то через пару месяцев точно будем носить колечко на безымянном пальце.

— Я готова не только ее слушаться. Я готова быть ее рабыней, только чтоб в ближайшее время услышать марш Мендельсона.

— Я тоже, — ответила Анька.

Инга еще немного посидела с иностранцами, потом они обменялись телефонами, и подруга вернулась к нашему столику.

— Вы уже рассчитались?

— Нет, — промямлили мы.

Она попросила счет и так, совсем невзначай сказала:

— Заплатите только за себя. За меня уже заплачено, — она еще раз бросила взгляд на итальяшек и улыбнулась.


После ресторана мы поехали к Инге.

— Расскажи, что мы станем делать дальше, — попросила Анька.

— Значит так. Пока вы будете учить английский, я познакомлю вас с русскими мужчинами. Чтобы время зря не тратить.

— А где ты нас познакомишь?

— У нас есть русское сообщество. Раз в неделю мы встречаемся в одном клубе. Там только русские. Если не напиваться до усрачки, то это довольно скучная компания, а если прийти и тяпнуть пару стопочек водки, то все будут казаться милашками.

— А свободные мужики там есть?

— Есть. Целых три штуки! Одного зовут Геннадий. Раньше работал переводчиком, сейчас перебирает бумажки в каком-то офисе. Сразу говорю: даже не подходите. С виду очень приятный и симпатичный, на самом деле тоже вполне безобидный, но НИ-КА-КОЙ, — произнесла она по слогам.

— В каком смысле? Импотент? — спросила я.

— Почему сразу импотент? Нет, с этим у него все о’кей. Просто он балбес. Ничего не имеет и не хочет иметь в жизни. Или ждет, что все это упадет с неба. А такого не бывает.

— Понятно, — кивнула Анька, — давай дальше.

— Второй — Сергей. Ну что я могу о нем сказать? Умный он. Очень. И дом имеет, и тачка классная. И работа супер. За таким не пропадешь. Но у него есть один маленький недостаток.

— Наверное, он гей. Потому что у нормального человека не может быть столько положительных качеств, — предположила я.

— Нет, никакой он не гей. Он — еврей. Вы антисемитки?

— Нет, — ответили мы с Анькой хором.

— Ну и отлично. Он вообще-то не обрезанный, насколько я знаю.

— Ты с ним спала? — спросила я.

— Нет, конечно, бог с тобой. Запомните одно правило: нельзя спасть с мужиком, который знаком с твоим мужем.

— Нам еще до этого правила ехать и ехать, — вздохнула Анька.

— Да, это точно, — согласилась Инга. — Итак, на чем мы там остановились… да, Сергей.

— А почему это недостаток? — не поняла Анька.

— Потому что. Вот скажи мне, кто жена у бегемота?

Анька задумалась.

— Бегемотиха, наверное.

— Правильно, а крокодил кого себе выберет?

— Крокодилиху.

— Правильно. А еврей женится только на еврейке. Понятно?

— Так мы не еврейки с Анькой, — тихо сказала я и скосила глаза на свой нос, — хотя нос у меня жидовский!

— Твой нос тебе не поможет.

— Понятно, этот экземпляр нам не по зубам. И что, нет совсем никаких шансов?

— Ну почему нет? История знает несколько случаев спаривания еврея и не еврейки. Шанс всегда есть. Правда, мизерный.

— Ладно, третий кто? — спросила Анька.

— Третий — Альберт.

— О, нет. Только не Альберт, — простонала Анька.

— В чем дело? Вы знакомы? — удивилась Инга.

— У Аньки аллергия на Альбертов, — объяснила я. — Нельзя ли этого Альберта сразу задушить?

— Зачем? Он самый классный. Спокойный, уравновешенный, обеспеченный. И работа у него отличная: он почти всегда в командировках.

— Чем же это так здорово? — спросила я.

— Вот выйдешь замуж — поймешь, — ответила Инга. — Он, между прочим, доктор наук И как раз в таком возрасте, что готов жениться хоть завтра. Время поджимает. Он постоянно ищет кого-то. Хочет иметь детей. Но он…

— Гей? — опять попыталась угадать я.

— Нет, уже крикнула Инга. — Не гей он. Что у тебя за манечка такая?

— Она просто мечтает иметь друга-гея, — объяснила Анька.

— Зачем тебе это?

— Да что ты слушаешь ее! — обиделась я.

На самом деле это была правда.

Я всегда мечтала иметь друга-гея, чтобы он жил со своим бойфрендом по соседству. Утром он бы заезжал ко мне на своей машине, обязательно подправлял мне прическу и ругал, если бы я была без макияжа.

Потом мы бы мчались на его «BMW-Z3» за покупками. По дороге болтали бы о всякой чепухе, сигналили проезжающим машинам и во всю глотку распевали песни Элтона Джона и Принца.

Он бы мне говорил: «Выглядишь сегодня чудесно», я бы, не смущаясь, отвечала: «Спасибо». Или: «Что-то мне сегодня, подружка, не нравится, как ты выглядишь. Давай я тебе помассирую плечи» — и делал бы мне легкий массаж…

Он бы слушал со мной Колю Баскова. Он бы не курил в моем присутствии, а когда я просила бы его помочь мне приготовить ужин, он бы говорил: «Ну конечно, сядь, отдохни, я все сделаю сам», бежал на кухню и жарил рыбку в божественном соусе. Я совсем не против, чтоб он был итальянцем. Тогда бы мы с ним часами упражнялись в итальянском, он бы пел мне голосом Тото Кутуньо «Donna, donna mia» и вместо рыбы готовил спагетти с сыром.

— Все это враки! Так что там с ним не так? — я попыталась сменить тему.

— Он — еврей! — решила угадать Анька.

— И не еврей, и не гей. Он нормальный мужик, только он… большой ребенок. Рассеянный с улицы Бассейной. Про него столько анекдотов ходит! — ответила Инга и закатила глаза.

— Расскажи хоть один, — попросила я.

— Один раз он проверял уровень масла в своей старенькой машинке и забыл закрыть капот. Так и поехал на работу.

— Ну и что тут такого? — удивилась Анька. — Я даже не знаю, где этот капот открывается и закрывается.

— Нет, ты не поняла. Он его полностью открыл, понимаешь? Поднял к лобовому стеклу и так и поехал.

— Как же он дорогу видел?

— Он смотрел в щель между капотом и корпусом и только минул через пять понял, что ему не очень удобно ехать. Остановился, вышел из машины и лишь тогда увидел, что капот открыт.

— Ну, это не смертельно, — вынесла свой приговор Анька.

— А если бы тебе пришлось выбирать, кого из этих троих ты бы выбрала? — спросила я у Инги.

— Альберта, конечно.

— Из-за командировок? — поинтересовалась выбором я.

— В большей части да.

— Все понятно. И когда мы их увидим?

— Послезавтра. В понедельник.


Вечером мы с Анькой сидели, опустив ноги в бассейн, и болтали о кандидатах.

— Значит так, — сказала Анька, — давай сразу договоримся, что к Альберту я даже не подхожу. Вообще. Потому что я точно знаю, что если я подойду, меня сразу на него стошнит.

— Ага, и притянет, как к магниту.

— Тоже вполне вероятно.

— А может, это твоя судьба?

— Что «это»?

— Имя Альберт. Скажу честно, меня от самого имени уже коробит.

— Ладно, тебе и от Эдуарда было плохо. Целых три года.

— И два месяца…

— Все, хватит хандрить. У нас послезавтра очень ответственный день. Пойду поработаю немного. Я за роман уже неделю не садилась. Может, хоть что-нибудь напишу… Вдруг меня посетит вдохновение?


Мы разошлись по своим комнатам.

Я подумала, что надо бы позвонить родителям, рассказать, что я неплохо устроилась, что у меня очень хороший и заботливый брат (кто бы сомневался); но потом решила отложить этот звонок до завтра, потому что если мама начнет говорить, она не остановится до утра.

Я очень люблю свою маму, но она часами может рассказывать по телефону о том, как соседка тетя Люся подвернула ногу, к ней приехала «скорая помощь», и медсестра, которая делала перевязку, рассказала, какие пряники она умеет печь, и дала ей шикарнейший рецепт. Я давно привыкла, что у нас в семье очень развит культ еды. И живут мои родители от праздника до праздника, вернее, от одного праздничного стола до другого. День космонавтики, День энергетика, Первомай и День седьмого ноября автоматически считаются праздничными, не говоря уже про Новый год, Рождество, дни рождения всех наших родственников. Сейчас еще прибавились День всех влюбленных и День матери.

Накануне каждого мероприятия, недели за три, всегда составляется список блюд, который занимает как минимум две страницы. Это все обсуждается по телефону с сестрой мамы, с женой папиного брата, естественно, с соседкой тетей Люсей и со всеми мамиными сотрудницами. Потом этот список дорабатывается, к нему прибавляется еще как минимум страница мелким убористым почерком, а то, не дай бог, получится, что «за столом нечего было есть».

После этих воспоминаний очень захотелось кушать, но я взяла себя в руки и удержалась от похода на кухню.

ПАЛЬЧИКИ ОБЛИЖЕШЬ!

Я — повар.

Не простой повар, который стоит на кухне и, читая поваренную книгу, варит борщ, а самый настоящий, с большой буквы. Я готовлю не просто вкусно. Я — мастер своего дела!

Своего мужа я поймала на простой украинский борщ.

Трех порций было достаточно: очень скоро он уже стоял за моей дверью с букетом роз, свадебным колечком и вопросом «Что сегодня на обед?».

Наша семейная жизнь текла, как кисель: не спеша, гладко, не булькая. Утрам я кормила его пирожками с капустой; чтобы он пообедал на работе, давала ему с собой суп в литровой банке; а на ужин он ел гуляш из говядины.

Первый раз я почуяла что-то неладное, когда он оставил свой обед дома. Литровая банка с грибным супом сиротливо стояла на столе. Я позвонила мужу на работу и в трубке услышала: «Лапушка, я стал такой рассеянный! Да, я забыл свой обед на столе». На вопрос «Что же ты ел?» он ответил, что перекусил в столовке.

То же самое повторилось через неделю. Он опять нашел какое-то глупое оправдание, но когда я третий раз увидела на столе литровую банку с его любимым гороховым супом, я поняла, что надо принимать экстренные меры.

Не медля ни минуты, я надела свой самый красивый фартук и поехала к нему на работу.

Он сидел за столом, напротив него сидела какая-то костлявая копченая селедка, видимо секретарша. На столе, как на разделочной доске, сверкали улики: два бокала, вино и конфеты. На глаз, как опытный повар, я сразу прикинула, что их отношения еще не шагнули далеко в лес, а находятся только на опушке. Может, побаиваются охотников, а может, просто растягивают удовольствие. Второй вариант был хуже, чем первый, но тоже не смертельный.