Барбара надела простое черное платье с откровенным вырезом вместо глухих воротничков старых дев, которые она обычно носила, так как Фрер настоял на том, чтобы она не комплексовала по поводу своих цветущих форм. Большинству мужчин нравятся женщины с пышной грудью, и никто не прикоснется к ней, доверительно сообщил психиатр, без приглашения.

Ровно в семь тридцать в дверь позвонил водитель и, сказав Барбаре, что она выглядит очень хорошо, но оставшись в рамках приличия, проводил ее к «роллс-ройсу». В салоне стереомагнитофон играл «Битлз».

— Если вам не нравится, я сменю…

— Нет, — сказала Барбара, — все прекрасно.

— Вы уверены? — настойчиво повторил он.

— Честное слово.

Барбаре захотелось, чтобы Тедди не усердствовал так чрезмерно, заставляя всех, даже водителя, угождать ей. Хотя бы раз, когда она заупрямится или начнет перечить, хватит ли у него ума послать ее ко всем чертям?

* * *

Она услышала доносящиеся из гостиной голоса — глубокий звучный голос Фрера, умеющего хорошо слушать; чем-то напоминающий аукционного распорядителя голос Тедди, словно его владелец, проведя многие годы в Европе, не приобретя ни капли иностранного акцента, в отместку стал говорить на английском тоном музейного экскурсовода, за которым следует вереница людей, внимательно слушающих, но ничего не понимающих; и монотонный женский голос с британскими интонациями. Это должна была быть жена Фрера, Сьюзен. За все время, пока Барбара лечилась у него, он упомянул о ней лишь однажды — короткое замечание о том, что после двадцати лет супружества она по-прежнему покупала рубашки и пижамы не того размера. Это произошло после того, как Барбара начала свой очередной визит с перечисления длинного списка своих комплексов, которые она не могла преодолеть. Доктор Фрер понял, что они вот-вот прикоснутся к чувствительной территории, области ночных кошмаров, и торопливое бормотание Барбары было чем-то вроде вызова. Этот разговор должен был занять не меньше часа, но Фрер быстро и тактично обезоружил молодую женщину и перешел к делу.

Сейчас разговор шел не о Барбаре. Хорошо. Фрер никогда не выдаст ее, и, разумеется, особенно Тедди. Ее прическа была в порядке, а, так или иначе, волосы такие короткие, что не стоило о них беспокоиться. Из гостиной с двумя бутылками шампанского вышел Холл, слуга Тедди.

— Добрый вечер, мисс Хикман.

— Как поживаете?

— Прекрасно. — Он внимательно оглядел ее. — Это платье вам очень идет.

Барбара улыбнулась. Ей нравился Холл, который, по словам Тедди, был престарелым бестолковым гомосексуалистом, однако всегда обращал внимание на ее наряды.

Увидев ее, Фрер и Тедди встали. Тедди шагнул вперед и поцеловал ее в щеку. От него пахло лимоном.

— Фрэнк заехал за тобой не вовремя? — сказал он, готовый обрушиться на своего водителя.

— Минута в минуту. Я была не готова.

— Привет, Барбара. Познакомьтесь с моей женой.

Сьюзен Фрер была маленькой женщиной, выглядевшей так, словно была предназначена для того, чтобы ее носили как сережку. На голове — пышная прическа прошлогодней моды, шерстяное зимнее платье и почтительная улыбка добровольной утешительницы чужих душ, находившей искреннее развлечение в неврозах чужих людей. Возможно, ей были прекрасно известны все размеры Фрера.

Сьюзен крепко пожала руку Барбары, и ее бледно-голубые глаза отразили стремительную внутреннюю женскую бухгалтерию. Барбара подумала, что она, вероятно, великолепно разбиралась в налогах, распродажах в универмагах, а также готовила гуляш и мясо под соусом кэрри, когда у Фрера бывали гости. В таких случаях все сидели, держа тарелки на коленях, Фрер разливал красное или белое — по желанию — на ваши колени, все болтали разную чепуху про Центр Линкольна, и ни у кого не хватало мужества сказать Сьюзен Фрер: «Этот гуляш просто воняет, Сьюзен, так что не давай мне его рецепт, тем более я все равно об этом не прошу, а если ты намереваешься испытать на мне свой соус кэрри, я позвоню куда надо».

— Привет, — сказала Барбара. — Я слышала о вас много хорошего.

Сьюзен улыбнулась. Ей словно вручили успокоительное в целлофановой обертке с надписью «Джонсон и Джонсон». Фрер тоже пожал Барбаре руку. Большинство людей, вероятно, начинали кричать, когда Сьюзен брала их на мушку. Ей было около сорока, и она, несомненно, переживала по этому поводу.

— Я достал «Крюг», — гордо заявил Тедди. — Барбара сказала мне, что «Дом Периньон» — это всего лишь великий блеф.

— А «Крюг» похож на немецкий рейнвейн, который не выдержали, — добавила Барбара.

— Я и не знала, что вы так разбираетесь в винах, — сказала Сьюзен, с удивлением разглядывая ее. У нее не было припасено для Барбары «дружеского «Божоле». — Мало кто из женщин знает такие вещи, — заметила она. Определенно, любовь с первого взгляда.

— Я — Робин, Загадка Мужчин, — ответила Барбара.

Тедди рассмеялся, не сознавая, что Сьюзен вышла из себя. В людях он разбирался, словно слепая цыганка.

— На самом деле, мой отец занимался импортом вина — точнее, ввозом, но вино в Америку ввозят только в такие дыры, как Де Муэн и Шейенну, где все равно выпьют все. И я дегустировала вина вместе с отцом, словно была мальчишкой. Отец желал сына, и мне пришлось заменять его. Так, Пол?

Это прозвучало с намеком на его профессию, поэтому Фрер просто моргнул, а на лице Тедди появилось ждущее выражение, будто он собирался выслушать чью-то исповедь; он стал любопытным, как священник, точно скандалы являлись его хлебом насущным. Тедди наполнил бокал Барбары «Крюгом», слегка тепловатым, но вполне сносным. Молодая женщина мельком подумала, сколько бы он заплатил Фреру за кое-какие конфиденциальные сведения о ней. «Ничего особенного, просто где у нее свербит». Тедди не стал бы платить; он придумал бы что-нибудь более практичное: «Вы расскажете мне о Барбаре, а я введу вас в особую ситуацию». Что-то вроде обмена пленными.

— Вы работаете в ООН, да? — спросила Сьюзен.

— Верно. Я перевожу документы, иногда замещаю переводчиков.

— И сколькими языками вы владеете?

— Кроме английского с документами работаю еще на одном. А разговариваю на трех из пяти основных.

— Какими языками вы владеете? — допрашивала Сьюзен, словно сотрудник отдела кадров.

— Свободно — совершенно свободно — испанским, французским и русским, — произнес Тедди голосом папаши, гордящимся тем, что его ребенок закончил колледж.

— И немецким, если я не ошибаюсь, — сказал Фрер.

Сьюзен, удовлетворенная, кивнула — истинная энтузиастка. Еще немного, и она аккуратно всадит нож Барбаре между лопаток. Надо будет сказать Фреру: «Кто вел себя грубо? Ваша жена просто невзлюбила меня. Положа руку на сердце, дело в ней, а не во мне, и я объясню почему. Она — маленькая мышка, женщина, которой не удавалось привлечь никаких мужчин, кроме вас, и тут она встречает женщину, которую хочет тиснуть всякий нормальный мужчина, мысли о которой заполняют его голову. Красивые упругие формы, ставшая явью большинства мужчин мечта «дай схватиться за твою ляжку», — естественно, Сьюзен готова отдать часть своей жизни, чтобы побыть на моем месте, просто чтобы узнать, какова эта власть. Для пресыщенных бизнесменов я — олицетворение пятисотдолларовой проститутки или новой звезды экрана. Мой парикмахер стрижет меня бесплатно, потому что он без ума от меня. А с вашей жены он возьмет сто долларов. И как вы думаете, что она чувствует, глядя на меня? Так кто ведет себя грубо?»

Напряжение Барбары росло по мере того, как она слушала безобидную светскую болтовню Фрера и Тедди. Случайное слово — один намек, — и тайна Барбары окажется раскрытой. Молодая женщина старалась следить за Сьюзен так, чтобы та этого не почувствовала. На лице Сьюзен были высечены десять лет, проведенных в регистратуре. Барбара ясно представила ее в приемной, с зачесанными назад волосами, в твидовой юбке и кашемировом пиджаке, с сочувствующей улыбкой, носящей и перебирающей истории болезней так, словно она присутствовала на непрерывно захватывающей партии в бридж. Где Фрер встретился с ней? За чашкой какао в Центральной больнице штата в Рокленде, у изолятора, где молодой психиатр проходил практику и только что пережил потрясение от своего первого случая неврастенической эпилепсии, который, несмотря на свою психосоматичность, был настоящим; да, потягивая какао, он встретился с опытной медсестрой психиатрического отделения — старой девой по призванию, знающей толк в джиу-джитсу, кулинарии и остальных светских удовольствиях. Они занялись любовью у дверей палаты № 3, от чего у них обоих по спине пробежали мурашки, несмотря на профессиональную подготовку. Оба нуждались в человеческом общении. Можно спокойно, с подобающим артистическим восхищением, разглядывать работы Иеронима Босха в картинной галерее, но когда «Сад мирских удовольствий» оживает, обретает форму, появляются пламя, колесницы, запах горящей серы, искаженные и изможденные лица, растерзанные тела, сатанинский разврат, — требуется кое-что покрепче какао, чтобы пронестись сквозь этот клокочущий ад.

— У меня был трудный день, — извиняясь сказала Барбара.

— Должно быть, такие у вас бывают часто, — ответила Сьюзен.

Какая-то двусмысленность? Нет, она улыбалась. Интересно, она изучала досье больных Фрера? Возможно, время от времени, в промежутках между чтением акростихов; если бы Сьюзен лишь одним глазком взглянула на историю болезни Барбары, сейчас она чувствовала бы себя уверенней.

— Как вы познакомились с Тедди?

— Это было ужасно романтично.

— Неужели?

— Угу. Он проверял некоторые наши дела, и я стала его клиенткой. Разве что-нибудь может сблизить людей сильнее, чем бумажник?

— Работа мужчины…

— Правильно. Однако деньги — это работа Тедди. Если у вас когда-нибудь появится возможность побывать в его конторе и посмотреть, как Тедди следит за ползущей из телетайпа лентой, вы увидите чистейший образчик романтической любви.

— Вы в этом уверены?

— Нет, я ни в чем не уверена. В этом моя проблема.

— Что ж… — Наступила длительная пауза, в течение которой Сьюзен отхлебнула «Крюга» и затянулась сигаретой. — Думаю, он очень любит вас.

— Он еще не начал публично исповедоваться, да?

— Он это делает регулярно?

— Нет, не регулярно. Но если он начнет, клянусь, я из него живого вырву ребра.

С бутылкой шампанского в руке к ним подошел Тедди, предлагая выпить еще раз перед тем, как отправиться в ресторан «Цитадель». Он положил руку на плечо Барбаре, а Холл тем временем повел супругов Фрер на краткий осмотр дома, где особое восхищение вызывали импрессионисты и надежно вложенный в них солидный капитал.

— Ты счастлива? — спросил Тедди.

— Дальше некуда, — ответила Барбара, корча гримасу.

— Ты не счастлива? — Похоже, это озадачило его. — Я думал, ты хотела отужинать с Полом.

— Хотела. Но… — Встав, она лениво потянулась и прошла к камину, избегая Тедди. — Мне как-то не по себе, я волнуюсь. Видишь ли, когда ты устанавливаешь с человеком отношения определенного уровня, изменить их потом очень трудно.

— Этот ужин предложила ты, ведь так? — произнес он таким тоном, словно обнаружил ошибку в своем ежедневнике.

— Да, предложила. Но я частенько предлагаю всяческие глупости. Пол выводит меня из равновесия… Ну, сейчас у нас светские отношения. Но он знает меня, — с испуганным ударением произнесла она. — Я не люблю встречаться с людьми, которые знают обо мне… все. Это пугает меня.

— Я сейчас избавлюсь от них, — предложил Тедди.

— Тебе это не удастся.

— Попробую. Скажи, что мне сделать.

— Его жена смотрит на меня… Это трудно объяснить. Словно заглядывает под юбку, а у меня грязные трусики или что-то еще.

— Ты воображаешь это. Уверен, ты ей понравилась.

— Как и всем, да? — Она попробовала рассердить его.

— Ну разумеется.

— Тяжкий это крест — всемирная симпатия.

— Ты говоришь ерунду. С тобой все в порядке?

— Слегка перенервничала, это все. Впадать в истерику не с чего.

— Он тебе помогает, не так ли?

— Полагаю, да. Иногда мне становится так хорошо, что я готова плакать, плакать по-настоящему. Теперь я «пересела на другой автобус».

Тедди обвил ее рукой, но молодая женщина внезапно отпрянула назад.

— Прости. Мне просто всегда хочется обнять тебя, когда ты такая, но тебе это не нравится. Мне хочется сказать: «Крошка, все в порядке. Я позабочусь о тебе. Я буду твоим другом — и только, если ты желаешь именно этого». Вот что я имею в виду, когда обнимаю тебя. Ничего такого. Все честно…

Барбара поцеловала его в щеку, и он не сделал попытки обнять ее.