Нет, это не угнетает меня. Это душа города, часть его жизни, и нет, нет, это не вызывает у меня отвращения, так же, как не вызывают у меня отвращения мочевой пузырь и кишки человека…

Вдоль безумия Канал-стрит, мимо Китайского города и Маленькой Италии, оптового ювелирного центра — Тедди видел и чувствовал бурлящую жизнь маленьких людей, цепляющихся за существование. Такси свернуло на Центральную улицу — струпья автостоянок, витрины магазинов, кричащие именами залоговых поручителей, адвокатской защиты, нотариусов, уговаривающих виновных и пропащих зайти, подписать документы, обрести спасение.

— Вон там — это Могилы, — говорил водитель, — а вот это, — Тедди увидел пешеходный мостик, соединяющий два здания, — это Мост вздохов. Меня однажды судили за хулиганство, вот почему я все знаю.

Машина затормозила перед домом номер 100 по Центральной улице — серым, бесформенным, беспорядочным Уголовным судом.

— Можно завернуть за угол, прямо к сто пятьдесят пятому по улице Леонардо, а можно остановиться здесь. Как лучше?

— Здесь — это будет чудесно.

Тедди смотрел, как люди заходили в угрюмое здание — адвокаты, взволнованные близкие, полицейские. Крыло окружной прокуратуры, находившееся на улице Леонардо, оказалось убогим вытянутым коридором с полицейским в форме за коричневым обшарпанным столом, прожженным окурками.

— Я хочу видеть мистера Сэндфорда.

— Седьмой этаж.

На седьмом этаже — еще один полицейский за столом, стенографист за машинкой, спросил у Тедди цель его визита.

— Мне не назначена встреча, но он сейчас же примет меня.

Тедди увидел, как после телефонного звонка лицо полицейского прояснилось. Нервное подергивание глаза выдало неуверенность и предчувствие насилия.

— Я провожу вас.

Он протянул руку, приглашая Тедди идти первым. Вдоль длинного коридора со стенами, выкрашенными в неопределенный зеленый цвет, через четыре двери с массивными металлическими ручками, на каждой из которых было выгравировано: «Собственность города Нью-Йорка».

— Похоже, здесь разгуливает банда похитителей дверных ручек, — заметил Тедди.

— Что?

— Дверные ручки.

— Я не заметил.

Тусклая металлическая табличка с неуклюжей официальной трафаретной надписью: «Гарольд Сэндфорд», как раз на уровне глаз. Набрав воздуха, Тедди покончил с шутками, вызванными страхом.

ГЛАВА XII

Гарольд Сэндфорд был маленьким человеком с серьезным лицом, одетый в мятый костюм в полоску; в нем присутствовал некоторый налет отрешенного ученого, работающего в такой узкой области, что сущность работ бесполезно пытаться объяснить кому бы то ни было, кроме собрата-исследователя. К этому заключению Тедди пришел после пятиминутного разговора об изменениях законодательства в отношении убийств в штате Нью-Йорк, произошедших с сентября 1967 года. Что касается Тедди, то это было недоступным пониманию упражнением; и светлоглазый юрист, смотрящий на него через очки в оправе, казавшейся сделанной из льда ей и так искажавшей лицо, что оно имело непристойный вид, казалось, обсуждал какой-то тонкий академический вопрос, связанный с переводом хайку. Через некоторое время, потеряв нить разговора, Тедди обнаружил, что незнание имеет свое оружие: молчание. Его разум не мог постигнуть факты и решения.

— Не желаете кофе, мистер Франклин?

— Да, благодарю вас.

— Я пригласил стенографиста, и минут через двадцать прибудут оба следователя, ведущие это дело.

— Рад видеть, что я попал в хорошие, умелые руки.

— Мистер Франклин, опустив то, что вы замешаны в этом деле и признали свою вину, не может ли наше ведомство чем-нибудь быть вам полезным?

— Вы всегда проявляете такое великодушие?

— В этом нет ничего необычного. Мы имеем дело с конкретными людьми; некоторые являются закоренелыми преступниками, другие — нет. Например, если вы дадите какое-либо оправдание этому преступлению, нам это очень поможет.

— Чем?

— Вы сами не убивали этого человека, и, насколько я понял, в ваши намерения не входило, что грабители будут вооружены и станут предпринимать какие-либо насильственные действия.

— Обстоятельства таковы, что они были вооружены. Старик-портье мертв.

— Итак, для чего вам понадобились эти архивы и записи?

— Это мое личное дело. Мои побуждения не должны обсуждаться здесь, и то, почему я сделал так, как я сделал, не укладывается в логику, поэтому я предпочитаю оставить все как есть. Я купил билет и пришел оплатить его. Почему я оставил свою машину там, где я ее оставил, выходит за рамки вашего расследования.

— Вы не хотите, чтобы вам помогали? — искренне спросил Сэндфорд.

— Не особенно. Помимо всего прочего, я виновен во вторжении в личные дела одного человека, — вам это может показаться невразумительным в свете убийства и ограбления, но мою совесть это беспокоит не меньше. У людей есть тайны. Если бы они предназначались для широкой огласки, они — и это главное — не были бы тайнами. У меня тоже есть тайны, мистер Сэндфорд.

— Но что-то нужно учесть и в отношении человеческого сострадания… смягчающие обстоятельства.

— Я не ищу для себя оправданий, зачем этим заниматься вам?

— Ну, если быть искренним… я много времени занимался этим делом. Я… много знаю о вас как о человеке, и о ваших делах и, несмотря на то, что вы сделали, уважаю вас. Я встречался с вашим сыном и его невестой, с вашим компаньоном. Ваш адвокат, Джон Дейл, держит со мной контакт с самого начала, и, если только я не совсем плохо разбираюсь в людях, это все — замечательные люди… люди, которые что-то вносят в наше общество, а не пытаются урвать от него, и все они единогласны, высказывая уважение и симпатии к вам. Помимо них, я встречался с банкирами, брокерами фондовых бирж, аудитором штата, инспектором Финансового управления… Ходило много слухов. Растрата, подлог. Были разговоры о судебном преследовании ваших капиталов. Но никто не смог обвинить вас… Поэтому я озадачен.

— Вы разговаривали с доктором Фрером и его… пациентом?

— Да, разговаривал. Доктор Фрер очень извинялся по поводу того, что сделал, но кроме этого…

— Этот человек — слизняк!

Сэндфорд моргнул, обрадовавшись тому, что наконец вызвал у Тедди какое-то чувство. Пройдясь по комнате, он зажег сигарету, рассеянно забыл закурить ее и уставился в окно на пустынный сквер на берегу реки. Принесли кофе и датские булочки. Кофе пришлось пить из банок. Сэндфорд, оправдываясь, сказал:

— Прошу извинить. Раньше у нас были чашки, но их стащили.

— Я к этому привыкну. Мне ведь придется, так?

— Доктор Фрер не испытывает к вам неприязни. Даже больше, он относится с сочувствием и пониманием.

— Это его обыкновенные уловки. Тридцать пять долларов в час — и он создаст проблемы, которых и в помине не было. Придя к нему с тонзиллитом, выйдешь раковым больным. Именно так он лечит…

— У меня сложилось другое впечатление. Фрера проверили. Он — вовсе не модный шарлатан, охотящийся за жертвами, а хороший психиатр, не хуже многих в нашем городе.

— Как вы пришли к такому заключению?

— Поскольку я сам не разбираюсь в этих вопросах, то обратился к специалистам, к чьим услугам прибегает наше ведомство, и они сказали, что хотели бы иметь доктора Фрера в своем штате.

— Цеховщина… один лжет, остальные клятвенно подтверждают его слова.

— Вижу, мне не удастся переубедить вас… Вам неприятно признать то, что он действовал в интересах своего пациента. Он просто был вынужден заявить в полицию.

Тедди встал, внезапно потрясенный этим открытием. Его рот плотно сжался, а любезная спокойная самоуверенность, которую он демонстрировал до сих пор, уступила место агонизирующему сомнению по поводу верности Барбары.

— Должно быть, вы ошиблись…

— По поводу чего? — вставил Сэндфорд.

— Разве не Барбара Хикман обращалась в полицию?

— Нет, это сделал доктор Фрер. — Он покопался в толстой кипе бумаг, лежащей в светло-желтой папке. — Так, вот оно… В двенадцать часов сорок восемь минут доктор Фрер разговаривал по телефону с инспектором Джеймсом Ди Лидо. Встретившись в два тридцать с доктором Фрером в его приемной, инспектор Ди Лидо и сержант Патрик Келли получили ордер на обыск вашей квартиры. Принадлежащие доктору Фреру записи и истории болезней были обнаружены в вашем логове, так? Я не могу разобрать собственный почерк.

— Это была не Барбара… Вы точно уверены?

— Я только что сказал вам…

Как-то неожиданно верность Барбары потеряла скрытую отравленную роскошь предательства. И в то же время молодая женщина была заговорщицей, планирующей гибель Тедди, и он любил ее — больше тогда, когда она сражалась за свое выживание, чем когда она спокойно принимала поражение.

— Вы встречались с Барбарой?

— Да, встречался. Она находится в большом смятении… Я немногое сумел извлечь из ее слов.

— Это просто используемые ею способы соблазнения.

— И кого же она пыталась соблазнить?

— Вас… и вообще всех, кого она встречает.

— Что ж, вероятно, со мной у нее ничего не получилось. Все, что я заметил, все, чего добился, — это сбивчивое заявление. А теперь послушайте, я был с вами откровенен. А теперь хочу, чтобы вы дали мне полные, точные показания по поводу этого.

Внезапно комнату заполнили люди. Трое вошедших внесли с собой стулья, один держал в руках портативную стенографическую машинку. Подобно окну, на которое внезапно падает плохо закрепленная штора, действительность перед глазами Тедди поблекла. Сэндфорд, словно собираясь представить общественного трибуна, много сделавшего для блага общества, попросил всеобщего внимания. Ди Лидо, высокий мужчина с покатыми плечами и заячьей губой, жевал краем рта сигару, а другой следователь, Келли, тихонько хихикал, с видом человека, купившего выигрышный лотерейный билет и радостно поздравлявшего самого себя.

— Я знал, что есть только один способ добраться до вас, мистер Франклин, — сказал Келли, и Тедди поднял голову, гадая, какой вклад в это дело он сделал или должен был сделать. — Вы должны были прийти сами. Я знал, что вы сделаете это… ради этой девушки.

— Следователь Келли провел очень тщательное расследование, — объяснил Сэндфорд. Ди Лидо уважительно покачал головой, сделав этим первый взнос в важное заседание. Его специализацией были хулиганы, наркоманы и насильники. Все три предыдущих дела об убийствах, которые он вел, имели один простой мотив — деньги.

— Согласно закону, мистер Франклин, вы ничего не обязаны говорить нам, вы можете сохранить за собой возможность защищаться, а если вы захотите дать показания… — стенографист непрерывно стучал —…вы можете пригласить вашего адвоката и сначала проконсультироваться с ним и попросить его представлять ваши интересы.

— Благодарю вас, вы уже трижды сообщили мне это.

— Это для протокола.

— Я свяжусь со своим адвокатом после того, как дам показания. Правда есть правда, и я собираюсь выложить ее. Я договорился с человеком по фамилии Лопес, чтобы он ограбил квартиру доктора Фрера…

— Вы можете сообщить нам дату вашего разговора с Лопесом?

— Начало августа тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Точнее сказать не могу.

— Как вы познакомились с Лопесом?

— О, это случилось на рождественском вечере в моей конторе, в декабре шестьдесят шестого. Лопес работал барменом, и он старался произвести на меня впечатление разговорами о том, что, если мне понадобится убрать кого-либо или вообще совершить что-нибудь противозаконное, он может это устроить. Тогда я не обратил внимания, но позднее время от времени встречался с ним в лифте. Он работал в одной из закусочных на Нассо-стрит, которые доставляют кофе и бутерброды в конторы Уолл-стрит. Я разыскал Лопеса и предложил ему пятьсот долларов за то, что он устроит это ограбление или осуществит его сам; вообще-то, я полагал, что он выполнит все сам, хотя он говорил, что наймет пару юнцов на эту работу. Ни разу речь не шла об использовании оружия и каком-либо насилии.

— Почему так?

— Ну, эта тема никогда не поднималась. Я знал, что в определенный вечер квартира будет пустой, так как ужинал вместе с доктором Фрером и его женой. Детей у них нет, а секретарша уходит в пять тридцать. Я знал это по своему опыту. Мы…

— Кто это «мы»?

— Лопес и я договорились об условиях. Интересующие меня архивы и магнитофонные ленты были положены в ящик камеры хранения автовокзала, а деньги я оставил в конверте в телефонном справочнике. Вот так я получил документы, а Лопес — деньги. Больше я его не видел и не знаю, кого он нанял на это дело и нанимал ли кого-то вообще.