Норман Богнер - Комплекс Мадонны

— Знаете, в чем моя беда? — спросил он Келли. — Я готов отдать Барбаре свою жизнь, но не знаю, куда идти.

— При вашем положении я предложил бы ей весь мир, все движущееся.

— Я сделал это, но этого оказалось недостаточно. Я отдавал все себе, и это настолько вошло в привычку, что я не мог по-настоящему понять, как смогу отдавать что-то кому-то другому.

— После того как вас сфотографируют, я хотел бы полистать вместе с вами нашу картотеку, всмотреться в лица.

— Я занимался этим всю свою жизнь, но не смог даже опознать себя.

— Все равно попробуйте, хорошо?

Как в скором времени выяснил Тедди, процедура оформления задержания была скучной. Подобно куску говядины на колоде мясника, его крутили так и сяк, как было им удобно. Его пихали, толкали, передвигали из фотостудии в картотеку, допрашивали в различных крохотных, плохо освещенных комнатах, протягивали рекламные листки юристов и адвокатов, делающих очередной обход этой человеческой скотобойни в поисках клиентов, записали его физические данные и психические особенности, закодировали их и поместили в архив. Тедди сводили на обед: тонкие куски мяса в подливе, напоминающей слизь, переваренная стручковая фасоль и картофельное пюре с луком; он съел все с большим аппетитом и даже собрал с алюминиевой тарелки подливу куском хлеба.

Через гулкие коридоры снова на улицу, затем в здание Уголовного суда — Тедди передвигался, словно в трансе, выполняя па из какого-то сомнамбулического балета, разыгрываемого среди теней, хореографию которого ему самому предстояло изобрести. Он что-то потерял, но не мог вспомнить, что именно.

Да, он должен был принять решение — вот оно что. Виновен или невиновен… Он чувствовал себя виновным. Возможно, это была вина в понятии высшего разума, а не в юридических терминах. Мимо зала заседаний Тедди провели в другую комнату.

— Как с вами обращаются? — спросил Дейл.

— Я — примерный ученик.

— Вы опознали Лопеса? — с сомнением спросил Алекс.

— Нет, но я указал на несколько человек, похожих на него.

— Закусочную проверили, Лопес исчез приблизительно сразу после ограбления. Владелец не может сказать точнее. У них очень большая текучесть рассыльных.

— Вы определились со своим решением, Тедди? У нас осталось двадцать минут до предъявления обвинения.

— Я просто не знаю.

— Положитесь на нас двоих, — взмолился Дейл.

— Как я могу? Если бы ответственность лежала на вас, я положился бы на ваш совет, но мне нужно время, чтобы понять самого себя. Видите ли, когда я пришел сюда сегодня утром, я был уверен.

— Отвергнуть обвинение Сэндфорда — это я взял на себя, — сказал Алекс.

— Каково оно?

— Убийство по первому разряду и ограбление по третьему. Я сказал, что вы принимаете только ограбление.

— Я только что вспомнил, Джон. Вы не свяжетесь с Робби — как можно скорее?

— Я уже сделал это. Он прилетает сегодня днем.

— Барбара знает, где я?

— Да, — сказал Алекс, — я звонил ей.

— Я могу попросить вас обоих об одной вещи? Это поможет мне.

— Да, конечно.

— Я виновен в убийстве или нет? Единственный раз я не желаю прибегать к уловкам. Использовать деньги, изощренную линию защиты, чтобы победить закон. И в то же время я не хочу стать жертвенной овечкой. Что вы скажете? Видите ли, я хочу отыскать дорогу, которая проведет меня через все это. Хочу удовлетворения. Я нанес рану, но поранил и себя, не только тем, что я здесь, в суде, я действительно нанес себе увечье и одним действием хочу залечить обе раны.

— Я — адвокат, мистер Франклин, и все, что я могу сделать для вас, — это предоставить самую хорошую и активную защиту, на которую способен. В действительности мне нет дела до того, виновны вы или нет. В любом случае вы имеете право на защиту. Теперь — вы задали непростой вопрос, и на него нет готового ответа. Но есть пути искать ответ. Во-первых, вы не виновны в убийстве, хотя и создали благоприятную среду для него. В ваши намерения не входило убийство. Если бы вы, а не грабители оказались в тот момент в квартире и появился бы портье, вы ударили бы его ножом?

— Честно?

— Да.

— Я не знаю, что бы я сделал?

— Но факты таковы, что вы не убивали, — твердо заявил Дейл.

— Мы используем все предоставленные законом возможности, чтобы защитить вас, точно так же, как бы вы использовали все доступные вам средства сделать выгодное вложение капитала вашего клиента. Вы немного сбили меня с пути тем, что чересчур упростили ситуацию: то, что вы хотите, и то, что вам доступно, — две разные вещи. Это та же основополагающая ошибка, которую вы допустили в отношении Барбары. Нет никакой единой формулы. Но давайте посмотрим на вовлеченных людей: портье убит; государство защищает интересы его семьи, начиная против вас судебное преследование; если вы признаете себя виновным, вас приговорят к пожизненному заключению, и от этого станет плохо вашему сыну, друзьям, партнерам. А Барбара, как насчет нее? Возможно, именно она — подстрекатель; возможно, именно она принесла вам все химикалии, а вы смешали их, не зная, что получится, и не успели вы хорошенько подумать, как прогремел взрыв. Не все так просто, а?

Тускло освещенный зал заседаний современного вида, обшитый деревом, пах свежеиспеченным белым хлебом. Сэндфорд зачитывал обвинение, а Тедди чертил на клочке бумаги треугольники и развлекался доказательством их равенства. Дейл грубо встряхнул его за руку.

— Вы признаете себя виновным, Тедди? Суд уже дважды спрашивал это.

— Виновен или невиновен? — несколько озадаченно настаивал судья.

— Я думаю, нет готовых ответов, — произнес Тедди, глядя на судью, затем на Сэндфорда и наконец на Дейла.

Сзади раздался кошачий концерт стонов неверия со стороны репортеров, фотографов и зрителей.

— Защитник, ваш клиент не в себе.

— Ваша честь, могу я приблизиться к столу? — спросил Алекс.

— Да, и я также хочу переговорить с прокурором.

Оба подошли к столу судьи. Тот, все еще в смущении, склонился вперед, и они зашептались.

— Я невиновен в убийстве, но виновен в том, что навлек на человека смерть, — крикнул Тедди.

— Если вы не замолчите, вас обвинят в неуважении к суду, — сказал судья.

Тедди оставался на ногах, неуверенно пошатываясь. Серая кружащаяся вереница лиц радужным полумраком надвинулась на него. Тедди услышал за спиной пронзительный крик.

— Заткнись!

Все головы обернулись.

— Ты пытаешься убить и меня, мерзавец?

К нему бросилась Барбара и, схватив за руку, вскрикнула:

— Он невиновен. Виновна я.

— Невиновен, — механически повторил Тедди.

Среди волны криков, призывов к порядку судебные исполнители выдворили Барбару из зала. К Тедди на мгновение вернулся рассудок: награда за поражение.

Подобно тому как каждый апокалипсис имеет свой наивысший накал, подобно тому как самая демоническая громада волны цунами замирает в верхней точке перед тем, как обрушиться вниз, уничтожая все на своем пути, так и Тедди лишь на миг увидел бастионы правды во время первого свидания с Барбарой. Его прошение об отпуске под залог было отклонено верховным судьей Нью-Йорка, несмотря на убедительные и настойчивые доводы Алекса. Сэндфорд склонил судью на сторону окружной прокуратуры, подозревавшей, что у Тедди есть все причины скрыться при первой возможности; обладая колоссальными связями и деньгами, он исчезнет с лица земли. Когда Алекс возразил ему, указывая, что Тедди пришел в прокуратуру по доброй воле, Сэндфорд сказал:

— У этого человека неспокойная совесть… Все, что он сделал, является нелогичным и противоречивым, но он — единственное связующее звено с другими подозреваемыми. В связи с шумихой, поднятой газетами, есть основания опасаться за его жизнь. Поэтому мы возражаем против отпуска под залог.

Судья согласился, и Тедди был отправлен в Могилы, предсклеповое место заточения, названное удачно, но неточно, словно в язвительную насмешку над обитателями, и Тедди, хотя и помещенный на пятый этаж, а не в подземную темницу, понял, что правосудие выработало особую длину волны для приема невыносимых мелодий отчаяния.

Здесь с энциклопедической полнотой были представлены все известные человеку преступления: психически ненормальные педофилики, занимавшиеся растлением подростков; насильники; торговцы наркотиками; воры; убийцы, чьи преступления являлись следствиями заурядных ссор или же были «оправданными», когда обвиняемые заставали своих жен вместе с лучшими друзьями. Короче говоря, все те, кто нарушил установленный порядок, прибегнув к насилию. После первых нескольких недель Тедди уверовал в то, что существовали две не связанные между собой вселенные: одна — для нарушивших закон, другая — для законопослушных, и последние, словно в результате какого-то человеческого фотосинтеза, создавали первых, поддавались их тропизму насилия, помогая ему разрастись ядовитым лишайником, который можно было бы соскоблить с поверхности земли и выбросить на помойку исправительных учреждений, используя при этом слово «мораль» так, как использует название торговой марки производитель. То, что Тедди видел вокруг себя, напоминало ему открытые раны и гнойники безумства человеческого общества «Мирских наслаждений», какими их представлял себе Босх, — много лет назад он разглядывал эту картину в Прадо; он представлял себя не частицей одного из этих миров, а мостом, соединяющим их, безумным мудрецом, способным на гениальность и идиотскую слепоту, опустошенным рогом изобилия на стертом гербе, чей девиз, когда-то провозглашавший высокие принципы, великие идеалы, теперь нельзя было прочесть.

Никогда, никогда не сможет он привыкнуть к запаху преступников — спертым, разрывающим ноздри миазмам тюрьмы. В отличие от запаха бедности — достойной бедности, горькой, но гордой, покрытой религиозным покрывалом святости, — преступление обладает присущей ему одному вонью, отвратительной затхлостью дрожжей, что вполне могло быть горькой, жестокой местью Господа Бога, который оставался в стороне, в то время как Его Сын претерпевал ужасные языческие мучения. Возможно, такова участь преступников, гниющая плоть Христа посылается им свыше как напоминание, что у смерти есть друг. И это — нечистый смрад, вопли и склоки людей, заключенных в тюрьму, общающихся друг с другом с помощью бессвязного бормотания, смятение, жизнь по объявленному громкоговорителем расписанию, нарушение прав личности — являлось краеугольным камнем наказания за поступок Тедди.

Чтобы развеять скучное однообразие, он взахлеб читал. Детективы Сименона, биография Кольриджа, написанная английским профессором, «Дон Кихот», «Красное и черное», «Цветы зла», «Мадам Бовари» (переданные через Алекса Барбарой книги должны были провести Тедди через все закоулки французской литературы). Время от времени он открывал библию: Ветхий завет — в поисках указания пути, Новый — подтверждая то, что пророки и святые так же, как он сам, пребывали в неведении. С неослабеваемой настойчивостью Тедди ежедневно осаждали репортеры, надеясь, что он передумает и согласится на интервью. С одним из них он встретился. С человеком из АП, которому он сказал: «Передайте от меня всем вашим друзьям и коллегам: если вы хотите взглянуть на червей, откусите от своего собственного яблока».

К его удивлению, эти слова были напечатаны в газетах. Во время голода шакал в отчаянии пожирает собственные внутренности. У Тедди не было желания никого видеть, ни Барбару, ни сына, подобно спортсмену, он готовился к утомительным нагрузкам; Барбара, как сообщил Дейл, не настаивала на свидании, хотя могла бы. Никакие средства связи не были совершенными — они оставляли свободу воображению. По собственной инициативе Робби взял в колледже отпуск и теперь все дни проводил в конторе. Иногда Тедди охватывали смущающие его воспоминания о Деб и времени, проведенном вместе с ней, о страдании слабости, заточенной вместе с безумием. Деб преодолеет свою слабость, ибо ее причина — это он, а он не позволил их отношениям зайти далеко.

Тюремщики, как выяснил Тедди, не были ни грубыми, ни мстительными — просто жертвы своего ремесла, несчастная неквалифицированная рабочая сила, отцы семейств, дожидающиеся возраста шестидесяти пяти лет, поры выхода на пенсию, социального пособия и сожалений о прошедшей мимо жизни. Лишь в конце жизни и в предчувствии смерти минуты приобретают сверхъестественную власть.

* * *

Он увиделся с ней за два дня до начала суда. Барбара пришла по его просьбе, принесла с собой фрукты, книги, немецкую колбасу, небольшой переносной проигрыватель с четырьмя пластинками Азнавура — набор гостинцев, приличествующий посещению больного. Несколько первых безмолвных минут ее отношение к нему явилось смесью неуклюжих материнских забот, суетливого участия и опасения того, что, вероятно, она встречается со своим возлюбленным — а Тедди был возлюбленным! — последний раз в жизни. Лицо девушки было бескровным, а руки приобрели болезненную белизну мела, и Тедди впервые разглядел на них темные синие вены. Ему показалось, что в глазах Барбары он увидел покорность, отступление с поля боя, и это встревожило его: не он, а Барбара стала вялой и безжизненной.