Кэтлин Сейдел - Конец лета

«Ты всегда так строга по отношению к себе?» — подумала Эми, слушая ее. Отвгт пришел немедленно. Да, всегда. Феба никогда не научится прощать себя.

Феба всю жизнь была исполнена решимости не делать ошибок. Поэтому она так много работала, никогда не расслаблялась и не мечтала, она боялась сделать ошибку. А поскольку она никогда не ошибалась, то не умела и прощать себя.

Эми выиграла Олимпийские игры, потому что преодолела свою ошибку. Фебе никогда не приходилось так поступать.

Как мне научить тебя этому? Как мне научить тебя единственному, что я знаю?

Но Феба замкнулась в собственном несчастье, скорбя по потере озера, считая себя виноватой в том, что покидает его первой. Эми не могла ей помочь. Ей нечего было сказать сестре.

Она уже давно должна была вернуться в Денвер. Прошло несколько недель, как Эми жила на озере. Генри и Томми уже вовсю работали, составляя новые программы для осенних профессиональных соревнований и для их весеннего турне. Она их ничем не обрадует, но ее это не волновало. Холли оставалась до конца недели, Эми пробудет здесь столько же.

Джек предложил отвезти их в Миннеаполис, но они отказались. Они полетят на маленьком самолете из Хиббинга.

— Тогда я отвезу вас туда, — сказал он.

— Это сделаю я, — вызвалась Феба. — У нас накопилось много грязного белья.

— Нет, — сказал Джек. — Их отвезу я.

Его голос звучал тише и спокойнее, чем обычно, и Феба поняла его чувства. Она кивнула. Да, Джек может отвезти их в аэропорт. Стирка подождет.

Ввиду отъезда Холли и Эми были внесены новые изменения в то, кто где спит. Джек переезжал в «ночлежку» к Нику, Йен с детьми занимали бревенчатый дом. Поэтому, когда Эми прощалась, дети снова бегали по дорожке между домиками и роняли футболки и туфли.

Эми обняла отца, Гвен, Фебу, Джайлса и Ника, да, она обняла даже Ника.

— Когда я снова тебя увижу? — спросила она.

Ей понравился этот мальчик. Его бледная кожа посмуглела за время, проведенное на озере, короткая стрижка отросла, и его узкий лоб, раньше походивший на бульдожий, теперь производил впечатление мужественности, а не агрессии.

— Дядя Хэл что-то говорил насчет поступления в колледж, где он преподает, так что года через два ты, возможно, будешь видеть меня каждый день.

Эми не стала госорить, что почти не бывает в Айове.

— В ноябре у меня в Бостоне будут соревнования. Прислать тебе билеты? А потом поужинаешь со мной…

— Вечером? Во время учебного года мне не разрешают выходить на улицу после отбоя.

— И тебя это останавливает? — спросила она.

Ник ухмыльнулся.

Она еще раз всех обняла и забралась в грузовик Джека. На этот раз их было только трое, и она сидела, не касаясь его.

Здание аэропорта Хиббинга представляло собой одно маленькое помещение. Здесь не было ни сувенирных киосков, ни газетных, только автоматы по продаже разной снеди и электрическая кофеварка. За кофе платили по «системе доверия», и вместо кассы стояли белые пластиковые стаканчики. Эми и Холли сдали багаж, взяли посадочные талоны и уселись в ожидании рейса.

— Я слышал, ты собираешься встретиться с Ником, — сказал Джек.

Эми кивнула.

— Ты молодец.

— Он мне нравится.

Они посмотрели друг на друга. Она собирается увидеться с Ником, в ежедневнике Холли уже записаны все ее нью-йоркские координаты, а вот они даже не пытаются наметить встречу. Эми вздохнула.

Но сказать было нечего.

У пластмассовых стульев в аэропорту не было подлокотников, ножки представляли собой пару хромированных труб, образовывавших длинные, узкие треугольники. Под сиденьями проходил хромированный стержень, соединявший стулья между собой. Это были самые обычные стулья, такие можно увидеть повсюду.

Как получилось, что ей нечего сказать ему? До этого она ни с кем не была настолько откровенна, открыта для общения. Они могли говорить о славе, страхах, неприятном запахе изо рта, обо всем. Она не считала себя остроумной, но-»г ним становилась забавной.

А теперь сказать было нечего.

Холли поднялась:

— Пойду схожу в дамскую комнату.

Эми поняла — подруга пытается оставить их с Джеком наедине, дать возможность попрощаться с глазу на глаз.

Но какой в этом смысл?

— Я пойду с тобой, — сказала Эми.

В женском туалете было только две кабинки, а перед ними вошли женщины с маленькими детьми. Пришлось ждать, и когда они вышли, самолет уже подали. Пассажиры начали проходить через детектор перед единственным выходом на посадку.

Эми не могла произнести ни слова. В легких должен быть воздух, она чувствовала, как поднимается ее грудь, но не могла выдохнуть.

Сказать было нечего.

Она хотела таких с ним отношений, чтобы это никак не сказалось на ее семье. Ей не нравилось, что она такая пассивная. Поэтому Эми и хотелось отделить свои отношения с ним от отношений с остальной семьей, чтобы в его обществе она могла быть самой собой.

Но это оказалось невозможно. Он не хотел отделяться от своей семьи, а его семья была ее семьей.

Девушки подошли к контролю безопасности. Холли положила сумочку на ленту транспортера. Джек обнял сестру.

— Я позвоню, как только смогу, — сказал он.

Холли кивнула. Она в этом не сомневалась.

Эми положила свою сумочку для просветки. Холли проходила через детектор. Эми посмотрела на Джека — он стоял, держа руки в карманах.

Сказать было нечего.

На следующее утро она уже была на катке, зашнуровывала ботинки.

Каток был светлым и полным воздуха, он занимал спортивную площадку под стеклянной крышей в середине большого офисного комплекса. Владели им они с Генри и Томми. Уже несколько лет другие тренеры арендовали здесь ледовое время, чтобы проводить занятия, но в августе и в первые две недели сентября здесь не было никого, кроме них.

Генри и Томми уже приступили к работе. Оливер, тренер, стоял на льду, сложив руки и наблюдая за ними. Эми сняла с коньков чехлы и ступила на лед. Все трое подъехали к ней.

— Ну, как там Миннесота? — Генри подкатил первым.

— Очень мило.

Каким маленьким он показался! Он был дюймов на пять ниже Джека. Однако Генри был одним из самых высоких фигуристов-мужчин.

— Гретхен сказала, что ты сегодня придешь. — Томми слегка запыхался, он уже тренировался в полную силу. — Мы по тебе соскучились.

Томми был по-настоящему маленьким, всего на два дюйма выше Эми.

Жаль, она не может им ничего рассказать. Они были ее ближайшими друзьями. Послушайте, ребята, я кое с кем познакомилась и спала с ним. Это было здорово, это было волшебно! Слишком сложно объяснить… Но он еще к тому же сын новой жены моего отца, поэтому в некотором роде мой сводный брат, хотя совсем не кажется братом, а вот его сестра — она очень похожа на сестру.

Эми и сама была не уверена, что понимает.

Оливер осмотрел ее руки и плечи. Он всегда беспокоился о силе ее торса.

— Ты здорово ослабла, как думаешь?

— Не очень. Я качала воду и гребла на каноэ.

— Ладно. — Вот и все приветствие, на которое могла рассчитывать Эми. — Вы двое, — он указал на Генри и Томми, — снова займитесь тем же. А ты, Эми, полагаю, знаешь, что делать.

— Разогреваться.

Во время перерыва на обед они обменивались идеями новых программ. По крайней мере Оливер, Генри и Томми. Эми просматривала почту и слушала. За весь отпуск ее не посетило ни единой мысли. Она заметила, что Генри поглядывает на нее с подозрением. Он был самым честолюбивым из них, наиболее настроенным соревноваться.

«О, я могу возбудить в тебе по-настоящему серьезные подозрения, — подумала Эми. — Вам всегда не нравилось, когда я в кого-то влюблялась. Если вам не нравились те мужчины, то что вы скажете о Джеке?»

Он бы им очень даже пришелся по душе. Джек не захотел бы вмешиваться в ее карьеру. Он не захотел бы стать продюсером ее шоу, заниматься связями с общественностью или управлять ее деньгами. Он был бы идеальным.

Был бы.

— Твой отец подобрал для тебя какую-нибудь музыку? — спросил Томми.

Эми покачала головой:

— Он только что женился, ему было не до этого. Но у меня есть двадцать — двадцать пять кассет, которые я никогда не использовала. Я могу прослушать их сегодня вечером.

Она поработала еще с час, а потом направилась в салон красоты, где ей сделали стрижку, маникюр, покрасили волосы, занялись лицом и проделали давно просроченную процедуру с воском. Затем она вернулась на каток, чтобы еще поработать; поэтому им и нужен был собственный каток, чтобы они могли выходить на лед, когда захотят. В восемь вечера она вернулась домой.

Дом-кондоминиум, в котором она жила, стоял через дорогу от катка. Она занимала квартиру с тремя спальнями на верхнем этаже. Квартира была отделана в тонах слоновой кости и блестела полированными медными колоннами. Интерьером, разумеется, занимались профессиональные дизайнеры. Обо всем в жизни Эми заботились профессионально. Квартиру убирала прислуга, швейцар и консьерж получали для нее посылки и почту, ела она в кафе на первом этаже. Гретхен, заведовавшая ее офисом в том здании, где находился каток, занималась поездками, назначала визиты к врачу, оплачивала счета.

Эми хранила кассеты, которые присылал ей отец, в старинном сейфе из шведской сосны. Эти записи не были законченными музыкальными фрагментами. Иногда Хэл делал черновую обработку, но обычно музыка была записана без вступления или завершения. Бывало, что он просто наигрывал мелодию на пианино, а иногда говорил поверх музыки: «Если здесь ты добавишь ударных, Эми…»

Большую часть кассет, которые она сейчас прослушивала, она знала, помнила, почему решила не использовать тот или иной фрагмент, и в целом сейчас чувствовала то же самое. Но иногда музыка начиналась, а она не могла ее вспомнить. Не помнила, что слушала ее раньше и почему отвергла. Таких кассет было пять или шесть, эта музыка как бы прошла мимо ее сознания.

Она снова прокрутила их все. Что общего в этих музыкальных фрагментах? Почему она их не помнит?

Это касалось темпа: в одних фрагментах он был быстрый, в других медленный, но все объединяло что-то общее — то, что она не могла выразить словами. Эми закрыла глаза, пытаясь вместо слов увидеть образ.

Это оказался не образ, а цвет — красный. Один фрагмент был густо-бордового цвета с дымчатым оттенком. Другой — огненный. Третий был светлым и прозрачным, как фильтр из пергамина. Но все они были красными — цвета жизни, силы и напора.

И секса. Красные фонари, алые женщины, пылающие лица. Вот о чем было все это — о сексе. Искушение. Томление. Поэтому она не могла кататься под эту музыку, даже не помнила ее. Несмотря на свои предыдущие связи, она мало что знала о сексе.

А теперь знает.

Сможет ли она кататься под эту музыку? Сможет ли она, милая маленькая Эми Ледженд, сексуально себя выразить?

Почему нет? Ну и что, если это не будет похоже на то, что она делала раньше? Джек тоже был чем-то совершенно новым в ее жизни. Может, у нее так ничего с ним и не выйдет, может, ничего не получится с этой музыкой, но почему бы не попробовать? Она не может бесконечно быть маленькой и милой.

На следующее утро Эми пришла на каток первой. Она зарядила все пять кассет и запрограммировала на бесконечное проигрывание. У нее не было никакого плана. Она просто будет слушать эту музыку и кататься.

Именно поэтому однажды утром, много лет назад, она пришла на каток, сопротивляясь жгучему ветру, и выкатилась на лед в разгар хоккейной тренировки. Именно поэтому сплошь и рядом маленькие девочки умоляют своих родителей встать до рассвета и отвезти их за многие мили на каток. Именно поэтому люди забывают о своих друзьях, родных, детях, а иногда и о своем здоровье… потому что, когда ты на льду, скорость, изящество и красота пленяют тебя и околдовывают.

Это настоящее волшебство.

Эми чувствовала, что катается по-иному, делая другие жесты. Она не была уверена, что создаваемые ею линии красивы, но поняла, что эта музыка подойдет.

Ей редко нравились у других программы, в которых присутствовал секс. Обычно они казались натянутыми и неискренними. «Соревнования становятся слишком молодыми», — сетовали судьи и руководство фигурного катания, и поэтому тренеры пытались заставить фигуристок казаться старше. Гибких и послушных школьниц затягивали в облегающие костюмы и учили кататься как искусительниц, их руки должны были поглаживать тело. Они делали, как им велели, ничего в этом не понимая.

Если ты просто выполняешь то, что тебе говорят, тогда секс — это не секс. Это стремление к власти.

Секс на самом деле является еще одним способом отношений с человеком, возможностью узнать его поближе.

Музыка звучала и звучала, с небольшими паузами, когда кассета возвращалась к началу. Эми сознательно избегала общепринятых сексуальных движений: взгляд через плечо, пальцы проводят по ключицам.