Розамунда Пилчер - Конец лета

– О Дэвиде Стюарте, любовь моя. Только не ври, будто не заметила, что вчера весь вечер он смотрел только на тебя. За столом этот тип не сводил с тебя своих жадных глаз. Должен признаться, наблюдать за вами было одно удовольствие. Где ты отхватила такую шикарную восточную шмотку?

– В Сан-Франциско... Но ты шутишь!

– Нисколько не шучу, честное слово. Слепой бы заметил. Как тебе нравится идея стать возлюбленной старика?

– Вовсе он не старик.

– Ему, по-моему, лет тридцать пять. Зато он такой надежный, прелесть моя, – прибавил он тоном жеманной старой девы с аристократическими манерами. – Такой милый мальчик.

– Насмешник!

– Да, я такой. – И, не меняя выражение лица, Синклер выпалил: – Когда ты собираешься вернуться в Америку?

Его вопрос застал меня врасплох.

– А что?

– Просто интересно знать.

– Вероятно, через месяц.

– Как скоро. Я надеялся, ты погостишь подольше. Оставишь отца и пустишь корни на родной земле.

– Я слишком люблю отца и никогда его не брошу. А потом, чем я стану здесь заниматься?

– Пойдешь работать.

– Ты прямо как бабушка. Я не могу пойти работать, потому что у меня нет никакой квалификации.

– Можешь устроиться секретаршей.

– Не могу. Сев за машинку, я делаю кучу опечаток.

– Ты могла бы выйти замуж, – не сдавался Синклер.

– Я не знаю подходящей кандидатуры.

– А как же я?

Его пальцы, гладившие мою щеку, вдруг замерли. Я привстала и недоуменно посмотрела на него. В голубых, как небо, глазах Синклера невозможно было что-либо прочесть.

– Что ты сказал?

– Я спросил, как насчет меня. – Он протянул руку и сжал мое запястье.

– Ты это серьезно?

– Звучит как шутка? Хорошо, я говорю вполне серьезно. Что ты скажешь?

– Ну, во-первых, это почти кровосмешение.

– Ерунда.

– Но почему я? – Наш разговор начинал мне нравиться. – Ты всегда считал меня недалекой и предсказуемой и сам не раз твердил мне об этом, стало быть...

– Вспомнила! Ты теперь совсем другая. Ты превратилась в красивую девушку из рода викингов...

– Но у меня нет никаких талантов. Я не умею даже ухаживать за цветами.

– При чем здесь цветы?!

– Понимаешь, я не верю, что у тебя нет кучи поклонниц, которые сохнут по тебе и ждут не дождутся того дня, когда ты обратишься к какой-нибудь из них с просьбой стать миссис Синклер Бейли.

– Может, и ждут, – произнес он с обезоруживающим самодовольством. – Мне они нужны как собаке пятая нога.

Я обдумала его слова, и, как ни странно, они меня заинтриговали.

– А где бы мы поселились?

– В Лондоне, конечно.

– Я не хочу жить в Лондоне.

– Ты с ума сошла! Где же еще жить? Все происходит в столице.

– Мне нравится за городом.

– Будем наведываться сюда по выходным... как я сейчас. Посещать друзей.

– И чем станем заниматься?

– Да чем придется. Ходить под парусом... Ездить на скачки.

Я навострила уши:

– Скачки?

– Ты никогда не была на скачках? Это самое захватывающее зрелище на свете. – Он приподнялся на локтях, и наши глаза оказались на одном уровне. – Я убедил тебя?

– Ты забыл самую малость.

– Какую еще малость?

– Любовь.

– Любовь? – Он улыбнулся. – Но, Дженни, мы ведь любим друг друга! Всегда любили.

– Тогда было совсем другое.

– Почему другое?

– Как я смогу объяснять, если ты до сих пор сам не понял?

– Попробуй.

Я испуганно замолчала, не зная, как поступить, и понимая, что отчасти он прав. Я всегда любила Синклера. В детстве он был для меня самым главным человеком на свете, но, в кого он превратился теперь, я не знала. Чтобы кузен не догадался, о чем я думаю, я опустила голову и принялась рвать траву и бросать ее на землю. Ветер подхватил выдернутые былинки и куда-то уносил.

– Мне кажется, – с трудом выдавила я, – все дело в том, что мы оба изменились. Ты стал другим. А я фактически превратилась в американку...

– О, Дженни...

– Нет, это так. Здесь я выросла, здесь пошла в школу... но то, что у меня до сих пор британский паспорт, ничего не меняет. Точно так же, как нельзя изменить мое отношение к жизни.

– Ты говоришь загадками. Сама-то понимаешь это?

– Хорошо, пусть я говорю загадками, но не забывай, что наш разговор строится на предположениях... допустим, что... – Я осеклась.

Синклер тяжело вздохнул, словно хотел что-то сказать, но потом передумал и коротко рассмеялся:

– Мы могли бы торчать здесь, переубеждая друг друга, до захода солнца.

– Нам пора в дорогу?

– Да. Надо осилить еще, как минимум, три мили. Мы много прошли, и, к твоему сведению, вопрос не закрыт.

Я улыбнулась, а он неожиданно обнял меня за шею, притянул к себе и поцеловал прямо в губы.

Нельзя сказать, что я была застигнута врасплох, но все равно впала в панику. Не решаясь вырваться из рук Синклера, я ждала, когда он отпустит меня. Наконец он оторвал свои губы. Вскочив, я какое-то время стояла как вкопанная, затем начала медленно запихивать в рюкзак бумагу, в которую были завернуты сандвичи и красные пластиковые чашки. Наше уединение теперь пугало меня. Я представила себя и Синклера двумя крошечными муравьями, единственными живыми существами на этой огромной и безлюдной территории. Я недоумевала – не завлек ли меня сюда Синклер с целью завести этот дурацкий разговор, или же идея брака возникла в его голове по прихоти, ни с того ни с сего?

– Синклер, мы должны идти, – напомнила я. – Нам действительно пора.

Кузен задумчиво поглядел на меня, улыбнулся и бросил:

– Да. – Он встал, взял у меня рюкзак и зашагал к черневшему вдали перевалу.

Дома мы оказались поздно вечером. Последние несколько миль я уже брела как автомат, из последних сил переставляя ноги, не смея передохнуть, ведь если бы, я встала, то уже не сдвинулась бы с места. Когда мы осилили последний отрезок пути и я сквозь деревья увидела мост и «лендровер» Гибсона, поджидающий у обочины, то едва поверила своему счастью. Все тело у меня ныло, на негнущихся ногах я преодолела последние несколько ярдов, открыла дверцу и рухнула в машину. Когда я попыталась закурить, то обнаружила, что даже руки меня не слушаются.

Пока мы возвращались, спустились густые синие сумерки. На востоке, низко над землей, повис тонкий серп месяца. Я мельком увидела, как фары машины выхватили из темноты кролика, метнувшегося в укрытие. Глаза бродячей собаки сверкнули в луче света, как два огонька. Мужчины на переднем сиденье о чем-то оживленно переговаривались, а я лежала как тряпичная кукла и молчала от усталости, причем не только физической.

Ночью меня разбудил телефон. Пронзительный звонок безжалостно прервал приятный сон, и я ощутила себя рыбой, которую поймали на крючок. Я не представляла, сколько проспала, но, повернув голову, увидела, что луна стоит высоко над озером, а ее отражение дробится в черной воде, испещренной серебристыми бликами.

Звонки не смолкали. Полусонная, я выбралась из кровати и побрела на затемненную лестничную площадку. Телефон находился в библиотеке, но в коридоре, ведущем к детским комнатам, стоял параллельный аппарат, к которому я и направилась.

К тому моменту звонки давно прекратились, но спросонья я не сообразила, что к чему. В трубке звучал приятный женский голос:

– ...конечно, уверена. Утром я была у доктора, и он сказал, что нет никаких сомнений. Послушай, мне кажется, нам надо поговорить... Я все равно хотела увидеть тебя, но не могу вырваться...

С трудом ворочая мозгами, я решила, что кто-то ошибся номером или напортачила телефонистка на станции в Кепл-Бридж. К нам этот звонок явно не имел никакого отношения. Я уже собралась сказать об этом в трубку, но тут раздался мужской голос, и с меня мигом слетели остатки сна.

– Это настолько серьезно, Тереза? Подождать не может?

Синклер! Я узнала его голос.

– Конечно, серьезно... времени совсем нет... – Незнакомка была близка к истерике. – Синклер, у меня будет ребенок...

Я осторожно положила трубку на рычаг. Что-то щелкнуло, и голоса стихли. Я стояла в темноте, дрожа от нервного напряжения, потом повернулась и, замерев, прислушалась. Внизу зиял черный коридор, но из-за закрытой двери библиотеки доносился приглушенный голос Синклера.

Мои ноги заледенели. Ежась от холода, я вернулась в комнату, бесшумно прикрыла дверь и юркнула в постель. Вскоре раздался еще один телефонный звонок, свидетельствующий о конце разговора, затем я услышала тихие шаги Синклера на лестнице. Он прошел в свою комнату, какое-то время погремел там своими вещами и снова вышел в коридор. Через минуту донеслось урчание его «лотуса».

Я почувствовала, что дрожу с головы до ног. Так сильно я тряслась только в детстве, когда просыпалась от ночных кошмаров, уверенная, что в шкафу прячется привидение.

Когда я утром спустилась в гостиную, бабушка уже сидела за обеденным столом. Когда я поцеловала ее, она сообщила:

– Синклер уехал в Лондон.

– Откуда ты знаешь?

– Он оставил письмо в холле. – Бабушка вынула из стопки корреспонденции один листок и протянула мне. Письмо было начертано на дорогой бумаге с филигранным знаком «Элви». Почерк Синклера оказался под стать его характеру – такой же четкий и решительный.

«Я ужасно виноват перед тобой, но мне срочно нужно съездить на юг. Буду дома в понедельник вечером или во вторник утром. Береги себя, пока меня не будет, и избегай неприятностей.

С любовью Синклер».

Когда я положила на стол эту короткую записку, бабушка заметила:

– В половине первого ночи зазвонил телефон. Ты слышала?

Чтобы не смотреть в ее проницательные глаза, я отошла и налила себе кофе.

– Да, слышала.

– Я хотела взять трубку, но звонили наверняка Синклеру, и не стала подходить.

– Да... – Я вернулась к столу с полной чашкой. – Он... он часто так поступает?

– О, случается. – Бабушка принялась разбирать счета. Мне показалось, что в душе она переживает не меньше, чем я. – У Синклера очень насыщенная жизнь, и потом, эта его работа... она отнимает у него много времени. Лучше бы сидел в конторе с девяти до пяти.

– Ну конечно. – Кофе оказался горячим и крепким, и мое оцепенение немного спало. Осмелев, я добавила: – Но может, звонила его подруга?

Бабушка вскинула голову, но только пожала плечами:

– Да, не исключено.

Я положила руки на стол и с беспечным видом продолжала:

– Я думаю, у него их полным-полно. Более красивого парня в жизни не встречала. Он часто приводит девушек домой? Ты их не видела?

– Случалось, когда я бывала в Лондоне... например, если мы вместе обедали, ходили в театр или куда-нибудь еще.

– Скажи, он ни на ком не собирается жениться?

– Откуда мне знать? – Ее голос прозвучал холодно, почти отрешенно. – В Лондоне он ведет совершенно другую жизнь... Не то что здесь. «Элви» для Синклера вроде дома отдыха... он просто бездельничает. Мне кажется, он с удовольствием отдыхает от всех этих вечеринок и приемов.

– Значит, он пока ни на кого не положил глаз? Не нашел ту, которая тебе нравится?

Бабушка отложила в сторону бумаги.

– Есть одна. – Она сняла очки и задумчиво поглядела в окно – туда, где за садом искрилось голубое спокойное озеро и сияло солнце, предвещавшее еще один восхитительный осенний день. – Он встретил ее в Швейцарии, где катался на лыжах. Думаю, когда они вернулись в Лондон, то часто встречались.

– Катался на лыжах? – переспросила я. – Это ее фотографию ты мне присылала?

– Фотографию? Ну да... Это было под Новый год, в Зерманне. Кажется, она участвовала в каких-то соревнованиях, чуть ли не международных...

– Она, должно быть, хорошо катается.

– О да. Она очень знаменитая.

– Ты видела ее?

– Да. Синклер пришел с ней в «Коннот» пообедать, а я в то лето жила в Лондоне... Прелестная девушка.

Я взяла тост и принялась намазывать его маслом.

– А как ее зовут?

– Тесса Фарадей... Ты наверняка слышала о ней.

О ней я действительно слышала, только не в том смысле, в каком думала бабушка. Я посмотрела на аппетитный бутерброд и вдруг почувствовала, что меня тошнит.

После завтрака я поднялась к себе, достала папку с фотографиями и вытащила ту, о которой упоминала бабушка. На этом снимке Синклер стоит в обнимку с хорошенькой спутницей, которую я спрятала, прикрыв другими фотографиями.