У отца отбою не было от женщин, однако отношения с ними он строил с восхитительной осторожностью. Я знала, что с Линдой у них все серьезно, но того, что он притащит ее в Риф-Пойнт, никак не ожидала.

Я решила, что тоже буду придерживаться осторожной тактики.

– Что за сюрприз! Как вы попали в нашу глушь?

– О, сама знаешь, милочка, что бывает, когда твой отец стоит над душой... Какой чудесный воздух. – Она глубоко вдохнула, поперхнулась и вернулась, чтобы взять сумку.

Только тут я заметила массу вещей, сваленных на заднем сиденье: три чемодана, большой чехол с платьями, косметичка размером с вещевой мешок, норковое манто в пластиковом пакете, корзинка для Мици в комплекте с розовой резиновой костью. Я изумленно созерцала эту кучу, и только собралась спросить, что здесь, собственно, происходит, как отец локтем отодвинул меня в сторону и взял две коробки.

– Лучше закрой рот и помоги, – бросил он и направился в дом.

Линда, заметив выражение моего лица, тактично решила, что Мици нужно побегать по берегу, и исчезла. Я кинулась за отцом, потом спохватилась и, вернувшись к машине, взяла корзинку.

Отца я нашла в гостиной. Он поставил чемоданы посередине комнаты, свою шапочку с длинным козырьком бросил на стул и принялся вытаскивать из карманов какие-то старые письма с бумагами, вываливая их на стол. Комната, в которой я только что навела чистоту, превратилась в невесть что. Отец обладает талантом разрушителя – стоит ему оказаться в любом обжитом помещении, и порядка как не бывало. Он подошел к окну, полюбовался видом на океан и с наслаждением вдохнул солоноватый морской воздух. Из-за его плеча я увидела Линду, резвящуюся с пуделем у края воды. Рыжик, тоже уставившийся на море, продолжал дуться на меня и даже не помахал хвостом.

Отец обернулся и вытащил из кармана рубашки пачку сигарет. Судя по всему, он был очень доволен.

– Ну, почему ты не спросишь, как все прошло? – улыбаясь, спросил отец и закурил. Подняв на меня глаза, он внезапно нахмурился и бросил спичку в окно. – Чего ты вцепилась в эту чертову корзинку? Брось ее куда-нибудь.

– Что происходит? – осведомилась я, не двигаясь с места.

– В каком смысле?

Я поняла, что его беззаботность лишь часть большой игры.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я. В смысле Линды.

– А что Линда? Разве она тебе не нравится?

– Конечно, она мне нравится, но дело не в этом. Что она здесь делает?

– Я пригласил ее в гости.

– Со всем скарбом? Можно спросить – надолго?

– Ну... – Отец неопределенно взмахнул рукой. – Пусть живет сколько хочет.

– Линда сейчас работает?

– О, она уволилась. – Он пошел на кухню за пивом. Я услышала, как хлопнула дверь холодильника. – Линда пресытилась Лос-Анджелесом не меньше нашего. Вот я и подумал, а почему бы нет? – Он появился на пороге двери с открытой банкой в руке. – Едва я успел предложить ей нашу хибару, как она тут же кому-то сдала свой дом вместе с горничной и быстро собралась. – Он снова нахмурился. – Джейн, да чего ты вцепилась в эту собачью корзинку?

Продолжая стоять столбом, я глухо повторила:

– Надолго?

– Пока мы здесь живем. Я не знаю. Возможно, до весны.

– У нас мало места.

– У нас полно места. В конце концов, чей это дом? – Отец допил пиво, аккуратно опустил банку в мусорное ведро и пошел за остальными вещами. На этот раз он внес их в свою спальню. Я швырнула корзинку для Мици на пол и последовала за ним. В комнате, все пространство которой теперь занимали огромная кровать и два больших чемодана, было уже не повернуться.

– Где она собирается спать? – поинтересовалась я.

– А как ты думаешь? – Отец рухнул на кровать-монстр, и под ним протестующе заскрипели пружины. – Вот тут.

Я уставилась на него в немом недоумении. Такого никогда прежде не случалось. «Да в своем ли он уме?» – мелькнуло у меня в голове.

Очевидно, все эти переживания отразились на лице, потому что отец вдруг взял мою руку и с видом раскаивающегося грешника изрек:

– Джени, не смотри так. Ты давно уже не ребенок, и притворяться перед тобой я не буду. Линда тебе нравится. В противном случае я бы не привез ее сюда. Втроем нам станет веселей. Я не могу оставлять тебя одну слишком часто. Ну, будет тебе... не смотри букой. Приготовь кофе, будь добра.

– У меня нет времени.

– Как это понять?

– Мне... мне надо собрать вещи.

Я ринулась в свою комнату, вытащила испод кровати чемодан, бросила его на кровать. Затем принялась один за другим выдвигать ящики и швырять их содержимое в чемодан.

– Что это ты делаешь? – услышала я за спиной голос отца.

Я развернулась к нему с охапкой рубашек, ремней, шарфов и носовых платков в руках и невозмутимо сообщила:

– Уезжаю.

– Куда?

– В Шотландию.

Отец одним махом перескочил комнату и, схватив меня за плечи, развернул к себе. Не давая ему опомниться, я затараторила:

– Ты получил четыре письма! Три от бабушки и одно от адвоката. Ты вскрыл их, прочитал и ничего не сказал мне, так как не хотел, чтобы я возвращалась. Ты даже словом об этом не обмолвился!

Его пальцы разжались, но лицо, как мне показалось, побледнело.

– Откуда ты узнала про письма?

Я рассказала ему о Дэвиде Стюарте и ехидно добавила:

– Впрочем, он мог и не рассказывать. Я и так все знала.

– И что же ты знала?

– То, что ты никогда не хотел, чтобы я осталась в «Элви» после смерти мамы. То, что ты не позволить мне вернуться.

Отец посмотрел на меня с озадаченным видом, но промолчал.

– Я тогда случайно подслушала! – закричала я, словно он внезапно оглох. – Я остановилась в холле и услышала, о чем вы спорили с бабушкой.

– И все это время ты молчала?!

– А что толку? – ответила я вопросом на вопрос.

Он осторожно присел на край кровати, боясь помять мои вещи.

– Ты хотела остаться?

Его бестолковость взбесила меня.

– Ты ничего не понял! Я хотела быть с тобой, и ничего другого мне не было нужно, но с тех пор прошло семь лет, теперь я стала взрослой, так что ты не имел никакого права прятать от меня эти письма и молчать.

– Ты мечтаешь вернуться?

– Да. Я люблю «Элви». Сам знаешь, как много для меня значит это слово. – Я собрала фотографии и сунула их в набитый чемодан. – Я... я не собиралась поднимать этот вопрос. Думала, тебе будет больно, и потом, я все равно не могла уехать, так как некому было присматривать за тобой. Но теперь другое дело.

– Значит, другое дело, и ты уезжаешь. Останавливать тебя я не буду. Но как ты собираешься туда добраться?

– Дэвид Стюарт уезжает из Ла-Кармеллы в одиннадцать. Если поторопиться, я еще могу успеть. Он забронировал мне билет до Нью-Йорка на завтра.

– А когда ты вернешься?

– О, не знаю. Наверное, не скоро. – Я с трудом запихнула в чемодан «Дар моря» Энн Морроу Линдберг, книгу, с которой никогда не расставалась, и долгоиграющую пластинку Саймона и Гарфункеля, затем опустила крышку. Чемодан не закрывался, тогда я снова открыла его и стала лихорадочно перекладывать вещи, но результат оказался тем же. На помощь пришел отец, он надавил на крышку обеими руками, и замки сами защелкнулись.

Отец выпрямился, и тут наши взгляды пересеклись.

– Я бы не уехала, не будь Линды... – Мой голос задрожал. Я сорвала с вешалки плащ и натянула его поверх рубашки и джинсов.

– На тебе до сих пор передник, – заметил отец.

Раньше мы посмеялись бы над этим нелепым эпизодом, но сейчас я медленно развязала его в напряженной тишине и швырнула на кровать.

– Если я возьму машину и оставлю ее у мотеля, вы с Линдой заберете ее?

– Конечно, – кивнул отец. Он замер на секунду. – Подожди.

Выйдя из комнаты, он тут же вернулся, сжимая в кулаке пачку купюр по пять и десять долларов, все грязные и измятые, как старые газеты.

– Держи, – заявил он, запихивая их в карман моего плаща. – Деньги тебе пригодятся.

– А ты... – начала было я, но в этот момент с пляжа вернулись Линда с пуделем. Мици принялся стряхивать песок, а Линда – выражать бурный восторг от непродолжительного свидания с природой:

– Какие волны! В жизни таких не видела! Высотой не меньше десяти футов. – Она заметила чемодан, плащ и мою кислую физиономию. – Джейн, ты что надумала?

– Отбываю.

– Господи! Но куда?

– В Шотландию.

– Надеюсь, не из-за меня?

– Отчасти. Но только потому, что теперь есть кому присмотреть за отцом.

Линда как-то смущенно улыбнулась, словно присматривать за отцом входило в ее планы меньше всего, но, сохраняя полное самообладание, весело защебетала:

– Желаю удачи. Когда ты улетаешь?

– Сегодня. Сейчас. Доберусь до Ла-Кармеллы на «додже»... – Я уже начала сомневаться в собственной затее, так как ситуация становилась совсем нелепой. Отец взял чемодан и последовал к выходу. – Желаю вам хорошо перезимовать. Штормы здесь не такие уж частые... Да, в холодильнике яйца и рыбные консервы...

Я спустилась по ступенькам крыльца, проскользнула под веревкой с бельем (догадается ли Линда снять его?) и села за руль машины. Отец, положив чемодан на заднее сиденье, пробормотал:

– Джейн...

В эту же секунду я нажала на газ... и только тут вспомнила о Рыжике. Но было слишком поздно. Пес услышал, как хлопнула дверца машины, уловил шум двигателя. Он пулей выскочил из дома и понесся рядом с негодующим лаем, прижав уши в предчувствии какой-то опасности.

Не в силах больше терпеть, я остановила машину. Отец, заорав: «Рыжик!» – бросился за собакой. Рыжик, встав на задние лапы, принялся царапать дверцу машины. Я нагнулась и попыталась оттолкнуть его.

– О, Рыжик, не надо. Уйди. Я не могу взять тебя. Я не могу взять тебя с собой.

Подбежавший отец подхватил собаку на руки и замер, с отчаянием глядя на меня. В глазах Рыжика я прочитала боль и упрек, а лицо отца выражало нечто такое, чего я никогда не видела прежде, но что именно, я так и не поняла. В тот момент я не хотела говорить им «до свидания», только слезы сами собой брызнули из моих глаз.

– Ты присмотришь за Рыжиком? – заревела я. – Запри его, а то он увяжется за машиной. И смотри, чтобы он не попал под колеса. Помни, он ест только «Красное сердце»... Один этот сорт. Не оставляй его одного на пляже, а то украдут. – Я полезла за носовым платком, но его, как обычно, не оказалось на месте, и, как обычно, отец вынул из кармана свой и молча протянул его мне. Я вытерла слезы, обняла отца за шею и поцеловала, и Рыжика тоже, попрощалась с ними.

Отец грустно сказал:

– До свидания, собачка моя.

Так он не называл меня с шести лет. Я еще сильней залилась слезами и, не в силах больше вынести это испытание, тронулась с места – не оглядываясь, но зная, что они стоят там, провожая машину взглядами, и, только когда я скроюсь из виду, пойдут домой.

Когда я подошла к регистратуре мотеля, часы показывали без четверти одиннадцать. Клерк за стойкой взглянул на мое заплаканное красное лицо безо всякого интереса, словно рыдающие женщины день-деньской проходили перед ним косяком.

– Скажите, мистер Дэвид Стюарт еще здесь? – выдавила я.

– Пока еще он не уехал. Оформляет телефонный счет.

– В каком он номере?

Мужчина бросил взгляд на доску с ключами.

– В тридцать втором. – Его взгляд скользнул по моему плащу, джинсам, грязным кроссовкам, и рука потянулась к телефону. – Вы хотите увидеть его?

– Да, пожалуйста.

– Я позвоню ему... передам, что вы пришли. Как вас зовут?

– Джейн Марш.

Он кивком указал в сторону тридцать второго номера.

– Это там.

Я слепо двинулась по ковровой дорожке мимо большого бассейна с небесно-голубой водой. Две женщины скучали в шезлонгах, а их дети резвились в воде, отнимая друг у друга резиновый круг. Я не прошла и десяти шагов, как увидела Дэвида Стюарта, спешащего мне навстречу. Ничего не соображая, я бросилась вперед и, к огромному удивлению постояльцев, повисла у него на шее. Дэвид осторожно обнял меня, затем отстранил, спросив:

– Что случилось?

– Ничего не случилось, – буркнула я и опять всхлипнула. – Я лечу с вами.

– Почему?

– Просто передумала, вот и все. – По дороге в мотель я решила, что буду молчать, но сдержаться не смогла. – У отца появилась подружка, она приехала из Лос-Анджелеса... и она... она сказала...

Заметив выпученные глаза заинтересовавшихся женщин, Дэвид сказал:

– Идем.

Он повел меня в свой номер, втолкнул в комнату и закрыл дверь.

– Ну, выкладывайте.

Я вытерла слезы рукой и, собравшись с духом, выпалила: