— В этом, мой дорогой, есть большое различие. И ты сам это знаешь.

— Нет, не знаю. Мне бы хотелось иметь нашего ребенка. Или даже двоих. И я не думаю, что ты слишком стара для этого.

Бэби? Сейчас? Она взглянула на него в изумлении, но он был совершенно серьезен. Она была по-прежнему в его объятиях.

— Ты правда так думаешь?

— Да. — В течение долгого времени он наблюдал за выражением ее лица и не мог понять, что на нем написано. Смущение, изумление или также печаль и боль.

— Или ты не собираешься вообще больше иметь детей, Дина? — Он никогда не спрашивал об этом ранее. У него не было оснований для этого. Она покачала головой.

— Нет, у меня нет особой причины, по которой я не могу, но… Я не думаю, что смогу снова пройти через все это. Рождение Пилар после смерти двух мальчиков было подарком судьбы. Я не думаю, что захочу снова решиться на это.

— А врачи знают, почему это случилось?

— Просто случайность, они сказали. Две необъяснимые трагедии. Возможности того, что это произойдет дважды в одной семье, равнялись почти нулю, но это случилось.

— Зато теперь это уже не произойдет. — В его голосе прозвучала такая решимость, что Дина отстранилась от него.

— Ты что, пытаешься уговорить меня заиметь ребенка? — Глаза ее стали очень большими, а лицо было неподвижно.

— Я не знаю. Возможно. Похоже на это, не так ли? — Он улыбнулся и склонил голову. Затем посмотрел на нее. — Ты считаешь, что я этим и занимался?

Она кивнула, внезапно став серьезной.

— Не делай этого больше.

— А почему нет?

— Я слишком стара для этого. — И у меня уже есть ребенок. И муж.

— Это — единственная причина, которую я решительно отказываюсь принять во внимание! Все это — вздор! — Его голос звучал почти гневно, и ей захотелось узнать почему. Какое имело значение для него, была она слишком стара или нет, чтобы иметь ребенка?

— Да, я не молода. Мне уже почти сорок. И это уже почти безумие. Я чувствую себя снова как ребенок. Я веду себя, как будто мне семнадцать, а не тридцать семь.

— И что в этом плохого? — Он нашел взглядом ее глаза, и она сдалась.

— Абсолютно ничего. Мне это нравится.

— Отлично. Тогда пошли спать.

Он поднял ее на руки и отнес в другую комнату, положив на большую удобную кровать. Покрывало было смято там, где они лежали после возвращения из Кармел; в комнате горела всего одна небольшая лампа. Мягкие краски стен создавали уют и очарование, а из большой вазы с маргаритками, срезанными Диной из горшков на террасе в пятницу вечером, доносилось в спальню дыхание свежести деревенского воздуха. Она внесла в его дом нечто особенное, придав ему тот аромат, о котором он мечтал годами. Он по-настоящему никогда не знал, чего ему не хватало, но теперь, когда появилась Дина, он понял, чего именно. Чего ему недоставало, так это Дины с ее зелеными глазами и черными волосами, собранными вместе на голове, с ее босыми ногами, торчащими из его кровати или закинутыми одна на другую, когда она сидела на террасе с этюдником в окружении цветов. Той самой Дины, с ее стеллажами картин и кисточек, засунутых во все кофейные чашки, с ее рубашками, которые она у него «занимала», испорченными красками и с бесчисленной массой сделанных ею вещей, продуманных до мелочей. Здесь и галстуки, вычищенные ею, и костюмы, убранные аккуратно в шкаф, небольшие подарки, купленные для всех случаев жизни, книги, которые она доставала с учетом его вкуса. И все это она делала со смехом, слегка поддразнивая его, и с нежным взглядом глаз, которые всегда все понимали. Она вплыла в его дом как во сне. И он не хотел просыпаться никогда. Только при условии, если Дина находится рядом.

— Бен? — Она лежала рядом с ним в темноте, и ее голос был таким тонким.

— Что, дорогая?

— А что, если я получу плохие отзывы о выставке? — Ее голос напоминал голос испуганного ребенка, и он хотел было засмеяться, но передумал. Он знал, насколько ей было страшно.

— Ты не получишь. — Он снова обнял ее под покрывалом, которое много лет назад в Нью-Йорке подарила его матери жена одного художника. — Отзывы будут прекрасными. Я обещаю.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю, потому что ты очень хорошая, очень. — Он поцеловал ее в щеку и задрожал от прикосновения ее обнаженного тела, прижавшегося к нему, — И потому, что я очень люблю тебя.

— Ты глупый.

— Я прошу прощения… — Он взглянул на нее с ухмылкой. — Я сказал, что люблю тебя, а ты думаешь, что я глуп. Послушай-ка, ты… — Он прижал ее к себе еще ближе, покрыв поцелуями рот, и они оба исчезли под покрывалом.


Она проснулась в шесть утра на следующий день и сразу же отправилась в свою рабочую комнату. Она вспомнила об одной из картин, которую следовало изъять из выставочного каталога. Затем она подумала о другой, у которой нужно было сменить раму. После кофе она вспомнила еще о двух картинах без подписи, и так это продолжалось в течение оставшихся четырех дней. Из-за выставки она была в постоянном напряжении. Все это время Бен улыбался ей, любил, обхаживал. Он водил ее ужинать, таскал по кинотеатрам, вынуждал ее посещать вместе с ним пляж; днем он заставлял ее плавать, по ночам утолял с ней голод любви. В четверг он пригласил ее на ленч в ресторан.

— Я не хочу об этом слышать. — Он протянул руку.

— Но, Бен, что, если…

— Ни слова. Ни слова о выставке до завтрашнего дня.

— Но…

— Нет! — Он поднес палец к ее губам, но она отодвинула его, излив на него новый поток слов, полный беспокойства. — Как вино?

— Какое вино? — Она рассеянно посмотрела вокруг, и он посмотрел на ее стакан.

— Вино, которое ты не пьешь. Как оно?

— Я не знаю, и я хотела спросить тебя… — Он зажал пальцами уши, и она рассмеялась. — Бен! Прекрати!

— Что? — Он радостно улыбнулся ей через стол. Она продолжала смеяться.

— Послушай меня! Я хотела спросить тебя кое-что относительно вечера!

Он начал нежно мурлыкать, по-прежнему закрыв уши пальцами. Дина не смогла не рассмеяться снова.

— Ты — ужасный человек, и я ненавижу тебя!

— Нет, это неправда. Ты не можешь отвязаться от меня, и ты хочешь утащить меня куда-либо, чтобы там расправиться. Верно?

— Действительно, раз ты так говоришь…

Она широко улыбнулась и пригубила немного вина; весь ленч они занимались тем, что подтрунивали друг над другом. Он специально высвободил для себя вторую половину дня. Все картины Дины были развешаны самым удачным образом для показа. Салли с утра осталась в галерее, чтобы держать все под контролем. Он решил, что ему стоит пробыть с Диной весь день до вечера, чтобы она не передумала в последний момент и не умерла от страха. Он приготовил ей сюрприз в этот день. После ленча по дороге к машине он посмотрел на часы.

— Дина, ты не возражаешь, если я остановлюсь у Сакса?

— Сейчас? — Она была удивлена. — Нет, не возражаю.

— Я недолго. — Он припарковал машину перед магазином и замысловато улыбнулся. — Хочешь зайти?

— Нет, я подожду.

— Уверена в этом? — Он не настаивал; он знал, что сегодня она не захочет оставаться в одиночестве, даже на короткое время.

— Ну, хорошо. Я зайду. — Уловка была несложной, и он радостно вошел с ней в магазин.

— Что ты собираешься сделать?

— Забрать платье. — Он сказал об этом очень уверенно и весьма небрежным тоном.

— Платье?

— Для Салли. Она сказала, что у нее не будет времени. Поэтому я предложил ей забрать его и привезти прямо к открытию выставки в галерею, чтобы она успела переодеться. Между прочим, а что ты наденешь? — Она была так занята подготовкой картин и рам, что он не был уверен, придала ли она этому особое значение.

— Я не знаю. Я подумала, что мне стоит надеть черное платье.

Она захватила с собой для выхода два или три платья из дома. Они висели у него в шкафу вместе с ее джинсами, с забрызганными краской рубашками, несколькими парами шерстяных брюк и полдюжиной кашемировых свитеров со стоячим воротником. Ему нравилось, как выглядел ее гардероб рядом с его одеждой.

— А почему бы тебе не надеть зеленое платье?

— Оно слишком модное. — Ее мысли были далеко-далеко, когда она говорила. — Послушай, ты знаешь, какие критики придут на выставку? — Ее глаза остановились на нем.

— Я не думаю, что оно слишком модное. — Он развеселился.

— Ты слышал, о чем я тебя спросила? — В ее голосе прозвучала печаль.

— Нет. А что насчет зеленого платья?

— Забудь о зеленом платье, я хотела спросить тебя… — Он с силой поцеловал ее в губы, и она чуть не задохнулась, пока они поднимались на лифте на второй этаж. — Бен! — Но вокруг не было никого, кто мог бы увидеть, что он сделал. — Ты выслушаешь меня?

— Нет. — Он уже заговорил с продавщицей. Она вынесла ему платье. — Великолепно. — Он улыбнулся ей и посмотрел на Дину.

— А ты как считаешь?

— Гм… — Она все еще где-то витала в мыслях, но внезапно ее внимание было привлечено платьем. Оно было из шерсти с вкраплениями голубого и розовато-лилового оттенков, с высоким воротом, длинными рукавами и с открытой спиной. К нему было подобрано в тон великолепного покроя пальто-накидка. — Это — прелестно, не так ли? Это платье Салли? — Она подошла поближе и потрогала тонкую шерсть рукой. Ткань и модель были французскими, видимо, ей это обошлось в целое состояние. — Это великолепно. — Продавщица и Бен, улыбнувшись, переглянулись. — Может быть, мне стоит надеть зеленое платье, в конце концов.

— Я не уверен. Почему бы тебе не примерить это? — Его полный простодушия взгляд привел Дину в смущение.

— Надеть платье Салли? Не глупи.

— А ты можешь одолжить ей свое зеленое.

— Мой дорогой, я люблю тебя, но, мне думается, ты сошел с ума. — Она улыбнулась продавщице и попыталась уйти, но Бен нежно взял ее под руку и зашептал в ухо.

— Я полагаю, что ты тоже ненормальная, а теперь иди и примерь свое новое платье.

Она посмотрела на него с изумлением.

— Ты шутишь? — Он покачал головой. — Оно для меня?

Он, улыбнувшись, удовлетворенно кивнул.

— Тебе оно нравится?

— Я… О, Бен. Я не могу. Оно изумительно!

Она повернулась, чтобы снова взглянуть на платье, и ее глаза расширились. Оно было изысканным и, видимо, чудовищно дорогим. И Бен сделал это ради нее? Человек, который водил автомобиль неизвестной немецкой модели, который предпочитал есть спагетти, а не икру? Человек, который гордился тем, что у него не было постоянной горничной, а всего лишь уборщица, приходившая раз или два в неделю, чтобы навести в доме порядок? И это в то время, когда его дед жил, окруженный армией слуг, а его отец, уйдя в отставку, поселился во дворце недалеко от Рима. И этот человек купил ей подобное платье? На такого рода вещь она бы не решилась попросить денег даже у Марка.

— Боже милостивый!

— Перестань и иди примерь его. Я хочу видеть!

Она повиновалась, и наконец он увидел. Это было само совершенство. Покрой, стиль, цвет. Она выступала, идя к нему навстречу, словно королева, с накидкой через плечо. Ее загар подчеркивал густые оттенки шелковой материи лилово-розоватого цвета, ее обнаженная спина и плечи были вылеплены специально для этого платья.

— А что ты наденешь к платью?

— Бриллиантовые серьги и блестящие босоножки черного цвета. И подберу вверх волосы.

— О, Господи, я этого не вынесу. — Он улыбнулся такой довольный, что даже продавщица рассмеялась.


Когда она надела его вечером, он сидел на кровати. Они улыбнулись друг другу, и он застегнул ей сзади молнию настолько, насколько это позволял фасон платья с открытой спиной. Она закрепила в ушах бриллиантовые сережки и причесала высоко взбитые волосы. Она выглядела прекрасно, и у него на миг перехватило дыхание. Затем с улыбкой он нежно снял ее бриллиантовые серьги.

— Что ты делаешь?

— Снимаю их.

Она была озадачена.

— Почему? Они тебе не нравятся? — Возможно, оттого, что их подарил ей Марк. — У меня нет других, которые бы так же подходили к этому платью.

— Не волнуйся! — Он полез в карман и достал маленькую коробочку из голубого шелка. Открыв ее, он вынул две большие и очень красивые жемчужные горошины, к которым были подвешены крохотные бриллианты. Серьги были старинные и смотрелись великолепно. — Я хочу, чтобы ты их надела.

— О, Бен. — Дина посмотрела на серьги, не скрывая своего восхищения, а затем перевела взгляд на Бена. — Что ты сделал? — И платье, и серьги, и выставка. Он отдавал ей так много. Все…

— Серьги принадлежали моей бабушке. Я хочу, чтобы они были твоими, Дина. Сегодня особенный вечер. — Слезы появились у нее на глазах, когда она взглянула на него снова. С нежностью он всматривался в ее лицо. — Я хочу, чтобы этот вечер стал самым прекрасным днем в твоей жизни. Сегодня начинается твоя новая жизнь в мире искусства, Дина. И я хочу, чтобы каждый знал, какая ты хорошая художница. — В его глазах было столько любви, о которой она никогда и не подозревала, что ее сердце учащенно забилось, и она обвила его руками.