— Он ушел незадолго до полудня. Он был с Пилар всю ночь. Они делали ей операцию, вы знаете.

— По поводу ног? — Дина вдруг задрожала снова.

— Нет. Головы.

— Ей стало лучше?

Возникла некоторая пауза.

— Ей лучше. Пойдемте, вы убедитесь сами. — Она встала рядом, чтобы помочь ей подняться, но Дина мгновенно выпрямилась, ругая себя за то, что потеряла столько времени.

Они прошли вниз через длинный розового цвета холл и наконец остановились у белой двери. Сестра посмотрела на Дину долгим пристальным взглядом, а затем медленно открыла дверь. Дина сделала несколько шагов вперед и почувствовала, как у нее все похолодело внутри. Впечатление было такое, что она задыхается.

Пилар была вся забинтована, масса трубок и аппаратов были подведены к ней. В одном углу тихо сидела сестра сурового вида; по крайней мере, три монитора выдавали непонятную для нее информацию. Пилар была еле видна из-за бинтов, а ее лицо было неузнаваемо из-за массы трубок.

Но на этот раз Дина не упала в обморок. Она оставила сумку там, где стояла, и, улыбаясь, направилась решительным шагом вперед, пока сопровождавшая ее сестра наблюдала за ней, обменявшись взглядом с сестрой, дежурившей в палате. Последняя подошла к Дине, но та не замечала ее. Дина продолжала идти к кровати, скрывая слезы за разрывающей душу улыбкой и молясь о том, чтобы ей хватило сил.

— Привет, бэби, это мама. — Из кровати раздался тихий стон, и детские глаза стали следить за ее движением. Было нетрудно заметить, что Пилар узнала ее и все поняла. — Все будет замечательно. Просто замечательно… — Она встала рядом с кроватью и дотронулась до руки Пилар, свободной от бинтов, а затем нежно в легком прикосновении, чтобы не причинить боль, взяла ее руку в свои ладони, поднесла к губам и поцеловала пальчики ее маленькой девочки. — Все будет в порядке, моя любимая, ты поправишься.

Девочка издала какой-то непонятный звук.

— Тише… ты поговоришь со мной потом. Не сейчас. — Голос Дины прозвучал едва слышно, но вполне решительно.

Пилар покачала головой.

— Я…

— Тише… — У Дины был страдальческий вид, а глаза Пилар смотрели вопрошающе.

— Ты что-то хочешь? — Дина наблюдала за ней, но не прочла ответа в ее глазах. Дина посмотрела на сестру. Может быть, ей больно? Та приблизилась, и они вместе наблюдали в ожидании, что Пилар что-то попытается передать.

— Ра… да… ты… пришла. — Шепотом произнесенные отрывочные слова донеслись из кровати; это наполнило душу Дины состраданием, и ей захотелось заплакать. Слезы появились у нее на глазах. Продолжая держать руку Пилар, она заставила себя улыбнуться.

— Я тоже рада, что приехала. Теперь не разговаривай, бэби. Пожалуйста. Мы поговорим позднее. У нас будет что сказать друг другу.

На этот раз Пилар слегка кивнула, а затем закрыла глаза на какое-то время. Когда Дина шла по холлу с сестрой, та рассказала ей, что Пилар все время до операции, когда ей ввели обезболивающее средство, была в полном сознании, как если бы она ждала кого-то или чего-то, и только теперь стало ясно почему.

— Ваше присутствие здесь будет иметь огромное значение для нее, вы знаете, мадам Дьюрас. — Дежурная сестра говорила на превосходном английском языке и выглядела весьма решительной. Ее слова успокоили Дину. Пилар действительно ждала ее. Она любила ее по-прежнему. Глупо было думать, что в такой момент это имело значение, но это было важно. Дина опасалась, что даже в таких тяжелых обстоятельствах Пилар могла отвернуться от нее. Но она не сделала этого. Или она все-таки больше ждала Марка? Неважно. Дина неслышно прошла в глубину палаты и присела.

Прошло более двух часов, когда Пилар проснулась, и с этого момента она лежала, не спуская глаз с лица Дины, наблюдая за ней. Наконец, когда они, казалось, смотрели друг на друга, не отрываясь, часами, Дине померещилось, что Пилар улыбнулась ей. Дина снова подошла к кровати и опять нежно взяла в ладони руку дочери.

— Я люблю тебя, дорогая. И ты молодчина. Почему бы тебе не попытаться еще немного поспать?

Но ее глаза ответили «нет». Они оставались открытыми не менее часа, пока она наблюдала, изучала, вглядываясь в лицо матери, как если бы пыталась запомнить его навсегда, как будто бы старалась вымолвить слова, выговорить которые у нее не было сил. Прошел еще час, пока она сделала попытку заговорить.

— Песик… — Дина изобразила непонимание, и Пилар попыталась снова. — Ты… привезла моего… песика? — На этот раз Дина не смогла сдержать слез. Песик, ее любимая игрушка, ее сокровище со времени ее детских лет. Теперь уже старый, грязный, растрепанный, песик был в конце концов заброшен на одну из полок где-то в доме. Дина не смогла выбросить его насовсем. С этой игрушкой было связано так много воспоминаний о детских годах Пилар. Теперь Дина, наблюдая за дочерью, пыталась понять, понимала ли она, где находится сейчас, или же перенеслась куда-то далеко-далеко в детство, к Песику.

— Он ждет тебя дома.

Пилар кивнула, едва улыбнувшись.

— О'кей… — Слово прозвучало словно звук перышка, проведенного по губам, и она снова провалилась в сон.

Песик. Воспоминания о нем вернули Дину на двенадцать лет назад, пока она сидела на узком стуле и перебирала в памяти события, связанные со временем, когда Пилар было три года, четыре, пять, потом девять… и, наконец, очень быстро двенадцать, а теперь почти шестнадцать. Она была таким чудесным ребенком, когда была совсем маленькая, такая крохотная и грациозная девчушка с золотыми локонами и голубыми глазами. Она вспоминала все очаровательные слова, произнесенные ею; все танцы, которые она иногда исполняла для родителей во время игр; все чаепития, которые она устраивала своим куклам, все рассказы, сочиненные ею, и стихи, и пьесы; и ту блузку, которую она сама смастерила на день рождения Дине из двух кухонных полотенец зеленовато-желтого цвета… и Дина с самым серьезным видом отнеслась к этому, надев ее при посещении службы в церкви.

— Мадам Дьюрас? — Незнакомый женский голос, раздавшийся откуда-то издалека, заставил ее вздрогнуть. Она огляделась вокруг в испуге и увидела новую сестру.

— Да?

— Не хотите ли отдохнуть? В соседней комнате есть кровать. — Лицо у нее светилось лаской, а глаза, повидавшие многое, смотрели с пониманием. Она погладила Дину по руке. — Вы здесь уже очень давно.

— А который час? — Вернувшееся к Дине чувство реальности подсказало ей, что она провела много времени в своих воспоминаниях.

— Почти одиннадцать.

В Сан-Франциско было два часа пополудни. Она уехала из дому чуть менее суток назад, а ей казалось, что прошли годы. Она поднялась и потянулась.

— Как она? — Дина напряженно вглядывалась в кровать.

Ласковая медсестра после некоторого раздумья ответила:

— Все так же.

— А когда придет доктор? — И почему, черт возьми, он не появился здесь ни разу за те пять часов, которые Дина провела рядом с Пилар? И где был Марк, черт подери? Разве он не приехал? Он привел бы в чувство этих лентяев, и всё бы сразу зашевелилось. Дина посмотрела на экраны мониторов, раздосадованная загадочными изображениями, которые они выдавали.

— Доктор подойдет через некоторое время. Вам стоит немного передохнуть. Вы можете даже на ночь пойти домой. Мы сделали мадемуазель укол, Теперь она проспит довольно долго.

Дина не хотела уходить, но подумала, что другого времени, чтобы привести себя в порядок в доме свекрови, у нее может не быть. Она сможет наконец выяснить, разыскали ли они Марка, и узнать, куда подевался доктор. Кто он такой? И где пропадает? И что он скажет? Единственное, что она знала, так это то, что положение Пилар было критическим. Дина почувствовала себя невероятно беспомощной, сидя здесь часами, ожидая объяснения или признака хоть какого-либо улучшения и надежды… или прихода любого, кто утешил бы ее, сказав, что ничего серьезного нет. Но в это трудно было бы поверить.

— Мадам? — Сестра с участием посмотрела на нее. Дина выглядела такой же изможденной, как и Пилар, забирая свою сумку.

— Я оставлю телефон, по которому меня можно найти; и я скоро вернусь. Как долго, вы полагаете, она может проспать?

— По меньшей мере часа четыре, возможно, даже пять или шесть. До трех она не проснется. И я обещаю… если что-то возникнет или, проснувшись, она позовет вас, я позвоню тотчас.

Дина кивнула и черкнула на листке телефон матери Марка. Она с мучительной болью в глазах посмотрела на сестру.

— Немедленно сообщите мне, если… мне нужно будет прийти.

Она не могла заставить себя сказать большего, но сестра поняла. Она прикрепила номер телефона к истории болезни и улыбнулась, глядя на ее усталое лицо.

— Я позвоню. Но вам нужно обязательно поспать.

Дина не могла вспомнить, когда она чувствовала себя столь уставшей в последний раз, но сейчас ей было не до сна. Она должна позвонить Бену. Поговорить с доктором. Узнать, что с Марком. В голове ее все перемешалось, и она снова почувствовала, как начинает кружиться голова. Она сильно прижалась к стене, и головокружение прошло. Так она простояла некоторое время, глядя на Пилар. Затем, вся в слезах, она вышла из палаты, держа в одной руке сумку, перекинув пальто через плечо. У нее щемило сердце.

На стоянке через улицу она нашла такси и упала на сиденье с громким вздохом, скорее похожим на стон. Каждая частица ее тела болела от усталости и горя, все в ней было напряжено и на грани истощения. В ее голове мысли, связанные с воспоминаниями о Пилар, не прекращали свой шумный и бессвязный бег: Пилар, бэби… Пилар в прошлом году… Пилар в семь лет… Пилар у себя в комнате. В школе. В аэропорту. С новой прической. Ее первые чулки. Красный бант. Это было похоже на непрекращающийся фильм, который она смотрела целый день; он был то со звуком, то без звука, но от его изображений нельзя было скрыться никуда, даже когда такси домчало ее до улицы Франсуа Первого.

Это был фешенебельный район, расположенный поблизости от фирмы Кристиан Диор. Эта улица соседствовала с Елисейскими Полями и была столь же очаровательна, как и любая другая в Париже. В молодые годы Дина часто выкраивала время во второй половине дня и посещала магазины и маленькие кафе, где можно было выпить кофе по-быстрому, забыв на время строгий и размеренный уклад жизни в доме свекрови. Но теперь все воспоминания о тех днях были далеки от нее. Она ехала в такси еле живая от усталости, которая наваливалась на нее все сильнее.

Водитель курил галльские сигареты и напевал старинную песенку. Он был настолько доволен собой, что не замечал хмурого вида пассажирки на заднем сиденье. Прибыв по указанному адресу, он вовсю улыбнулся Дине, никак не прореагировавшей на улыбку. Она просто протянула ему деньги и вышла. Водитель пожал плечами и сразу уехал, пока она с трудом добиралась до двери. От ее внимания не ускользнуло, что свекрови не было в больнице весь вечер. Сестра сказала, что она пробыла с Пилар два часа утром. Всего два часа? И только? Оставить Пилар одну в таком ужасном состоянии?! То, о чем Дина всегда догадывалась, оказалось правдой: мадам Дьюрас была бессердечной женщиной.

Дина нажала дважды быстро и резко на кнопку звонка. Переступив через высокий порог, она закрыла за собой дверь и направилась к небольшой изящной «клетке». Ей всегда казалось, что в этом лифте должна находиться канарейка, а не люди, но сегодня ей было не до шуток; она нажала на кнопку седьмого этажа, который был самым верхним. Мадам Дьюрас занимала там целый этаж с надстройкой.

Безликая горничная в форменной одежде ждала у двери, когда Дина переступила через порог.

— Oui, madam?[48] — Она с неудовольствием и даже неприязнью взглянула на Дину.

— Je suis madame Duras[49]. — Ее французский звучал ужасно, но ей было наплевать.

— Ah, bon[50]. Мадам ждет вас в гостиной.

Как мило. Разливает чай? Дина стиснула зубы, шагая вслед за горничной в гостиную. Все было как всегда, все на своем месте. Никто бы не поверил, что внучка мадам Эдуард Дьюрас почти умирала в больнице в двух милях от ее дома. Когда горничная привела наконец Дину в комнату, все было в безукоризненном порядке, включая саму мадам Дьюрас. На свекрови был темно-зеленый шелковый халат, прическа ее была безукоризненна, а шаг вполне твердый, когда она направилась навстречу Дине с вытянутой рукой. И только глаза ее были неспокойны. Она поздоровалась с Диной за руку, поцеловала в обе щеки, посмотрев с неудовольствием на выражение лица невестки.

— Ты только что приехала? — Глазами она показала горничной на дверь, и та в мгновение ока удалилась.

— Нет. Я пробыла с Пилар весь вечер. И мне еще надо повидать доктора. — Дина сняла жакет и почти упала в кресло.

— У тебя очень усталый вид. — Пожилая дама смотрела на Дину с каменным лицом. И только выражение лукавых, много повидавших на своем веку глаз давало понять, что в них, несмотря на всю твердокаменность, была жизнь.