Даниэла Стил - Конец лета

Задняя дверь дома, которая находилась за кухней, была заперта, но у Дины был свой ключ. Она позвонила Ким и попросила ее нанять машину — грузовой фургон. Она объяснит ей все позднее. Она договорилась с бакалейной лавкой, чтобы те прислали ей дюжину ящиков. Необходимые принадлежности для работы в студии легко уместились в трех из них. Ее фотографии и альбомы — в пяти. Все картины были аккуратно сложены внизу у лестницы. Она приготовила шесть чемоданов для личных вещей. Позвонив по телефону Маргарет, Дина попросила о помощи, так как одной ей с этим было не управиться. Она принялась за работу в студии с шести утра, а сейчас было почти девять. Она знала, что Марк уже, по-видимому, шел на работу. После ночного разговора, когда она покинула их спальню, он не последовал за ней в студию. Тишина в доме была невыносимой; развязка наступила при полном молчании. Теперь все ее прошлое сможет разместиться в дюжине ящиков и нескольких чемоданах. Все остальное она оставляла ему. Оно принадлежало ему по праву. Вся мебель привезена из Франции; картины, ковры, столовое серебро, принадлежавшее его матери, тоже было доставлено из Франции. Все, что она с годами собрала в своей студии, — книги по искусству, кисти, краски, безделушки, включавшие ее любимые вещи, были дороги только ей. У нее была одежда и ювелирные украшения, которые она возьмет с собой. Пока она не найдет работу, ей придется их продать. Она заберет все свои картины, которые мало что значили для него, чтобы продать их тоже. За исключением одной, где она вместе с Пилар. Это было ее сокровище, не подлежащее продаже. Остальное останется ему, он один мог претендовать на все это.

Она отперла дверь внизу у лестницы, ведущей в студию, и нерешительными шагами стала пробираться по дому. Что, если он еще не ушел? Если он поджидает ее? Если догадался о ее намерениях в ближайшие часы? Но это все не имело значения. Он не сможет вернуть ее. Он сказал ей все, что ей нужно было знать этой ночью. Ребенок был не его, а Бена. И он знал об этом все это время. Но теперь и это не имело значения. Никакого.

— Маргарет?.. — Она была в затруднении, что сказать.

— Он отправился на работу в половине девятого. — В глазах у Маргарет стояли слезы. — Миссис Дьюрас, вы не… не покидайте нас, не уходите…

Эти слова должны были бы быть произнесены Марком, хотя его слова мало что могли изменить, ибо он проиграл. А убедиться в реальности своих опасений по поводу ее окончательного решения он не мог, так как был слишком пьян. Он, должно быть, решил, что, отоспавшись и позволив ей укрыться в студии, он сможет выпросить у нее прощения. Он купит ей что-нибудь из дорогих ювелирных украшений и сможет солгать ей в очередной раз, и тогда все снова наладится. На сей раз он ошибся. Дина одной рукой обняла Маргарет.

— Я должна. Но вы придете навестить меня.

— Правда? — Старая женщина выглядела совершенно разбитой. Дина улыбнулась ей сквозь слезы. Но сейчас она плакала не из-за него, а из-за себя.

Не успели они покончить со вторым чемоданом, как раздался звонок. Дина вскочила на ноги, вздрогнула, и даже Маргарет испугалась на мгновенье, но Дина, сбежав по лестнице, увидела, что это пришла Ким.

— Я заказала самый большой фургон, который у них был. Он напоминает лодку. — Она хотела было улыбнуться, но увидела, что Дине не до шуток. Под глазами у нее были темные круги, волосы растрепаны, глаза покраснели. — Похоже, что ночь была еще та.

— Ребенок не его. — Это было первое, что Дина смогла вымолвить, и вдруг она улыбнулась подруге. — Это ребенок Бена, и я так рада.

— Боже праведный, Иисус Христос. — Какое-то время Ким не знала, плакать ей или смеяться, но все же почувствовала, громадное облегчение. Дина была свободна.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

— И ты уходишь?

— Да. Сейчас же.

— Я подозревала что-то в этом роде. И все из-за ребенка? — Они стояли по-прежнему у двери. Дина медленно направилась к лестнице.

— Из-за этого и всего остального. Из-за его подруги, из-за ребенка. Это не была счастливая семейная жизнь, Ким. Но как бы там ни было, все закончено. Я поняла это окончательно вчера вечером.

— Ты сообщишь Бену? — Этот вопрос был лишним. Она знала, что Дина сделает это. Она верила в это. Но Дина покачала головой.

— Ты шутишь, а почему нет?

— Почему? Чтобы я, убежав из дома Марка, направилась сразу в его дом? Чтобы он стал заботиться обо мне? Я покинула его, Ким. Просто оставила одного, вернувшись к Марку, не сказав даже, что жду ребенка. Разве у меня есть право позвать его сейчас? — Глаза ее казались такими большими. Ким уставилась на нее, пытаясь осмыслить сказанное.

— Но у тебя его ребенок. О каком еще праве ты говоришь?

— Не знаю. Я просто знаю, что не смогу позвонить.

— Тогда какого черта ты все это делаешь! — Ким схватила ее за руку, когда та начала подниматься вверх по ступенькам.

— Ухожу отсюда. Найду квартиру и стану сама заботиться о себе.

— О, ради Бога, оставь свои благородные замашки! Как ты, черт возьми, будешь питаться?

— Начну рисовать, работать, продам украшения… Вот увидишь. Пошли, мне нужно управиться с вещами наверху. — Ким, поразмыслив, последовала за ней по лестнице. Она подумала, что уход от Марка был самым лучшим решением для Дины, но не сообщить об этом Бену было весьма неразумно.

Маргарет закончила упаковывать последний чемодан. В комнате остались только вещи, принадлежащие Марку. Небольшие безделушки и фотографии, маленькие сувениры, коробка с драгоценностями и книги… Все это было упаковано, чтобы уйти отсюда навсегда. Она задержалась на мгновение на пороге, а затем поспешила вниз.

Вся процедура укладки вещей в машину заняла у них минут двадцать пять, и все это время Маргарет плакала, не переставая, а Ким выносила все тяжелые чемоданы. Дина принесла только свои картины, которые мало что весили.

— Не трогай это! — Ким закричала на Дину, когда та попыталась было поднять дорожную сумку. — Дуреха, ведь ты уже на пятом месяце беременности. — Дина улыбнулась.

— Ошибаешься. Возможно, около четырех. — И тогда они дружно засмеялись. Дина высчитала это рано утром, пока очищала все свои кисти, заворачивала их в газету и убирала. Он сказал ей, что она забеременела в конце июня, как раз тогда, когда он уехал. Но скорее всего это произошло во второй половине июля, когда она была с Беном. Это объясняло, почему доктор Джонс не услышал сердцебиения ребенка: он полагал, что время для этого уже наступило, а также то, что живот у Дины был небольшим. Включая и то, что она, увы, все еще так плохо себя чувствовала: вероятнее всего, срок ее беременности равнялся только четырем месяцам. — О, мой Бог. — Она вдруг взглянула на Ким. — Сегодня День Благодарения?

— Да.

— Почему ты мне не сказала?

— Я полагала, что ты знаешь.

— Ведь ты должна быть где-то в другом месте?

— Пока еще есть время. Сначала устроим тебя. Ты сможешь поспать. А затем мы приоденемся и насладимся праздничным обедом с индейкой.

— Ты ненормальная. Ты ведешь себя так, как будто ты в течение нескольких недель готовилась принять меня. — И обе они обменялись улыбками, когда запихнули последнюю картину в кузов машины. — Я буду жить в гостинице, чтоб ты знала. — Она сказала это твердым голосом, взглянув на картины и коробки в машине.

— Нет, не будешь. — Ким не уступала ей в твердости. — Ты останешься у меня. Пока не будешь готова выехать.

— Мы обсудим это позднее. Я хочу зайти в дом на минутку и убедиться, что ничего не забыла.

— А что, если Марк вдруг вернется сейчас? В конце концов, сегодня — праздник.

Но Дина покачала головой.

— Не для него. Он работает в этот день. — А затем, чуть улыбнувшись, снова покачала головой. — Это не связано с француженкой.

Ким кивнула и забралась в машину. Дина отправилась в дом. Маргарет была на кухне, и Дина на время осталась одна. В последний раз в доме, который никогда не был по-настоящему ее домом. Это был всегда его дом. Возможно, его французская подружка в меховом манто полюбит его; возможно, этот дом будет значить что-нибудь для нее.

Дина стояла в зале гостиной, еще раз взглянув на портреты предков Марка Эдуарда. Удивительным было и то, что после восемнадцати лет пребывания здесь она забирала с собой все то немногое, что было у нее, когда она впервые вошла сюда. Несколько ящиков, несколько холстов, ее одежда, которая стоила сейчас дороже. Драгоценности позволят ей продержаться на плаву. Ее картины были лучше, а художественные принадлежности качеством выше. И в то же время все ее богатства уместились в одной машине. Они же вместили все ее восемнадцать лет. Она села за письменный стол, достала из ящика листок бумаги. Бумага для писем была от фирмы «Веджвуд», голубая с белой каемкой, с реквизитами мадам Марк Эдуард Дьюрас. Она вытащила ручку, задумалась на минуту и затем написала всего несколько слов:

Я любила тебя, дорогой.

Прощай.

Смахнув ладонью слезу с лица, она сложила бумагу и прикрепила ее к зеркалу в зале. Повернувшись, она увидела, что Маргарет наблюдает за ней, не скрывая слез, струившихся по ее лицу. Ничего не сказав, Дина только подошла к ней и на мгновение прижала к себе. Затем, тоже вся в слезах, кивнула ей и направилась к двери. Она произнесла всего лишь одно слово на выходе, и произнесла его так тихо, чтобы Маргарет не услышала его. Закрывая за собой дверь, Дина улыбнулась и сказала нежно:

— Прощай.

— Почему ты отказываешься прийти? — Ким не скрывала своего неудовольствия. — Сегодня День Благодарения, и я не могу оставить тебя одну.

— Нет, сможешь. Я принадлежу к числу неприглашенных гостей, к тому же очень уставших. Я не могу, радость моя. Честно. Я чертовски устала. Оставь меня здесь, и, возможно, я приду в себя завтра.

Но Ким совсем не была уверена в этом. События последних суток сказались на ней. Дина выглядела измученной и сникшей. Ким даже решилась на то, чтобы позвонить доктору Джонсу по телефону из кухни, откуда Дина не могла ее услышать. Она объяснила ему все, что произошло, но он посоветовал ей оставить подругу в покое. Дать ей возможность делать все, что ей хочется. Он был уверен, что все обойдется. Исходя из этого, Ким решила больше не настаивать.

— Хорошо. Но ты уверена, что тебе не будет одиноко?

— Нет, скорее всего я засну. — Она устало улыбнулась подруге, подавив желание зевнуть. — Я не думаю, что буду скучать без такого праздника в этом году. — Обе женщины обменялись улыбками, и не успела Ким выйти, как Дина тут же заснула. Ким на цыпочках дошла до двери и бесшумно заперла ее.

В тот же вечер около одиннадцати часов он повернул ключ в замке и на мгновение задержал дыхание. С его стороны было безрассудством не позвонить, но не знал, что сказать. Что мог он сказать ей? Как забрать обратно слова, уже сказанные им? Он хотел купить ей что-либо приятное, чтобы вернуть ее, но все магазины из-за праздника были закрыты. День Благодарения. День, когда благодарят. Половину дня он провел в конторе, другую — в тихой обстановке с Шантал. Она поняла, что что-то произошло, но не знала, что именно. Он обнимал ее в постели как-то по-другому, чем всегда, когда они занимались любовью.

Он открыл дверь и осмотрелся. В доме не горел свет и не было слышно ни звука. Она, очевидно, спала. Ее машина была в гараже. Он даже не заметил, что из-под двери комнаты Маргарет в коридор пробивался свет. Целый дом как бы замер, и он включил всего лишь одну небольшую лампу, когда снимал пальто. И вдруг увидел записку, засунутую в раму зеркала недалеко от двери. Она вышла? Ушла куда-то с подругой? Он протянул руку за запиской и подержал ее, ощущая, как странное чувство захлестывает его. Так он стоял некоторое время, как будто надеясь услышать ее голос или звук шагов по ступенькам. Он осмотрелся снова, вслушиваясь в тишину, а затем медленно раскрыл сложенную бумагу. В глазах у него затуманилось, и в голове отчаянно застучало, когда он прочел ее. «Я любила тебя, дорогой. Прощай». Почему «любила»? Почему в прошедшем времени? Но он понял. Он сказал ей единственную вещь, о которой она могла никогда не узнать. Что этот ребенок не был его. Она теперь знала, что он солгал ей и о ребенке, и о Шантал… Она узнала о его другой жизни. Она видела его с Шантал в Париже и снова здесь на днях. Он с трудом взбирался по лестнице — ноги как будто налиты были свинцом. Он найдет Дину там. Она спит в своей постели. Весь день он старался забыть о том, что произошло между ними, надеясь, что все уйдет само собой. Все могло бы быть иначе, позвони он ей. Но он не мог. Он не захотел сделать этого. Все, что ему оставалось сейчас, — добежать до ее кровати и найти ее там, спящую.