— Как ты, Конфетка?

— Хорошо.

— Не потеряла нас?

— Потеряла, конечно. А где Шон?

— Вон там, смотри.

Кэндис посмотрела вперед, прикрывая глаза ладонью от солнца. Шон ехал верхом на черном жеребце, ведя за собой такого же. В ковбойской шляпе, на джинсах кожаные накладки— чапы. Сквозь вибрирующий от жары воздух она видела, что он без рубахи, мышцы на солнце отливают бронзовым загаром.

Подъехал неспешно, так же не сводя глаз с девушки, а у нее сбилось дыхание, до того он был красивым и мужественным. Сердце забилось чаще, вот только этой ночью он был с ней, любил ее, она кончала на его члене, кричала, а сейчас от одного его взгляда тянуло живот.

— Это платье матери, тебе очень идет.

— Да? Я не знала, извини, что взяла. Но…

Шон ловко спрыгивает с седла, привязывает поводья, подходит. Стоит совсем близко, Кэндис чувствует жар его тела.

— Под ним, я так понимаю, ничего нет?

— Нет, — девушка краснеет, отводит взгляд.

И сколько можно так реагировать на этих мужчин, пора уже привыкнуть к их откровенным взглядам и вопросам. Их снова двое, совсем рядом, рука Лукаса на ее талии, Шон гладит ее по лицу, Кэндис снова готова прямо здесь упасть в пропасть наслаждения и удовольствия вместе с братьями Паркер.

Глава 25

На крыльце рядом с братом стояла девушка, на ней было голубое короткое платье-туника. Шон решил, что это мать приехала их проконтролировать. Но, пришпорив коня и подъехав ближе, он понял, что ему лишь показалось, даже выдохнул с облегчением. Это была Кэндис, она нашла платье их матери, тогда она была моложе, одевалась проще, была живая и веселая.

Он прекрасно помнит те времена, когда они всей семьей жили иногда в этом домике и были счастливы. Наверное, для детей любой момент, проведенный вместе с родителями — это счастье.

Шон обожал свою мать, он преклонялся перед своей семьей, считая, что именно семья — вот главное, что должно быть в жизни каждого. Это опора, поддержка, пока эта опора не пошатнулась, и его ценности не рухнули в один миг. Ему было семнадцать, достаточно взрослый, чтобы понять и принять многое. Он не понял, не принял.

У отца был роман, много лет, с женщиной из городка. Говорят, что она даже родила от него ребенка. И спокойно жила, принимая у себя чужого мужа. После раскрытия всей истории, десять лет назад она уехала из города. Шон не хотел и не собирался понимать мотивы той женщины, он ничего не хотел знать, чтобы не разочароваться еще больше.

Мать узнала первой, кто-то сказал. Хотя странно, что не сказали и не донесли раньше, все знали чету Эмили и Тома Паркеров. Мать сразу стала другой, замкнулась, похудела, больше не было смеха в ее глазах, поездок, дружных семейных вечеров.

Она простила отца, а старший сын нет. Он помнит ту боль в глазах своей матери, это для всех она железная Эмили Паркер, именно такой она тогда стала. Беспринципной, категоричной, жесткой, даже жестокой. Он видел, как она сломалась, видел ее боль и слабость лишь однажды. Шон уважал ее, восхищался силой и хваткой, но указывать себе и лезть в свою жизнь он не позволит даже родной матери.

Шон не мог понять своего отца, его обман, скрываемый годами. Как можно было быть с семьей, говорить в глаза, как ты любишь и ценишь ее, и в тоже время обманывать, предавать, лгать. Он обманывал мать, своих сыновей, ту женщину, наверняка давая ей надежду, предавал того ребенка.

Шон не стал разбираться и слушать его объяснения, он просто перестал замечать и уважать своего отца. Тот много раз пытался с ним поговорить, но Шон ничего не хотел слушать и слышать, он предал их — это главное.

А Эмили словно с цепи сорвалась, она простила, но не забыла ничего. Она создавала видимость, иллюзию семьи, для всех это было именно так. Устои, традиции юга Техаса нельзя нарушать. Мать ничего не забыла даже с годами. Нельзя забыть того, кто тебя предал.

Шон усмехнулся и снова посмотрел на Кэндис: такая открытая, нежная, он бы не хотел, чтобы ее кто-то сломал, пусть она останется такой всегда.

Они сидели за столом, с аппетитом уплетали макароны, что приготовила девушка. Лукас травил байки про загонщиков, Кэндис смеялась до слез, иногда поглядывая на него. Солнечные лучи, падающие через окно, путались в ее растрепанных волосах, отливающих золотом. Она поджимала обе ноги под себя, Шон вспомнил, что они привезли ее в одном халате, резко встал и вышел.

— Что с ним?

— Шон — это Шон, не обращай внимания. Но он славный парень, поверь.

— Я верю, но иногда не понимаю его и боюсь.

— Он тебя не тронет, это точно.

— Я боюсь тех мыслей, что у него в голове, он иногда так смотрит, что мурашки бегут по коже, словно прожигает насквозь. Я думаю, что он плохого обо мне мнения.

— Вот это точно глупости, малышка. Эй, Конфетка, посмотри на меня, — Лукас двигается ближе, Кэндис смотри в его яркие синие глаза, как он рукой смахивает челку на бок. — Никто, ни я, ни Шон не думаем о тебе плохо. Ты невероятная, ты удивительная девушка, я таких, как ты, не встречал точно. Такая нежная, милая, но в тоже время в тебе такой жаркий огонь, что, кажется, я сам горю рядом.

Кэндис улыбается, ей никто никогда не говорил таких слов. Это так необычно — слышать такое и чувствовать себя при этом особенной. Громкий стук заставляет вздрогнуть и обернуться. Прямо на полу перед Кэндис стоит пара женских ковбойских сапог.

— Я нашел только это. Примерь. И хорош ворковать, надо освежиться, поехали на озеро.

— Озеро? Здесь есть озеро?

Кэндис примерила сапоги, они были мягкие, из натуральной кожи, и тоже с красивым узором, как на платье. Наверняка, это сапоги тоже миссис Паркер, но выбирать не приходилось, не ходить же босиком.

— О, вот теперь, Конфетка, ты настоящая девушка ковбоя, — Лукас снова задорно улыбнулся, рассматривая ее ножки.

— Озеро и небольшой водопад недалеко отсюда, в скалах. Мало кто знает о нем, только погонщики, случайных и заезжих здесь не бывает. Ты умеешь сидеть в седле?

Шон вопросительно посмотрел на девушку, а та только от удивления открыла рот.

— Нет, конечно, нет. Даже не проси, я не умею, я боюсь.

— Хорошо, не буду, — мужчина улыбнулся.

Когда они вышли на улицу под палящее солнце, Шон, накинув на себя рубаху, отвязал поводья.

— Это Вегас и Мираж, — он махнул рукой в сторону второго жеребца, которого лихо оседлал Лукас.

Шон проделал то же самое, это было так красиво, двое крепких мужчин на вороных жеребцах, их шкуры отливали блеском, они нетерпеливо переступали, выбивая пыль из дороги.

— Дай руку, малышка.

— Ты что, хочешь, чтобы я тоже забралась на него? Нет, нет.

— Почему ты такая трусиха? — Шон снова улыбнулся, поправляя шляпу.

— Потому что я никогда раньше такого не делала.

— Ты много чего раньше не делала, разве тебе не понравилось? Давай руку, это тебе понравится.

Шон явно делал недвусмысленные намеки, Лукас смеялся.

— Давай, малышка, не бойся. Девушка ковбоев ничего не боится.

— Ну, хорошо.

Она протянула руку, Кэндис легко взлетела, Шон усадил ее впереди себя боком. Было на самом деле необычно, высоко, она прижалась спиной к горячей груди Шона, тот обнял ее одной рукой за талию, второй ловко управляя поводьями. Вегас шел послушно, Мираж с Лукасом шел впереди. Кэндис чувствовала, как ровно и громко бьется сердце мужчины, от этого было так спокойно, что ничего не хотелось. Просто вот так ехать верхом куда угодно.

— Почти на месте. Ты не устала?

— Нет, мне очень интересно, что там за озеро.

Свернув за высокие скалы, прошли еще немного, прямо перед ними возникло озеро с прозрачной голубой водой. У Кэндис даже захватило дух, вокруг оранжевые скалы, плоские камни и небольшой водопад.

— Вода не такая теплая, там подземный источник.

— Как невероятно красиво.

Шон спрыгнул на землю, за талию опустил девушку, задерживаясь на ее талии, прошелся руками по ягодицам, проводя носом по виску.

— От тебя пахнет клубничной карамелью.

Кэндис засмеялся, обхватив его за шею, привстав на цыпочки, целуя в щеку.

— Хорош обниматься, вода — просто кайф, — Лукас уже скинул с себя всю одежду, стоял в воде, обдавая их брызгами.

Шон начал раздеваться, бросая одежду в сторону на высокий камень. Он медленно пошел в воду, совершенно обнаженный, упругие ягодицы, широкая спина, мышцы играют под загорелой кожей, зашел по пояс, обернулся. Они стояли почти рядом, оба красивые, сильные, крепкие, Лукас откинул отросшую челку и брызнул в ее сторону водой. Шон просто смотрел. Они снова ее искушали, соблазняли, провоцировали. Ее личные демоны, такие красивые, крепкие, с горящими глазами.

Внутренний голос снова кричал, останавливал, но сердце уже отбивало бешеный ритм. Пусть потом она пожалеет, будет корить себя за слабость, но, может быть, это лучшие мгновенья, которые будут в ее жизни. Она медленно сняла сапоги, подняла руки и скинула тунику.

Вода первое время обжигала холодом ноги, но чем дальше Кэндис входила в нее, тем ей становилось жарче. Мужчины не сводили с нее глаз, соски затвердели, внутри закручивался узел удовольствия. Чистое возбуждение летало в воздухе. Она чувствует, как она ласкают ее взглядом, словно руками.

— Ты такая красивая, малышка.

Лукас взял ее за руку и повел за собой вглубь, не переставая смотреть на нее. Кэндис шла, погружаясь в воду все больше, она уже скрыла ее по грудь. В стороне Шон нырнул, а потом размашисто поплыл к выступающей скале с водопадом.

— Ты знаешь, что ты безумно сексуальная?

— Ты говорил уже.

Лукас легко подхватил ее под ягодицы, усаживая на свою талию. Она чувствовала, как он возбужден. Он целует, прижимая ее крепче, проникая языком ей в рот, девушка стонет.

— Не дыши.

И тут же резко опускается вместе с ней под воду. Кэндис не успевает испугаться, открывает глаза, Лукас все еще продолжает ее целовать, она цепляется за его шею, пьет тот воздух, что он дает ей. В груди горит огненный шар, возбуждение, нежность, любовь переполняют ее.

Глава 26

— Испугалась?

Лукас выныривает, прижимая девушку к себе под ягодицы. Вода стекает по их лицам, он улыбается, такой счастливый, в глазах огоньки, смотрит так, что сердце замирает.

— Нет, с тобой не страшно.

— Я тебе говорил, что ты безумно красивая?

— Ты такое всем своим девушкам говоришь?

— Нет, только тебе, Конфетка.

— Как можно верить твоим словам, когда весь городок только и говорит о похождениях Лукаса Паркера.

— А ты не верь никому. Только мне.

Лукас становится серьезным, чуть хмурит брови, продолжая пристально вглядываться в глаза девушки.

— Ты, правда, особенная, малышка. Я, когда смотрю на тебя, в груди разливается что-то горячее. Я тогда чувствовал, что с тобой что-то случилось, сердцем чувствовал. Я бы точно убил того подонка, Шон остановил.

Кэндис проводит рукой по его лицу, у нее самой в груди бьется горячий шар, полный эмоций, готовых выплеснуться наружу. Заправляет его мокрые волосы назад, целует, крепко обхватив за шею. Лукас отвечает, моментально проникая ей в рот языком.

— Ты моя сладкая малышка. Хочу тебя, хочу постоянно, — шепчет, прикусывая губы, лаская ягодицы, проводя пальцами по раскрытой плоти.

Кэндис стонет, но отрывается от мужчины, оборачивается, совсем рядом с ними Шон. Она тянется к нему, теперь уже он подхватывает ее под попку, и его язык ласкает ее рот. Поцелуи Шона более требовательные, с напором, такие, как он сам. Его пальцы моментально проникают в ее лоно, Кэндис выгибает спину, откинувшись назад, на грудь Лукаса, который целует шею и накрывает руками грудь.

— Такая влажная внутри, такая узкая. Сводишь нас с ума.

Шон проникает сразу двумя пальцами, но не глубоко, растягивая стеночки влагалища. Смотрит девушке в лицо, как она, приоткрывая рот, стонет от удовольствия, его брат ласкает набухшие соски, перекатывая их между пальцев. Это безумно возбуждает, его член давно стоит, нужно сделать лишь одно движение, насадить девочку на себя, войти по самые яйца, но он медлит.

Вынимает пальцы, натирает клитор, проходится по половым губкам и ласкает тугое колечко ануса. Кэндис дергается, словно от легкого удара током, вскрикивает, когда Шон проникает внутрь.

— Ты же примешь нас двоих, одновременно? Да, Конфетка? Лукас будет в твоей попочке, я в твоей киске. Я сам хочу оказаться в ней, но боюсь, что порву тебя.

Палец покидает попку, Шон ласкает припухшие складочки, нежно обводя клитор. Кэндис дрожит, сама не знает отчего, это возбуждение или страх. Как она может принять их одновременно?