Первую неделю Кэндис боялась всего, неизвестных звонков, боялась визита миссис Паркер с ее очередными угрозами и такой горькой правдой, что она непременно вылила бы на нее о недостойности ее сыновей. Но все было тихо, и она расслабилась. По утрам как обычно тошнило и кружилась голова, но доктор сказал, что это вполне нормальная реакция организма на беременность, в первый триместр все примерно так и протекает у большинства женщин.

А еще ей жутко хотелось секса, даже в этом самой себе признаться было стыдно. Кэндис просыпалась среди ночи оттого, что так сладко тянуло живот, и грудь была такой чувствительной к ткани, что хотелось раздеться. Но ни Шон, ни Лукас, словно сговорившись, не приближались к ней и не касались ее. Нет, они очень заботились, опекали, оберегали, но ничего того, что было раньше не происходило между ними, словно она их младшая непутевая сестренка, это начинало раздражать.

Вот и сейчас, стоя перед зеркалом, Кэндис оглядела себя, остановилась взглядом на животе, провела по нему рукой, посмотрела на сидящего в кресле сзади нее Лукаса, он что-то рассматривал в телефоне. Доктор сказал, что срок всего около семи недель, живота еще не было видно, но то, как она себя чувствовала, было необычно.

— Лукас.

— Да, Конфетка.

— Я могу попросить тебя сделать мне какао?

— Да, конечно

Лукас ушел, а девушка сняла купленное платье, оставшись в одном белье, аккуратно убрала его в большую гардеробную, в которой теперь висели ее новые вещи, купленные братьями Паркерами. Любая девушка чувствовала бы себя золушкой, но только не она. Не хватало именно того, что было раньше: страсти, желания, влечения, огня в глазах ее любимых мужчин, а не страха за ее здоровье каждый раз, когда ее тошнит.

Грудь снова болезненно ныла в кружевном бюстгальтере, сняла его, сжала руками, чуть надавив на соски, по телу пронеслись мурашки. Хотела принять душ, но, накинув халат, спустилась вниз, на кухню.

Лукас стоял к ней спиной, наверняка готовил какао, без рубашки, широкие плечи, узкая талия, низко сидящие джинсы.

— Лукас.

— Да, малышка, твой какао почти готов.

Подошла совсем близко и провела рукой по теплой коже. Прижалась, поцеловала спину, Лукас напрягся.

— Ты больше не хочешь меня?

– С чего ты так решила? — он резко обернулся, по столу что-то зазвенело, посмотрел на девушку, прямо в глаза.

— Потому что это так. Ни ты, ни Шон больше не прикасаетесь ко мне, словно я больная.

— Господи, да что ты такое говоришь, малышка, — Лукас засмеялся, поправляя ее волосы. — Ты даже не представляешь, как я хочу тебя, но доктор сказал подождать.

— Девять месяцев? Вы будете ждать девять месяцев?

Кэндис распахнула халат, соски были напряжены, торчали острыми вишенками, грудь стала больше, налилась возбуждением.

— Черт, маленькая, а вот это запрещенный прием. Ты не представляешь, как гудят мои яйца все это время. Я даже передергивал несколько раз в душе.

— Какой ты пошляк. Поцелуй меня.

— Я поцелую, но уже не остановлюсь.

Лукас жадно рассматривал ее грудь, боясь к ней прикоснуться, словно это будет его точкой невозврата к тому, что и так неизбежно произойдет. Накрыл упругие полушария ладонями, член стоял, больно упираясь в молнию джинсов.

Кэндис не успела опомниться, как оказалась сидящей на столе, а Лукас уже покрывал поцелуями ее шею, плечи, грудь, вбирая в рот чувствительные соски. Его руки были везде, послышался треск рвущейся ткани, и вот уже на ее припухших половых губах его пальцы.

— Нереально сладкая Конфетка. Как же я скучал по тебе. Такая уже мокрая…черт, малышка…как же я хочу тебя.

Лукас растирает возбужденный клитор, Кэндис дергается, словно от тока, удовольствие проносится по телу. Она зарывается пальцами в его волосы, притягивая к груди, подставляя ее для откровенных ласк.

— Да, да….мммм…Лукас… господи. Хочу тебя…хочу.

— Шон меня убьет, нельзя, маленькая.

Снова сильное нажатие на клитор, Кэндис шире разводит бедра, двигается на встречу ласкам, что дарит ей Лукас. Прикусывает губу, ведет попкой, удовольствие обрушивается неожиданно, она кончает, Лукас с силой втягивает сосок, растирая клитор, продлевая ее оргазм. Кэндис кричит, сердце готово вырваться из груди.

— Малышка, ты сведешь меня с ума. Черт, сейчас кончу сам.

— Пожалуйста, Лукас.

Кэндис сама не знает, что просит, но ей так необходимо чувствовать его, подарить ему удовольствие. Сама пытается расстегнуть ремень и молнию, но руки, как и тело, все еще трясет после оргазма. Лукас помогает, она смотри на возбужденный член, проводит по нему несколько раз рукой, размазывая влагу по крупной головке.

— Да, сладкая, вот так, потрогай его.

— Нет, я хочу чувствовать тебя. Совсем немного.

Лукас готов сопротивляться, но это выше его, аккуратно входит, заполняя узкое лоно девушки собой только наполовину. Стонет, упирается лбом ей в плечо, у него, наверное, целую вечность не было секса, он так нереально хотел свою Конфетку все это время. Сейчас достаточно всего пары движений и он кончит.

Проникает чуть глубже, несколько толчков, но этого мало, необходимо еще, сильнее, глубже. Кэндис двигается навстречу, но Лукас, словно специально, все делает медленно и не глубоко.

— Сильнее, Лукас….аааа…сильнее.

— Нет, малышка, нельзя. Дьявол, какая же ты узкая и горячая.

Еще несколько толчков, Кэндис ловит момент, когда член внутри нее набухает еще больше, Лукас до хруста сжимает ей плечи, впивается в губы, кончает. Теплая сперма орошает ее лоно, толчки выталкивают ее наружу, тело вибрирует, но оргазм так и не приходит.

— Люблю тебя, малышка. Прости, не мог больше держаться. Ты безумно сексуальная.

— Лукас, — берет его лицо, смотрит в синие глаза. — И я люблю тебя.

— Я знаю, Конфетка, знаю, — так задорно улыбается.

Лукас медленно вынимает член, смотрит на то, как вся киска девушки перемазана его спермой. Стирает ее бумажным полотенцем, Кэндис следит за его движениями, а саму все еще потряхивает от возбуждения. Поднимает голову, смотрит за спину Лукаса, там, совсем рядом, стоит Шон. Они даже не слышали, как он зашел.

Он странно смотрит, в глазах чистый огонь, медленно снимает футболку, отбрасывает в сторону. Наконец-то она видит в его глазах не трепет и заботу, а страсть и желание.

— Иди ко мне, девочка.

Лукас молча отходит, лишь улыбается и целует Кэндис в плечо. Ее подхватывают под ягодицы, халат летит на пол, несут к дивану. Шон усаживает ее на себя, таким же жадным взглядом рассматривая грудь девушки. Проводит шершавыми ладонями по соскам, отчего Кэндис вздрагивает.

— Вы ослушались того, что говорил доктор?

— Совсем немного, — Кэндис улыбается, прогибает спину, наклоняется так, что ее грудь оказывается около губ мужчины. Но тут же вскрикивает, когда Шон целует ее, мнет, лижет языком.

— Непослушная какая девочка. Это, наверняка, ты спровоцировала Лукаса.

— Да….аааа….да…я.

Руки ласкают тело, пальцы скользят по раскрытой плоти, Шон скользит ими по колечку ануса, чуть надавливая, Кэндис теряется в ощущениях. Она так возбуждена и тело требует разрядки, того, одного быстрого оргазма было так мало. Это невыносимая пытка, когда он так делает. Она ерзает попкой, стонет, что-то шепчет.

Снова звон бляшки ремня, крупная головка вместо пальцев скользит по ее промежности. Она оседает сама, насаживаясь на член, издает громкий стон.

— Ты так соскучилась, Конфетка?

— Да… очень.

— Давай, двигайся сама, как ты хочешь.

И она начинает приподниматься и снова оседать, Шон, не переставая, ласкает ее грудь, сжимая талию, спускаясь на ягодицы. Кэндис ловит свой ритм, теперь она имеет полную власть над этим сильным мужчиной. Колечка ануса касаются пальцы, они скользят по нему, размазывая ее влагу и сперму Лукаса, это так порочно и так возбуждающе.

— Да… ааааа…. Шон…боже…. сейчас….дааааа.

Кэндис кончает так внезапно, сжимая своими стеночками член Шона, он следует за ней, прижимая к себе, рычит ей в шею, пульсирует, сперма выплескивается сильными точками, тяжело дышит, его оргазм долгий.

— Да, девочка, да, моя любимая.

Это так невероятно и так чувственно, что у Кэндис наворачиваются слезы.

— И я люблю тебя. Люблю тебя и Лукаса, очень сильно.

— Ты что? Тебе больно? Кэндис?

— Нет, нет, все хорошо. Просто я счастлива, пообещай мне кое-что.

– Все что угодно.

– Я не хочу больше спать одна.

– Хорошо, ты никогда больше не будешь спать одна, мы с Лукасом тебе обещаем.

– И еще я очень боюсь вашу маму. И мне так странно идти на ужин и встречаться с ней, я, наверное, там умру от страха.

— Не говори глупостей, все будет хорошо.

Шон снова берет ее на руки и несет наверх, до ужина всего час, надо собраться, но все равно внутри такой мандраж, что трясутся руки. Их мать может выкинуть любой фокус, она так и не знает, о чем они там договорилась, но если ужин пройдет хорошо, то и дальше все будет хорошо.

Глава 48

— Я не понимаю, к чему весь этот спектакль? Зачем устраивать этот ужин?

— Эмили, это наши дети, это твои сыновья. С чего ты решила, что ужин с ними — это спектакль?

Том Паркер смотрел на свою жену и снова не понимал ее поведения. После того, как несколько недель назад к ним пришли Шон и Лукас и объявили открыто, что любят одну девушку, Эмили не находила себе места. Она до последнего считала, что это все шутка, мальчики наиграются и опомнятся.

— Это все влияние твоей матери, Барбара даже с того света делает все мне назло.

— Ты преувеличиваешь.

— Да я бы рада преувеличивать, но это все происходит на самом деле с моими сыновьями. С нашими сыновьями!

Эмили нервничала, не могла попасть сережкой в мочку уха, ужин должен был начаться буквально через несколько минут, а от своего мужа она не видела никакой поддержки.

— Наши дети сделали свой выбор, пришли и сказали об этом нам, они не прячутся и ничего не скрывают, что говорит о серьезности их отношений. Хотя могли совершенно не делать этого, зная твой склочный характер.

— Как у тебя все просто. Да, конечно, твоя мать жила с двумя мужиками, ты вырос в этом, куда уж мне тебя понять.

— Прекрати трогать мою мать и отцов. Прекрати так себя вести.

— Как так?

— Как злобная, всем вечно недовольная склочная баба, — Том повысил голос и с укором посмотрел на жену.

— Что-то раньше тебя все устраивало.

— Раньше я молчал, а сейчас молчать не буду, когда дело касается моих детей и их счастья.

— Как снова у тебя все просто. Сыновья живут с одной девкой, не пойми с какой окраины, непонятно, кто ее мать и как она ее воспитала. А отец ее, оказывается, наш доблестный шериф. Это у вас такая мужская солидарность? Вы оба кого-то там втихушку потрахивали и считали, что это в порядке вещей.

— Я уже попросил прощения и не один раз. Ты простила, но, видимо, не забыла и не забудешь никогда. А простить — это не значит задевать и унижать постоянно, припоминая по каждому поводу. Не заставляй меня жалеть о своих словах. Я виноват, очень виноват и перед тобой, и перед той женщиной, но я, увы, не могу вернуть прошлого. Поэтому очень тебя прошу, Эмили, не заставляй своих детей себя ненавидеть.

— Но я ведь хотела им лучшего будущего.

— Они сами выбрали такое будущее, это их выбор, а не наш.

Эмили наконец застегнула сережку, одернула черное платье — футляр, пригладила идеально уложенные волосы, судорожно вдохнула через нос. Ее всегда начинало трясти, когда она затрагивала тему измены мужа. Может быть, на самом деле, не стоило тогда прощать его, а стоило разойтись и жить каждому счастливо своей жизнью.

Она была воспитана в очень консервативной семье, даже потом открывшаяся правда о братьях Паркерах и одной женщине на двоих, которой была ее свекровь, повергла ее в шок. В случае развода она боялась гнева своего отца, его упреков в том, что именно она была бы виновата в том, что муж гульнул на сторону. Но ведь она не виновата, вот в чем несправедливость. Именно после тех событий Эмили стала другой. Надела маску благополучия, ушла вся в работу, приумножая состояние и влияние фамилии Паркер.

— Эмили, пойми, — Том подошел к ней сзади и приобнял за плечи. — Не надо быть железной леди всегда, расслабься, мальчики сказали, что Кэндис — прекрасная девушка.

— Я постараюсь.

Гостиная центральной усадьбы светилась всеми огнями, хрусталь блестел, в столовом серебре отражались его блики. Фамильный фарфор, элитное вино, белоснежные скатерти — Кэндис чувствовала себя здесь чужой. По обе стороны от нее сидели Лукас и Шон, а напротив — чета Паркеров, Эмили и Том.