— Я с хорошими вестями! Мне разрешили устроить вам встречу.

Без лишних предисловий шевалье в двух словах изложил суть дела, заставив себя улыбнуться и ни словом не упомянув о том, чего стоило ему это разрешение, к каким уговорам и обещаниям пришлось прибегнуть в разговоре с епископом.

— Через пять дней вашего катара повезут на допрос в епископский дворец. Там вы и встретитесь с ним в присутствии охранника.

— Спасибо! — кивнула Сабина и вдруг медленно опустилась на стоящий рядом табурет.

Увидев, что девушке дурно, Габриэль быстро налил вина в бокал и поднес к ее губам. Сделав глоток и окончательно растерявшись, Сабина подняла на шевалье виноватый взгляд:

— Спасибо, Габриэль. Спасибо за все.

***

Чего она ожидала от этой встречи, на что рассчитывала? Этого Сабина не знала. Но свидание, как и обещал д’Эспри, состоялось в замке епископа. Пригнув голову в низком дверном проеме, девушка покосилась на невозмутимого усатого конвоира с тяжелым боевым топором и медленно обвела помещение взглядом. В угрюмой комнате с наглухо закрытыми ставнями стоял деревянный облезлый стол и потертые лавки. Два зажженных факела отбрасывали зловещие тени на стены с потрескавшейся штукатуркой.

Не успела Сабина опуститься на скрипучую скамью, как в комнату ввели Кретьена и усадили напротив. Девушка тут же поняла, что его жестоко пытали. Прикусив задрожавшую губу, она с ужасом смотрела на спекшуюся кровь на его лице и теле, на обезображенный, ставший огромным рот, на заплывший багровый глаз, разорванное ухо и руки, наспех обмотанные грязными тряпками с проступающими алыми пятнами.

— Как вы? — задала Сабина глупый вопрос, из последних сил сдерживая рыдания. — Господи, о чем это я?! Кретьен, милый, скажите, чем я могу вам помочь?

— Я очень рад вас видеть! Но вам не стоило себя компрометировать, — отозвался узник хриплым голосом. Он попытался удобнее устроить измученное тело на жесткой лавке и невольно застонал.

— Почему ты так рано вернулся в Тулузу? — Сабина перешла на «ты», решив отбросить сухую вежливость.

— Заметил слежку и подумал, что в многолюдном городе мне будет легче затеряться.

— Отрекись от всего, назови какие-нибудь имена, согласись с тем, что от тебя требуют! — Сабина торопливо перечисляла варианты, которые могли бы спасти его от костра, но ответом ей был лишь неподвижно-обреченный взгляд катара. И тогда, быстро глянув на стражника, девушка произнесла одними губами: — Значит побег!

— Ты предлагаешь мне разрушить тюрьму и перебить всю стражу? — прошептал Кретьен и криво ухмыльнулся, продемонстрировав отсутствие передних зубов.

— Нельзя так! — Сабина все же дала волю слезам, позабыв об охраннике. — Пока ты жив, жива и надежда! Ты ведь сам говорил, что главное предназначение Совершенных — проповедовать, а не жертвенно пылать на костре.

Конвоир не выдержал и громко кашлянул, и она осеклась. В это время дверь открылась, и, объявив, что свидание окончено, арестанта увели. Рыдающую посетительницу также попросили покинуть здание.

Вдоволь наревевшись у себя в комнате, через несколько дней Сабина четко знала, что делать. Она ухватилась за собственную идею побега. План спасения Кретьена, сначала сумбурный, постепенно выкристаллизовался в голове у девушки, охваченной всепоглощающей жалостью к бедному катару.

Побег с переодеванием — единственный вариант, продуманный ею до конца. Сначала надо добиться, чтобы ей разрешили видеться с узником в тюрьме, и тут Сабина вновь рассчитывала на помощь Габриэля. Для скупых церковников содержание арестанта — всегда расточительство, поэтому они с охотой согласятся кормить узника за чужой счет и разрешат ей перевязывать ему раны, дабы он дожил до суда. Затем, как казалось Сабине, самое сложное — убедить Кретьена совершить побег. Придется придумать логичные доводы и подобрать нужные слова, чтобы он на это согласился. Ведь если побег увенчается успехом, ей не уйти от наказания. Сабина понимала это, но гнала от себя тревожные мысли. Положа руку на сердце, она надеялась на защиту Габриэля, рядом с которым чувствовала себя в полной безопасности. Если что-нибудь случится, он не оставит ее в беде.

Благодаря стараниям д’Эспри было получено разрешение на тюремное свидание. Сабина заметила, что ему нравится выглядеть в ее глазах всесильным, но это не делало его поступок менее великодушным. Он по праву заслужил слова восхищения и благодарную улыбку.

Чувствуя себя героиней рыцарского романа, отважная девушка носила арестанту хлеб с сыром и овощами и ткань для перевязок. Раны Кретьена ужасали Сабину, но пытать его перестали. Встречи проходили в душном помещении стражников под надзором заплывшего жиром начальника тюрьмы. Тот, не заметив ничего крамольного, решил больше не водить узника туда-сюда, ведь это было очень неудобно. И однажды разрешил девушке спуститься в камеру Кретьена.

Уже на первой ступеньке Сабина почувствовала запах гнили, и ее горло сжало от удушья. Лестница была такой крутой, что девушке пришлось ухватиться за скользкую стену. Поежившись от омерзения, Сабина осторожно продолжила путь и, оказавшись внизу, проскользнула в предварительно открытую охранником дверь. В камере стояла едкая вонь немытого тела, гноя, крови и вековой плесени. В глазах у девушки защипало.

Погруженный в тяжелую дрему узник лежал на грязной соломе. Он горел от жара и тихо стонал. Сабина поняла, что раны Кретьена начали гноиться и его надо немедленно спасать. Они с юношей были почти одного роста, к тому же за время заключения он изрядно похудел. Значит, он без труда сможет натянуть на себя ее платье, а широкий плащ скроет отличия в их фигурах… Сабина опустилась на солому и нежно тронула Кретьена за плечо. Он перестал стонать и медленно приподнял голову.

— Сабина? — Юноша с усилием повернулся на бок и уселся рядом с девушкой. — Добрый… Сейчас день или вечер?

— Вечер. — Тусклый свет от масляной лампы, которую Сабина принесла с собой, почти не рассеивал темноту подземелья. — Нам надо поговорить. Только не перебивай меня.

И девушка сначала неуверенно, а затем страстно стала убеждать Кретьена в необходимости бежать и продолжить свое дело. Добрых Людей осталось очень мало, и долг каждого истинного катара — выжить, чтобы и дальше нести слово Истинной Веры.

— А обряд посвящения? Ты ведь так хотел принять Consolamentum!

— Больше всего на свете, — признался Кретьен, невольно махнув рукой, и тут же скривился от боли в поврежденном плече. — Но что я могу сделать? Убить стражника? Я ни за что не пролью человеческой крови! Я — Добрый Христианин. Всякая мысль о насилии нам противна.

— Мне известно об этом… Мы их перехитрим! Ты наденешь мое платье, сверху набросишь плащ и выйдешь отсюда. По приказу де Монфора крепостные стены разрушают, поэтому городские ворота охраняют кое-как. Покинув Тулузу, ты спрячешься в горах, а затем уйдешь в свой Монсегюр. Твои единоверцы — прекрасные лекари, они быстро поставят тебя на ноги.

Кретьен попытался возразить, но Сабина прикрыла его рот ладошкой:

— Постарайся не хромать. Капюшон натяни на лицо и опусти голову, как будто плачешь. Стражники привыкли к тому, что я заливаюсь слезами, к тому же они изрядно выпили. Да и свет одного-единственного факела скорее сгущает тени, чем освещает помещение… Я же переоденусь в твои штаны, волосы спрячу под рубаху и отвернусь к стене. До утра никто ничего не заподозрит.

— Я не могу рисковать твоей жизнью, — все же возразил Кретьен, впрочем, довольно нерешительно.

Это подстегнуло Сабину к тому, чтобы привести новые доводы, но становилось непонятно, кого она пытается убедить: узника или себя?

— Не повесят же меня, в самом деле! — с нервным смешком закончила девушка.

— А вдруг тебя оставят в этом подземелье?

— Не оставят! Госпожа Агнесса часто обвиняла меня в чрезмерной романтичности. Она легко убедит всех, что я, начитавшись рыцарских романов, потеряла связь с реальным миром.

Катар молчал. Его спасительница почувствовала, как ледяной страх заползает к ней за шиворот. Ее решимость неумолимо испарялась, но она не пойдет на попятную!

— Пора! Повернись к двери, а я отвернусь к стене. Вещи положи на солому, — скомандовала девушка и резкими движениями развязала шнурки тонкого плаща.

Кретьен нерешительно поднялся, тяжело вздохнул и… покорно снял с себя одежду.

Переодевшись, Сабина круто развернулась и вплотную приблизилась к юноше. Она ощущала страх, тревогу, злость на покорную обреченность катара, и это делало ее движения порывистыми.

— Поцелуй меня! — выдохнула девушка.

Кретьен отшатнулся, чем разозлил ее еще больше. Не такое прощание рисовала себе Сабина в мечтах.

— Я знаю, у вас это не положено. Но, возможно, мы никогда больше не увидимся!

Только тут отупевший от пыток и безысходности Кретьен осознал величие жертвы, которую принесла для него эта девочка. Он нежно обнял Сабину за плечи и поцеловал ее в щеку, а затем, помедлив, ласково коснулся девичьих губ.

— Спасибо! Я всегда буду помнить это подземелье и твою отвагу. Все Добрые Люди будут молиться за тебя, — сглотнув слюну, прошептал он. — Сохрани тебя Бог!

— Иди, — еле слышно отозвалась Сабина. У нее сжалось горло. Еще чуть-чуть — и из глаз брызнут слезы. — Скоро закроют городские ворота. Надо спешить.

Накинув на голову капюшон, юноша в последний раз виновато оглянулся и исчез за дверью. Девушка, в душе которой что-то безнадежно сломалось, в изнеможении сползла на солому.

Наверное, именно так неожиданно заканчивается детство.

***

Габриэль проснулся рано утром и, не открывая глаз, стал обдумывать планы на сегодняшний день. Пощупав рукой подбородок, он решил первым делом побриться. Габриэль занимал небольшую комнату на втором этаже донжона. Там стояла узкая деревянная кровать и видавший виды потрескавшийся сундук. К предметам роскоши можно было отнести только шахматы, инкрустированные серебром, да пару книг в дорогих, но заметно потертых переплетах. Медная масляная лампа, низко свисающая над небольшим столом, и стул с шестиугольным сиденьем и трехгранной удобной спинкой свидетельствовали о том, что прежний обитатель этой комнаты любил читать по ночам.

Неожиданно в дверь громко постучали. Габриэль вскочил с кровати. На пороге стоял толстенький коротышка с всклокоченной бородой и испуганно бегающими глазками.

— Ваша милость, беда! — затараторил он, превозмогая тяжелую одышку. — Арестованный катар сбежал! Утром мы пошли к нему, а в камере — лишь переодетая девчонка. Ни женских вещей, ни еретика! Видно, этот гаденыш в ее платье улизнул!

— Где девушка? — Габриэль уже натягивал короткую тунику и кожаную безрукавку.

— В камере. Ждем дальнейших распоряжений.

— Епископу уже сообщили? — Одеваясь, рыцарь отрывисто задавал вопросы; его ум шахматиста уже анализировал создавшуюся ситуацию, ища верный ход.

— Нет, решили сначала вашу милость в известность поставить, а уж потом…

— Анри! Живее! — рыкнул Габриэль в сторону занавешенной ниши, где на раскладной кровати спал его оруженосец. И, посмотрев на тюремного охранника, произнес тише: — Вы поступили правильно. Хоть на это ума хватило! Беги в конюшню и прикажи немедленно седлать двух, нет, трех лошадей. Торопись!

Вконец ошалевший от страха коротышка бросился исполнять приказание. Опоясавшись мечом, шевалье воткнул в дополнительные ножны квилон*, затем немного подумал, засунул в голенище сапога кинжал и достал из сундука свернутый тонкий плащ. Сонный, растерянный, но прекрасно вышколенный Анри уже оделся, и они с Габриэлем помчались к лошадям.

«Самое главное — любой ценой забрать Сабину в замок, — размышлял шевалье, бешеным галопом приближаясь к городской тюрьме и заставляя редких прохожих на узких улочках вжиматься в стены. — Здесь ядовитые щупальца епископа ее не достанут, а значит, скорой расправы не последует и у нас появится время на переговоры. Ах, глупая, сумасбродная девчонка, романтики ей захотелось!»

— Немедленно привести сюда госпожу де Фруа! — Разъяренный Габриэль навис над дородным, вечно потным начальником тюрьмы. В кабинете с низким потолком рослый плечистый рыцарь, казалось, заполнил собой все пространство. — Доложите в подробностях, как все произошло!

Икая от страха, толстяк поведал ему о том, что вчера вечером посетительницу отвели в камеру к заключенному, но вскоре она оттуда вышла. Они заглянули к узнику. Он лежал на своем месте, все как обычно. И только во время утреннего обхода стражник услышал непривычное писклявое всхлипывание и, торопливо перевернув арестанта, обнаружил, что это девица.

— Олухи! — Шателен добавил несколько крепких выражений, выпуская ярость. — К епископу Фолькету с докладом о происшествии уже послали?