Луи печально вздохнул. Сейчас в письме он признается милой Бланке, как сильно по ней соскучился. Последний раз он виделся с ней почти месяц назад здесь, под Авиньоном. Тогда только-только закончился пост и они с супругой провели несколько столь бурных, страстных ночей, что воспоминания о них до сих пор вызывали на его лице румянец смущения.

Улыбнувшись своим воспоминаниям, король поднялся и с хрустом потянулся. В его шатре, разделенном тяжелыми занавесями, было три комнаты (небольшая спальня с походной кроватью и дорожными сундуками, приемная, где постоянно работал секретарь с помощником, и огромный кабинет); возле каждой дежурила пара охранников. В кабинете, где Луи сейчас находился, стоял большой разборной стол, удобное кресло и множество крепких лавок вдоль стен.

Дождь прекратился. С улицы пахнуло непривычным ароматом свежести. Луи хотел приказать, чтобы подавали обед, но тут вошел секретарь и доложил о приходе графа Шампани, графа Ла Марша и герцога Бретани.

— Пусть войдут, — сказал король.

Он был удивлен, не понимая, чем вызван столь неожиданный визит.

В палатку вошли три рыцаря. Впереди шагал широкогрудый Тибо Шампанский в идеально чистом бело-синем сюрко. «Как ему даже в полевых условиях удается сохранять столь безукоризненный внешний вид?» — с неприязнью подумал Луи и вновь упрекнул себя в предвзятом отношении к графу. Король хорошо знал его сильные стороны: опытный военачальник, умело руководивший людьми, храбрый до отчаяния воин, могущественный вассал, приводивший с собой многочисленную армию. Его величество помнил и ценил это, но… не любил графа. В этом был повинен неприятный эпизод из далекой молодости: однажды Луи стал свидетелем того, как Тибо — тогда еще подросток — признается в любви его жене. Посмеявшись, всё списали на детскую шалость, но дальнейшее показало, что граф продолжает испытывать нежные чувства к Бланке. Ни на миг не усомнившись в верности своей супруги, Луи так и не смог избавиться от неприязни к Тибо.

— Сир, — изящно поклонился граф Шампани, — мы пришли заявить о своих правах.

— О каких же? — Предчувствуя недоброе, король ощутил, как по спине пробежал холодок.

— Сорок дней нашей обязательной вассальной службы истекли, и мы заявляем о своем намерении покинуть Авиньон. — В мелодичном голосе Тибо отчетливо слышался треск льда.

— Но почему? — Король растерялся. Он был готов ко всему, но не ожидал, что его крупнейшие вассалы дезертируют под благовидным предлогом. — Город вот-вот падет, его стены уже трещат, а среди жителей свирепствует голод!

— Сожалеем, сир, — вступил в разговор герцог Бретонский, на полголовы возвышавшийся над остальными мужчинами, — но древние кутюмы[50] дают нам право не ждать завершения военной кампании и по окончании карантена вновь заняться собственными делами.

Король пытливо всматривался в глаза своих подданных, пытаясь разглядеть иронию, желание шантажировать или разыграть его, что угодно, только не реальность заявленного намерения. Однако серьезность и решительность на лицах вассалов не давали усомниться: они выполнят то, о чем говорят.

— Что ж, господа, у меня действительно нет никаких прав, кроме нравственных, вас задерживать. Надеюсь, дела в ваших землях стоят того, чтобы покинуть своего короля в разгар военной кампании и успешной осады. Прощайте! — Луи резко отвернулся. Еще мгновение, и он, забыв о величии, разразился бы площадной бранью.

— Вы сами сказали, ваше величество, что осада идет успешно, поэтому, возможно, наш уход и… — заговорил граф де Ла Марш, но, перехватив свирепый взгляд Тибо Шампанского, осекся.

Вельможи поклонились королевской спине и тихо вышли, столкнувшись на входе с коннетаблем Франции Матье де Монморанси. Тот имел право входить в монарший шатер без доклада и потому услышал последние слова.

— Господа, но это же дезертирство! — укоризненно воскликнул шокированный де Монморанси, однако вероломные королевские вассалы даже не удостоили его взглядом.

— Ни к чему читать им морали, Матье! Пусть бегут! Я все равно возьму этот чертов Авиньон! — крикнул Луи и все-таки грязно выругался, выпуская на свободу душившую его ярость.

***

Знаменитое обаяние Бланки, позволявшее ей легко завоевывать людей, покорило и Сабину. Баронесса поняла, что попала в сети, и… обрадовалась этому! Но не потому, что вопрос с сеньорией Альбре теперь будет решен: эту проблему она полностью доверила Бартелеми де Руа, судя по всему, человеку солидному и ответственному.

Всю жизнь Сабина с интересом слушала рассказы о Бланке и теперь поняла: это было не случайно. Эта незаурядная женщина ее заинтриговала! Баронессе страстно захотелось добиться расположения королевы, стать ее подругой, доверенным лицом. К тому же Сабина заметила и ответное внимание к себе. Поэтому, снова собираясь во дворец, суеверная женщина вновь надела лазурный наряд — уже в качестве талисмана. А когда охранники на воротах, действительно предупрежденные о ее появлении, шепотом обронили ей вслед: «Опять эта красивая дама в голубом наряде», — не смогла сдержать довольной улыбки.

Судя по всему, молва о ней уже разнеслась по дворцу: показавшаяся в стороне стайка придворных дам в пестрых нарядах вдруг резко остановилась. Они приторно заулыбались и стали бесцеремонно обсуждать «новенькую», не удосужившись даже понизить голос. Сабина в ответ лишь вежливо кивнула.

— Моя госпожа, похоже, при дворе у вас появилось второе имя — Красивая Дама в Голубом! По-моему, звучит эффектно и многообещающе! — негромко рассмеялся Родриго, внимательно прислушивавшийся к репликам окружающих.

Бросив на слугу веселый взгляд, Сабина кокетливо передернула плечами.

Королева приняла ее весьма благодушно. Они оценили друг друга в первую встречу, и новая беседа была более непринужденной. Вначале Бланка упомянула о ладанке, чтобы поставить точку в этом разговоре.

— Ваш прошлый визит был внезапно прерван радостной вестью, и я не успела поблагодарить вас за ценную услугу. Скажите, что бы вы хотели получить от меня взамен?

— Ничего, ваше величество. — Сабина растерялась. Сейчас она действительно не желала от королевы ничего, кроме внимания. — Я согласилась передать эту ладанку от чистого сердца!

— Я так и думала! Простите, если нечаянно вас обидела. Просто, находясь у власти, все меньше веришь в человеческое бескорыстие. А теперь мы выпьем вкусного вина из Бордо и вы поведаете нам о своем паломничестве.

Бланка уютно устроилась в кресле и с искренним любопытством приготовилась внимать собеседнице, позволив и придворным дамам послушать увлекательный рассказ. Путешествие в Иерусалим, Рим или Компостелу приравнивалось к подвигу, особенно если женщина совершила его в одиночку, а потому повествование об этом становилось событием для окружающих. Служанка поднесла каждой даме по бокалу вина, но те, не притронувшись к напитку, с открытыми ртами слушали занимательный рассказ Сабины.

— Ваше величество, в приемной с докладом ожидает великий камерарий, — прервал это приятное времяпрепровождение дворецкий.

— Уже?! — спохватилась королева и с неподдельным огорчением повернулась к Сабине. — И вновь, баронесса, у меня такое ощущение, что мы с вами не договорили. Поэтому приглашаю вас опять прийти во дворец… через неделю… нет — через три дня — зачем отказывать себе в маленьких удовольствиях? Согласны?

Уже на выходе из дворца Сабина заметила, что ее догоняет мадам Луиза. Явно нервничая, придворная дама предложила ей прогуляться. Кивнув Родриго, чтобы подождал, заинтригованная баронесса без колебаний согласилась.

В королевской резиденции на Ситэ жило и работало огромное количество людей. По двору сновали озабоченные счетоводы и писари, прогуливались, неспешно беседуя, серьезные клирики в темных сутанах, пробегали в деловых хлопотах пекари, плотники, шорники, садовники. Спокойно поговорить в такой толчее не представлялось возможным, и женщины, вернувшись, вошли в великолепный парк, расположенный на западной оконечности острова.

Осень уже просочилась в зеленую листву золотыми красками, и центральная аллея с фигурно подстриженными кустами и мраморными скульптурами, по которой медленно побрели дамы, походила на празднично украшенный зал с лазурным потолком. Из-за высокой замковой стены доносились хриплые споры между рыбаками, звонкие голоса сплетничающих прачек и перекрикивания лодочников, перевозивших неугомонных горожан с одного берега Сены на другой. Сабина с удовольствием прислушивалась к занимательным звукам Парижа.

— Напомню, меня зовут Луиза д’Энви. — Поглядывая на баронессу снизу вверх, невысокая дама решилась прервать ее размышления.

— Я не забыла об этом, мадам. — Сабина вложила в свою улыбку всю любезность, на которую была способна: ей необходимы союзники во дворце. — Вы давно при дворе?

— Двенадцать лет. Столько же времени прошло со смерти моего любимого мужа, погибшего при Бувине. Овдовев, я думала, что задохнусь от боли, но Бог не допустил этого. Однако не прошло и года, как братья договорились о моем повторном браке. Я тогда была довольно привлекательна, и родственники решили извлечь выгоду из моей красоты.

— Вы и сейчас прелестны.

— Ваша очаровательная внешность позволяет вам делать великодушные комплименты. — Луиза бросила на собеседницу тяжелый взгляд с едва уловимым оттенком благодарности и продолжила: — Мысль о том, чтобы лечь в постель с другим мужчиной, казалась мне нестерпимой, и я обратилась за защитой к принцессе Бланке, находившейся тогда в Шартре (я оттуда родом). Будущая королева пожалела меня и взяла под свое покровительство, зачислив в штат придворных дам. С тех пор я верно ей служу.

— Зачем вы мне все это рассказываете? — Баронесса пытливо глядела на собеседницу, желая узнать причину неожиданной исповеди. Увидев, как губы мадам д’Энви сжались в упрямую складку, она высказала предположение: — Боитесь, что я займу ваше место?

— Угу, — не разжимая рта, подтвердила та.

— Ах, как все сложно! — Улыбка вдруг исчезла с лица Сабины. Она поняла: одного расположения королевы маловато, нужно еще отвоевать место рядом с ней. — А сколько всего у ее величества придворных дам?

— Около дюжины. Все вместе мы принимаем участие лишь в торжественных выходах. Ежедневно при ней нахожусь лишь я да еще пара человек — все зависит от настроения ее величества.

— Уверяю, я не претендую на ваше место, — язвительно произнесла Сабина; ее самолюбие было задето.

— Простите, я, пожалуй, ошиблась, — Луиза вдруг перешла на миролюбивый тон. — Вы не займете моего места. У вас появится свое.

— Какое же? — Брови баронессы поползли вверх.

— Я не слишком образованна, поэтому королеве скучно со мной, как, впрочем, и с остальными придворными дамами. Она предпочитает беседовать с умными мужчинами. Со мной же — только «принеси-подай» да разговоры на сугубо женские темы, которые в мужском обществе обсуждать не станешь. А вот вы — другое дело, с вами ее величеству интересно! После ваших бесед ее глаза сияют от удовольствия. Вы станете ее поверенной, ее конфиденткой. — За многолетнюю службу Луиза наверняка превосходно изучила непростой характер королевы, и Сабина, не ожидавшая такой откровенности, возликовала, но все же терпеливо дожидалась, когда станет ясна цель этого разговора. — Просто я хочу попросить вас: когда будете в фаворе у королевы, не растопчите меня. Привязанность к ее величеству — вся моя жизнь.

— Мадам Луиза, я не чудовище, крушащее все вокруг, а всего лишь провинциалка, которой тяжело понять умонастроения при дворе. Могу ли я попросить вас стать моим проводником в хитросплетениях дворцовой жизни? — Баронесса обезоруживающе улыбнулась, и Луиза сдалась — ее взгляд потеплел.

Так женщины заключили между собой что-то вроде договора о сотрудничестве.

***

Все свободное время Сабина изучала Париж. Ее лошадь уже немного привыкла к шумным столичным улицам, да и сама всадница научилась лавировать между снующими туда-сюда горожанами.

Однажды баронесса вместе с Родриго возвращалась из аббатства Святой Женевьевы, в окрестностях которого было полным-полно схоларов и магистров из Университета, получившего во времена Филиппа Августа устав и автономию[51]. По пути они осмотрели башню Филиппа и направились к донжону Лувра[52], расположенному на другой стороне Сены. Но дорогу к Ситэ преградила тяжело груженная досками вереница телег, едущая к Нотр-Дам.

— Если стройка будет продолжаться столь же стремительно, башни-колокольни скоро воздвигнут. — Кастилец кивнул головой в сторону огромного кафедрального собора.

— «Филипп построил», «Филипп сделал», «Филипп основал», — задумчиво произнесла Сабина. — Мне кажется, я вижу клеймо предыдущего короля не только на зданиях и булыжных мостовых, но даже на реке!

— Это вполне объяснимо, — поддержал беседу Родриго. — Филипп родился, царствовал и умер в Париже. Он любил этот город и сделал из него настоящую столицу, а из небольшого королевского домена — Иль-де-Франса — Францию, отвоевав обратно многочисленные земли, когда-то утраченные его бездарными предшественниками.