— Успокойся: никто ни о чем не узнает, — наконец произнесла она, сжалившись над Жаном, и лениво прикрыла свою наготу. — Но за это ты кое-что для меня сделаешь!

— Что?

— Постараешься попасть в свиту охранников моего будущего мужа.

Жан с облегчением вздохнул: учитывая его заслуги, сделать это будет несложно. Так у Матильды появился шпион в окружении Филиппа Юрпеля. Кроме этого, Жак выполнял обязанности гонца и любовника. Наставляя мужу рога с его охранником, Матильда получала извращенное удовольствие. В первую брачную ночь она легко инсценировала свою девственность, воспользовавшись куриной кровью, бутылочку с которой верная служанка заранее спрятала в складках балдахина. Ничего не заподозривший супруг наутро продемонстрировал окружению, что консумировал брак с непорочной невестой.

После смерти Филиппа Августа — этот день стал самым счастливым для Матильды — она вместе с мужем наконец-то смогла править своими землями самостоятельно. Теперь же, когда в мир иной отправился и Людовик Лев, графиня решила окончательно перейти в оппозицию к королевскому дому и уговорила Филиппа Юрпеля присоединиться к мятежу. Однако этот трус все испортил — за ничтожную подачку принес королеве оммаж. Матильде ничего не оставалось, как произнести клятву верности следом за ним. Открыто бунтовать пока что было невозможно — ее старик отец был все еще в тюрьме. Говорили, что он очень болен, но до сих пор оставалась надежда на его освобождение. Смогла же Жанна вызволить своего мужа!

В Бове возле епископского дворца графиня со вздохом спешилась. Супруг протянул руку, чтобы ей помочь, но она нарочно оставила этот жест без внимания.

***

После рождественских праздников ситуация с мятежными баронами стремительно усугублялась. К тому же англичане не скрывали, что намерены отвоевать земли, которых лишились во времена правления Филиппа Августа и Людовика Льва. Будто гром среди ясного неба прозвучало известие о том, что граф Шампани поддерживает требования герцога Бретонского и графа де Ла Марша.

— Ваше величество, а вы уверены, что эти сведения правдивы? — взволнованно спросила Сабина.

Последнее время она день и ночь находилась рядом с Бланкой — та неважно себя чувствовала, — выполняя обязанности камеристки, сиделки и секретаря.

— Уверена! Мои люди хорошо знают свое дело. Заговор растет как снежный ком. К бунтарям присоединяются все новые сеньоры. Наглец Пьер укрепляет замки, будто они его собственные, а ведь их доверил ему когда-то мой покойный супруг, для того чтобы герцог охранял Францию от англичан.

— С ним все ясно. Но почему Тибо Шампанский присоединился к мятежникам? Он же вас любит!

— Значит, земли и власть он любит больше! Возможно, после коронации старая графиня что-то ему наплела. К тому же я уже много месяцев не приглашала Тибо на важные приемы. Должно быть, он оскорблен таким пренебрежением. Не забывайте: у него ранимая душа поэта. — Язвительный смех Бланки сменился затяжным кашлем; она приподнялась на локтях в кровати.

Сабина торопливо подала ей кружку теплого молока и поправила меховое одеяло, которое сползло на пол. Благодарно кивнув, королева сделала несколько глотков и уже спокойней продолжила:

— Наверное, даже такие люди, как Тибо, не понимают, что делать с женщиной, облеченной властью. Не знаю, откуда дует ветер. Но раз возникли сомнения, есть надежда все изменить. Надо достучаться до Тибо, перетянуть его на свою сторону! Тогда коалиция мятежников лопнет, как мыльный пузырь. Богатейшие земли Шампани с их грандиозными ярмарками гораздо ценнее остальных земель, даже вместе взятых!

— Вы хотите поговорить с Тибо Шампанским? — спросила Сабина, но тут же осознала, что задала нелепый вопрос.

— Ага, поскачу в Труа, теперь, на седьмом месяце беременности! — Бланка все еще была настроена саркастически. — Нет, моя дорогая, к Тибо отправитесь вы! Не знаю, какие струны сейчас можно задеть в его душе, но вы их нащупаете. Граф Шампани должен не просто отойти от мятежников, но и примкнуть к королю, прилюдно подтвердив свои верноподданнические обязательства!

— Однако я почти не знакома с графом! — воскликнула Сабина, чувствуя тем не менее гордость оттого, что прикоснулась к тайнам французской политики.

— У нас еще есть время. Разрешаю вам спрашивать о графе и о нашей с ним дружбе все что угодно. Никаких тайн. Тибо должен видеть в вас меня и говорить со мной через вас. — Бланка встала с постели, надела туфли из овчины и, завернувшись в толстый суконный плед, уселась в кресло у очага.

В это время служанка принесла подогретое вино с медом и пряностями, и в спальне уютно запахло корицей и имбирем.

— Я действительно могу спрашивать обо всем? — Сабина присела на краешек кресла и взяла предложенный ей кубок гипокраса.

— Не стесняйтесь. На главный вопрос, который многим не дает покоя, но который вы, конечно же, не зададите, я отвечу сама. Мы с Тибо никогда не были близки. Мой супруг был и останется единственным мужчиной в моей жизни. Что еще вас интересует?

— Расскажите какой-нибудь необычный случай из далекого прошлого, известный лишь вам обоим. — Баронесса д’Альбре понимала, что бесстыдно выспрашивает интимные подробности, и опустила покрасневшее лицо. Но Бланку, казалось, не смущал этот разговор. Она понимала: политику не делают в чистых перчатках.

— Был такой случай… В тринадцать-четырнадцать лет Тибо без устали изображал из себя рыцаря. Дамой его сердца была, конечно, я. Однажды, когда мы с ним остались наедине, Тибо опустился на одно колено и хрипловатым, ломающимся голосом сказал: «Дорогая Бланка, вы прекраснейшая из женщин. Не ведаю, как сложится наша дальнейшая судьба, но уверен: я пронесу любовь к вам через всю жизнь!» Произнося последние слова, он с чувством ударил себя кулаком в грудь, и в его глазах полыхнула отнюдь не детская страсть. Тут вошел мой супруг. Он расслышал последние слова и увидел глаза мальчика. Будь Тибо года на три постарше, все закончилось бы весьма печально. Однако я быстро взяла себя в руки и, взъерошив волосы графа, с улыбкой приняла его клятву. Муж свел разговор к шутке, сказав, что уже боится подходить к собственной жене, окруженной столь грозными защитниками.

Сабина надолго замолчала, но затем все же собралась с духом и произнесла:

— Вы позволите задать вам еще более откровенный вопрос?

— Конечно, я ведь уже сказала.

— Тибо нравится вам как женщине?

— Очень! — ответила Бланка, не задумываясь. — Если бы моя судьба сложилась иначе и я вышла бы за него замуж, то считала бы себя счастливейшей из женщин.

Долгая болезнь была для Бланки непозволительной роскошью. Через несколько дней она приступила к делам. Однажды Сабина, уже давно получившая право входить в королевский кабинет без доклада, застала там Луи. Она поклонилась и нерешительно замерла у дверей.

— Мой дорогой сын, не надо обладать особым умом, чтобы ввязаться в войну, — сказала ему Бланка. — Умелые переговоры — вот мерило королевской мудрости. Искусству договариваться нужно учиться с детства. Продемонстрировать силу, конечно, необходимо, — это первый шаг при любых мирных переговорах. Дальше будем любой ценой избегать кровопролития. И только если ничто не поможет, начнем воевать… Немедленно отправляйтесь с войском в Шинон. Это хорошо укрепленная крепость, и вы будете там в безопасности. Возьмите с собой папского легата. Он довольно высокомерен, но дает ценные советы. Графы Булонский, де Дрё, де Монфор и прочие сеньоры со своими отрядами пусть как можно скорее присоединяются к вам. Я же пока останусь в Париже, ведь именно сюда съезжаются мои гонцы. — Королева перекрестила сына и поцеловала его в лоб. — Ну, с Богом!

— Я все понял, матушка. Да пребудет с вами Всемогущий Господь! — Луи почтительно поцеловал руку Бланки и, проходя мимо баронессы, еле слышно обронил: — Берегите королеву.

— Не стойте в дверях, мадам д’Альбре, присаживайтесь. — Бланка очень походила бы на полководца перед битвой, если бы не огромный живот, который она поддерживала двумя руками. — Король едет в Шинон, а вы, Сабина, немедленно отправитесь в Труа.

— Его величество не знает о моей миссии?

— Если она будет успешной, я обо всем ему сообщу. А пока не стоит. — Наконец, усевшись возле письменного стола, королева объяснила, что нужно делать: — Вы поедете вместе с Родриго, камеристкой и несколькими охранниками — якобы в Лабри, для того чтобы уладить дела с наследством, — но не доезжая до Шартра разделитесь. Вы с тремя охранниками, которых я подберу лично, отправитесь в Труа, а служанка, надев ваше платье и выдавая себя за баронессу д’Альбре, продолжит путь на юг. Через неделю, сославшись на недомогание, она повернет назад. В Вандоме (место определите заранее) вы вновь встретитесь и отправите ко мне Родриго: он расскажет, как прошли переговоры. Сами в Париж пока что не возвращайтесь.

— А как мне вести себя в столице Шампани?

— Как угодно! Уговаривайте, кокетничайте, упрашивайте, обольщайте, лейте слезы, валяйтесь в ногах, но добейтесь, чтобы Тибо как можно скорее прибыл в Шинон как верноподданный короля. Иначе — война! Долгая, кровавая… Вы ведь не понаслышке знаете, какой она бывает. Предотвратите ее!

— Постараюсь, ваше величество.

— Постарайтесь, моя дорогая девочка, постарайтесь, — откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, устало произнесла Бланка.

***

Сопроводив короля в Шинон, Робер поехал в Вандом встречать свой отряд, шедший во главе с коннетаблем. Переночевав на очередном постоялом дворе, граф де Дрё перед выездом, как всегда, лично осмотрел коня и заметил, что подкова треснула. Он отчитал оруженосца и велел немедленно перековать его любимого жеребца. Где найти кузнеца? Да хоть из-под земли достань!

Однако благодаря яркому солнцу морозного январского утра настроение Робера не испортилось окончательно. Щурясь, он с улыбкой глядел на многолюдный двор, придумывая, чем бы заполнить вынужденный перерыв. Вдруг до его слуха долетело имя баронессы д’Альбре. Граф повернулся к людям, стоявшим возле оседланных лошадей, и увидел знакомый коричневый плащ.

— Мадам Сабина! — негромко позвал Робер и устремился к ней.

Подойдя ближе, он понял: что-то не так. Рост! Эта женщина гораздо ниже баронессы. Граф обошел незнакомку и решительно заглянул под широкий капюшон.

— Вивьен?!

— Ваше сиятельство, прошу, не выдавайте меня! — прошептала камеристка и жестом предложила ему отойти к частоколу.

Несмотря на испуг, на лице служанки отчетливо читалась гордость, ведь знатный господин запомнил ее имя. Робер всегда отличался отменной памятью на женские имена, благодаря чему умело подогревал жар тщеславных дамских сердец: каждая из его бывших любовниц пребывала в уверенности, что именно она оставила неизгладимый след в душе графа де Дрё.

— Это госпожа приказала мне переодеться и изображать из себя баронессу.

— Когда вы расстались?

— Два дня назад.

— То есть в Шартре. Куда она поехала? — Робер уже догадался, что Сабина по приказу королевы ввязалась в какую-то игру, и почувствовал холодок дурного предчувствия.

— Больше я ничего вам не скажу. — Вивьен упрямо стиснула губы и не разжала их даже тогда, когда с дерева ей на плечо упал ком снега.

— Куда? Ответьте! — потребовал граф, но девушка еще крепче сжала губы, и Робер понял: он не добьется от нее ни слова. — Ладно, не говорите, я и сам знаю. В Труа. Но скажите, у баронессы достаточно охраны?

— Один человек.

— Один?! Это же верх легкомыслия! В королевстве сейчас неспокойно. Для разбойников всех мастей самое удобное время.

— Госпожа беспокоилась о нас, ведь нам пришлось бы ехать по мятежным землям. — Вивьен продолжала оправдываться, но де Дрё уже отвернулся и приказал оруженосцам немедленно отправляться в путь.

В лагере, который его воины разбили на высоком речном берегу близ замка графа Вандома, Робер вскоре разыскал палатку своего коннетабля. Он приказал ему ехать в Шинон и передал письмо для Луи. В нем де Дрё просил отпустить его на десять дней, для того чтобы уладить дома неотложные дела, требующие его личного присутствия.

— Если король захочет знать подробности, придумайте что-нибудь, Жуан. Мне же нужно отлучиться на пару недель. — Робер похлопал коннетабля по плечу. — Пока что все спокойно. Думаю, Луи не очень огорчится из-за моего недолгого отсутствия.

— Сделаю, как вы велели, господин. Надеюсь, все будет в порядке, — ответил Жуан; он имел в виду скорее дела хозяина, чем реакцию короля. Коннетабль уже имел возможность наблюдать, как его сеньор ставил чужие цели выше собственных. Это сказывалось на воинской дисциплине, но отнюдь не на чувстве долга. Потому, понимающе прищурив глаз, Жуан добавил: — Советую поменять сюрко: это слишком уж приметное.