***

То, что Габриэль увидел на месте своего родового замка, заставило его сердце болезненно сжаться. Жалкая убогость! Ров, и прежде полузасыпанный, почти сровнялся с землей. А надвратная башня, некогда представлявшаяся юному Габриэлю огромной, оказалась высотой не более пяти туазов, да и она уже во многих местах осыпалась. Массивные дубовые ворота прогнили и, впуская путников во двор, издали жалобный скрип, похожий на вой, как будто дюжине собак одновременно прищемили хвосты. Но наиболее печальное зрелище представлял собой почерневший от времени деревянный двухэтажный донжон. Он так угрожающе накренился, что, казалось, вот-вот приляжет отдохнуть от вековых забот. Здесь доживали свой век несколько старых воинов, таких же трухлявых, как и весь замок. Нахальные куры, снующие под ногами, несколько коз, блеющих в ожидании вечерней дойки, гуси за загородкой, поднявшие дикий гогот и захлопавшие крыльями при виде незнакомцев на лошадях, придавали замку вид заурядного крестьянского двора.

Единственным светлым пятном в этой мрачной картине неприкрытой бедности был новенький каменный домик, в котором жил Готье. Тут и поселились приезжие.

Встреча с преданным управляющим оказалась надрывной. После первых объятий он, непрерывно повторяя: «Мой мальчик! Мой мальчик вернулся!», не сводил с Габриэля счастливых заплаканных глаз. А «мальчик», который был выше его на голову, радостно смеялся и торопливо смахивал слезы. Подъезжая к замку, Габриэль ожидал увидеть старика, похожего на Этьена де Вира, но перед ним стоял крепкий, полный сил мужчина. Коротко остриженные волосы и опрятную бороду Готье усеяла седина, но глаза молодецки блестели, а зубы, обнажавшиеся в улыбке, были почти все целы.

— Ты хорошо выглядишь! На сколько же ты меня старше?

— На девятнадцать лет, если мне не изменяет память.

— Всего-то! А в детстве ты казался мне стариком, умудренным опытом! — Ликование выплескивалось из горла Габриэля безудержным смехом: как же он рад оказаться в родных стенах после стольких лет странствий! — А почему ты писал, что боишься не дожить до моего приезда?

— Припугнуть вас хотел, — захохотал Готье.

К общему веселью присоединились и Андре с Анри, разделяя радость хозяина.

Пир устроили прямо во дворе. Слуги торопливо расставили козлы и положили сверху столешницы, стряпухи носили съестные припасы, хранившиеся в замке, на вертелах уже жарились гуси. Голодные путники жадно набросились на еду. У хозяйственного управляющего было припасено немало продуктов, и кухарки, обливаясь по`том, спешно готовили новые лакомства. Виночерпий с трудом успевал менять опорожненные кувшины.

— Надолго вернулись? — наконец не выдержал Готье.

— Навсегда, — весело подмигнул ему Габриэль. — Будем отстраивать замок!

— А деньги?

— Они у меня есть. Хватит на то, чтобы построить несколько замков. Жаль, места нет.

— Так уж и несколько? — Готье недоверчиво прищурил глаза, решив, что в голове у его сеньора забродил хвастливый хмель.

— Да, я не преувеличиваю! Как сказал Анри, я тот редкостный везунчик, которому удалось разбогатеть на Святой земле. — И рыцарь хлопнул по плечу сидевшего рядом Анри.

Не успев прожевать кусок мяса, оруженосец поперхнулся от неожиданности, чем вызвал новый взрыв хохота.

— Осмотрюсь недельку, а там решу, с чего начать…

— А что тут думать? С донжона!

— По-моему, нужно начинать со всего и сразу, — невольно поморщился Габриэль.

Вскоре заиграли фретель[101] и бубен. Один из воинов принялся выбивать ритм на щите, как на барабане, и замковые девицы пустились в безудержный пляс, наперебой увлекая за собой красавца-сеньора. Веселый праздничный пир получился по-домашнему радушным.

Говоря о денежных запасах, которых хватит не на один замок, шевалье ничуть не преувеличивал. Клад, доставшийся ему после разгрома шайки Давида, и в самом деле оказался очень ценным. Еще в Марселе Габриэль отнес несколько драгоценностей к ломбардцам, которых там было очень много. Они-то и подтвердили баснословную стоимость редких камней. А тамплиеры, охранявшие ковчежец, помогли в целости и сохранности довезти сокровища до парижского Тампля.

Вскоре первая волна радости, вызванной возвращением в собственный замок, схлынула. Очарование родных мест затмили житейские проблемы, и Габриэль погрустнел. Да и образ Сабины, навязчиво являвшийся к нему по ночам, навевал на шевалье тоску.

Как-то вечером за кружкой крепкого вина, развязывавшего языки, Габриэль решил поделиться своими чувствами со старым наставником. Больше было не с кем. Дружба с Амори де Монфором за десять лет разлуки заметно ослабела. Не сказать, чтобы это сильно огорчило Габриэля, — он давно чувствовал себя одиночкой. Но сейчас ему захотелось приглушить свою боль чьим-то вниманием. Они с Готье сидели на лавке возле деревянного сарая, и Габриэль рассказывал о своей любви к Сабине, причудливой нитью протянувшейся через всю его жизнь. Увы! Теперь она любовница высокородного вельможи.

— Вы застали их в постели? — резко повернулся Готье, и содержимое его кружки плеснуло на сапог хозяина.

— Нет, конечно, — вздрогнул от неожиданности Габриэль, — но я видел их вместе на прогулках, а молва…

— Вот именно — молва, слухи, сплетни и ничего конкретного! — Готье почти кричал, и шевалье открыл рот от изумления. — Вы же любите ее, любите всю жизнь, почему не сказали об этом прямо? Пора освобождаться из плена молодости и становиться терпимее к людским слабостям.

— Чего ты раскричался?

— А вот чего! — Но, заметив, как прачка, развешивавшая выстиранное белье, застыла от любопытства, управляющий понизил тон: — Я расскажу вам похожую историю, только из жизни простых крестьян. Но люди и их чувства везде одинаковы, независимо от того, в какой постели их рожали: под бархатным балдахином или на соломенном тюфяке. Есть у меня знакомая из нашей деревни. Она уже года три как овдовела. Красавица — просто дух захватывает! Конечно, все мужики в округе захлебываются при виде нее похотливой слюной. Ну, и деревенские бабы стали твердить в один голос, что эта распутница переспала с их мужьями, да и вообще со всеми в деревне, от безусых юнцов до седых стариков. К чему я веду? — Готье сделал глоток вина. — Надумал я к ней посвататься. Четыре года назад я овдовел, а жить-то одному не сахар. Но чтобы не смешить народ, не жениться на распутнице, решил я понаблюдать за своей избранницей, и могу сказать с уверенностью — не водит она в дом никого. У нее двое ребятишек, она сама их и воспитывает. А на мое предложение выйти замуж красотка ответила решительным отказом! Говорит, что очень любила покойного мужа. Может, со временем боль пройдет, а пока… Я обещал ей и жизнь в замке, и какой-никакой достаток — ни в какую! А завистливая людская молва ее с грязью смешала. Может, и ваша баронесса такая?

— Разгромил ты меня, Готье, в пух и прах, — опершись на стену сарая и прикрыв глаза, еле слышно отозвался Габриэль. — Однако поклонник Сабины — граф королевских кровей! Мне до него как до луны.

— А вот сейчас вы городите полную ерунду! Вы молодой, красивый, а главное — неженатый. Вы можете предложить ей руку, а он — нет!

— Да зачем ей выходить за меня замуж?

— Да, судя по всему, кашу с вами не сваришь! Черт с вами — сидите и лелейте свое самолюбие! А я бы пошел на приступ!

— Чего ж ты свою деревенскую красавицу приступом не возьмешь? — ехидно ухмыльнулся Габриэль, скосив глаза на управляющего.

— Кто вам это сказал? Я уже год кручусь возле нее. Чувствую — скоро приведу в дом новую жену, — задорно подмигнул хозяину Готье.

— Отчитал ты меня, дорогой наставник, как ребенка, и озадачил, как взрослого, — тяжело вздохнул шевалье и, помолчав, продолжил: — Знаешь, в прошлой жизни я влюбился в искреннюю девчонку. Она вызывала у меня неистовое желание защищать и помогать, мне нравилось потакать ее капризам. Сейчас же я столкнулся с самоуверенной женщиной, осознающей свою силу.

— Вас это отталкивает?

— Как оказалось, нет.

— Значит, препятствия вас по-прежнему лишь подстегивают. Вы по натуре завоеватель, тонкий и умный. Что же касается защиты и помощи… думаю, у вас все впереди, — глубокомысленно изрек Готье.

***

В Лабри Сабина обрела душевное равновесие. Много часов провела она в замковой капелле над могильной плитой Арно, где поведала мужу о парижской жизни, мешая рассказ со слезами. Незримый дух покойного супруга как будто вновь поддержал ее, и Сабина почувствовала, что ей стало гораздо легче.

Виконт де Безом немного испортил ей настроение своей кичливой грубостью, когда отдавал первую часть платы за сеньорию. Это произошло в Рыцарском зале при трех свидетелях со стороны покупателя. Баронессу охраняла дюжина королевских сержантов.

Подписав документы, Пьер по-хозяйски обошел зал и остановился напротив Сабины. После того что она узнала, женщина попыталась взглянуть на виконта другими глазами, как на романтика, верного своей давней любви. Однако пьяный взгляд, бесцеремонно блуждавший по ее телу, вмиг отрезвил баронессу. Запах перегара и застарелого пота никак не вязался с образом прекрасного кавалера. Все стало еще хуже, когда виконт заговорил:

— Ловко меня обработал твой нотариус! Как же я упустил такую жирную добычу? Надо было попросту похитить тебя да выдать замуж за своего сына. Тогда бы и денежки остались при мне, и красавица-жена у Аманье появилась, а потом и очаровательные внуки подоспели!

— Почему вы говорите со мной без должного почтения? Я дала вам для этого повод? — Сабина передернула плечами и пододвинулась к огромному камину.

— Почтения захотела? Женщина, кому ты перечишь? — И пьяный Пьер, шатаясь, двинулся на нее.

Родриго торопливо заслонил собой сеньору; его рука потянулась к кинжалу на поясе. Заметив этот недвусмысленный жест, виконт взревел:

— Щенок, кому ты вздумал угрожать?!

Но он не успел вытащить меч из ножен даже наполовину, как его плотным кольцом обступила охрана баронессы.

— Выведите его! — гневно крикнул Родриго. — По условиям договора он не имеет права здесь находиться, пока бывшая хозяйка не вывезет из замка все свое движимое имущество.

— Хозяйка? Это я хозяин, и имущество мое! — продолжал орать де Безом, ничего не понимающий в юридических тонкостях, но поверенный уже шептал ему на ухо, что это заявление справедливо и им лучше уйти.

Хорошо вооруженные сержанты стеной надвигались на маленькую свиту виконта, оттесняя ее к выходу, и грубияну пришлось подчиниться.

— Какой ужас! — Испуганная Сабина прошептала молитву и осенила себя крестным знамением. — И какое счастье, что год назад я решила отсюда уехать!

***

В середине августа Габриэль с оруженосцами поехал в Париж к тамплиерам. Зная храмовников как первоклассных строителей, он попросил у них помощи в возведении замка. Знакомые монахи тут же свели шевалье с толковым инженером — братом Боэмундом.

— Я хочу построить большой квадратный донжон, фланкированный четырьмя угловыми круглыми башенками, небольшую изящную часовню, а вокруг — высокие стены с мощными башнями, — сказал Габриэль. — Я не прошу возвести Шато-Пелерин, но крепкий замок постройте!

Его шутка вызвала смех среди находившихся в приемном зале храмовников. Многие бывали на Святой земле, и разговор ненадолго завертелся вокруг грозной крепости. Только инженер, задумавшись, молчал, и Габриэль беспокойно поглядывал на него. Наконец Боэмунд улыбнулся и сообщил о своем решении:

— Берусь! Надо, конечно, посмотреть на месте, но, скорее всего, мы справимся за два-три года.

В его умных глазах загорелся откровенный интерес к новому проекту, и Габриэль проникся доверием к этому человеку. Не откладывая дела в долгий ящик, они съездили в Эспри, где инженер сделал необходимые замеры и зарисовки. А затем, уже в Париже, шевалье и Боэмунд дни напролет обсуждали в подробностях будущую стройку. Помимо громких споров вокруг эскиза планируемой крепости, который уже набросал инженер, обсуждали наем каменщиков, плотников, каменотесов, кровельщиков, думали, где лучше купить нужный строительный материал и как его привезти. Необходимо было также нанять кухарок и прачек, которые будут обслуживать многочисленных работников, построить бараки для проживания и сделать многое другое.

Но заботы занимали Габриэля днем. Вечерами же, завалившись в сапогах на чистую постель в уютной комнате дорогого постоялого двора, он думал о Сабине, вспоминая слова Готье. Шевалье понимал, что безумно хочет ее увидеть, но ему не приходил в голову ни один более-менее подходящий повод для визита, а уязвленное самолюбие не позволяло явиться без предлога. Вскакивая с кровати, Габриэль метался по комнате, словно берберийский лев в клетке. Он рычал, мотал головой, но никак не мог призвать на помощь свою решительность.