Александра Лимова - Константа

Одиннадцать месяцев назад.

Виталий Тисарев, молодой предприниматель, который по общепринятым поверхностным стандартам уже имел право называться крайне успешным бизнесменом, застегивал манжеты сорочки и смотрел на догорающий августовский закат с широкой лоджии дорого, но неуютно обставленного временного пристанища, ожидая, когда ему сообщат, что машина подана и охрана готова.

Он был прекрасно осведомлен, что ему не стоит покидать пределы конспиративной квартиры, однако, его вымотала полная изоляция больше месяца заточения в ней. Вымотала, даже несмотря на то, что все необходимое для почти привычного ритма и образа жизни у него было, как говорится, под рукой, или, хотя бы, на расстоянии одного телефонного звонка, что, вроде бы, должно было значить проведение внепланового отпуска на достойном уровне. Но не сбылось.

Небольшую квартиру в свежей новостройке он все чаще стал покидать вместе с внушительной и тренированной охраной для всего лишь пары-тройки часов в проверенных увеселительных заведениях, чтобы немного расслабиться и с тоской понаблюдать за яркой, суетливой столичной ночной жизнью, неотъемлемой частью которой он был совсем недавно, а сейчас вынужден был лишь созерцать ее. Да и то не так часто и долго, как хотелось бы.

Виталя, уже после первой недели покрывающийся плесенью от удручающей рутинности бытия в четырех стенах, изъявил о желании покинуть хотя бы ненадолго свою ультра-люкс темницу, но это совсем не пришлось по вкусу его временным покровителям и тем, кому за это покровительство заплатили. Все они, будто бы воистину искренне беспокоясь о сохранности здоровья и жизни Витали, наложили на подобные его желания строжайшее вето.

Когда Тисарев осознал, что чувство унижения от того, что он, словно бы маленький мальчик должен позвонить и отпроситься у старших товарищей, сильно уступает чувству отвращения к затяжному дню сурка в пределах квартиры, он все же связался со своим, так сказать, попечительским советом, и, используя природный дар убеждения и апеллируя фактами в выгодном ему свете, получил-таки дозволение покинуть ненадолго пределы опостылевшей ему квартиры.

Следует отметить к чести тех, что вынуждены были находиться на позиции приемных родителей, которых доконал их дошлый сынок, помимо двух постоянных охранников они ему выделили еще и машину сопровождения с четырьмя не менее крепкими и натренированными на все случаи жизни и ее выпадов мужчинами, которые внимательно отслеживали настроение социума, тусующегося близ плесневелого объекта. Виталя с трудом подавлял неразумное желание нанести своей охране тяжкие телесные, когда безапелляционно пресекалась любая попытка пойти на контакт с обществом, и тут было совершенно неважно от кого инициатива исходила: от самого Витали или очередной приглянувшейся ему симпатичной девушки, не выдержавшей натиска гормонов и меркантильного расчета при виде респектабельного молодого мужчины от которого так и фонило заоблачными перспективами, стоит лишь пронырливому и не совсем глупому существу женского пола правильно себя повести согласно бытию и философским взглядам (которые надо еще выяснить! Работы валом!) сего господина. Однако, к солидарному сожалению господина и ушлых привлекательных не только внешне кандидаток, претендующих на массивный кошель Тисарева, любые попытки контакта с ним, включая даже поверхностные, для удовлетворения, так сказать, элементарных потребностей, стоящих где-то на нижайших ступенях (но от того не менее важных! Однако, всем было, к сожалению, плевать) в пирамиде великого Маслоу, пресекались суровой охранной респектабельного и все более раздражающегося с каждым днем молодого господина.

Впрочем, из этого выход нашелся: люди существа весьма порочные и тяга потакать своим грехам неистребима, пусть у каждого это выражено в разнокалиберной степени, но неизменно одно — это есть, и, главное, отыскать грамотный подход. Виталя в том, что ему было необходимо получить в краткие сроки, был непревзойдённым специалистом, потому и отыскал.

Одного из охранников Тисарева весьма печалил факт того, что девяносто восемь процентов общего объема запрещенных веществ производится на территории родной сверхдержавы, а оставшиеся два процента это импорт вещества из далекой и зеленой Колумбии. Точнее печалило его не совсем это, а то, что это импорт вынужденный, ибо на бескрайних просторах родины нет района, соответствующего должному росту и качеству сырья из которого в конечном итоге производят его любимый продукт, к коему питают нежность на территории двух столиц, и чуть менее выраженный интерес на перифериях, но прелесть для распространителей была в том, что основную часть импортируемого продукта при получении почти сразу безбожно бодяжили и отпускали по цене как за качественный товар, а на периферии уходило даже по завышенной цене и это с учетом еще более разбавленного состава. И этот самый постоянный Виталин надзиратель имел робкую надежду однажды отведать белый мелкодисперсный порошок оригинального производства, со сведенным к минимуму постыдству в виде примесей, химических добавок и прочих извращений, рожденных у распространителей недостатком их совести и избытком желания эффективности в реализации. А Виталя прекрасно знал людей, которые могли бы насытить качественным товаром сей порок своего стража. Таким образом, Тисарев получил дозволение на уединение с одной очаровательной старлеткой в туалетной кабинке клуба. Не бог весть что, конечно, но хоть какое-то разнообразие в сексуальной жизни, ставшей весьма одинокой и однообразной за последний месяц.

Порок его второго охранника был до скучного банален — деньги. И Виталя со второй попытки назвал нужную сумму, предварительно убедившись, что добрые знакомые в очередной раз щедро одарили его первого стража, уже весьма лояльно настроенного к его желаниям и оттого горячо поддержавшего своего коллегу, сердце которого грела котлета нала во внутреннем кармане пиджака. Направляя автомобиль к очередному пафосному ночному клубу, тот высказывал фальшивое соболезнование вынужденному образу жизни Тисарева, зевающего на заднем сидении. Виталя, пропустив почти всю фальшивую речь мимо ушей, оглянувшись на машину сопровождения, повелел не ломать никому не нужную комедию и тут же потребовал дать ему возможность контактировать с социумом и не сворачивать лавочку через три часа пребывания в развлекательном заведении, а еще, в идеале, чтобы они, купленные с потрохами надзиратели, не препятствовали желанию Тисарева совокупиться с избранной им дамой в нормальных условиях. Посовещавшись, охранники коллективно решили, что необходимо пойти навстречу Тисареву, насмешливо фыркнувшему и не осознающему, что собственные бдительность и осторожность под гнетом изнасилованного само-и свободолюбия неоправданно рано сошли до критически низкого уровня.

Именно поэтому в очередную свою вылазку он допустил оплошность.

Оплошность эта заключалась в эффектной длинноволосой шатенке с миндалевидными изумрудными глазами, точеными чертами лица и со знанием сделанными акцентами на изгибах фигуры, волнующих мужское воображение и либидо; и в высокой платиновой блондинке с креативной стрижкой, парадоксально подчеркивающей кукольную нежность и хрупкость черт ее лица, словно бы оттеняющих броскость ярко-голубых глаз с завораживающей хитрецой. Длина и выраженная стройность ее ног направляли мысли Витали в предположения того, насколько крепко эти ноги могут обхватывать его торс и как эта мысль для него соблазнительна. Пока он размышлял с кем из подруг он больше желает провести вечер, его интерес нашел свой рай и погибель — эти две девушки танцевали друг с другом на танцполе рядом с голдзоной и то, как они это делали, покорило Виталю.

Совсем недвусмысленно касались тел друг друга, скользя по ним ладонями, соприкасаясь пальцами, сплетая их, тесно прижимаясь друг к другу в неистовых по красоте движениях под ритм битов. Под кожу Тисарева уходили электрические разряды от искрящегося притяжения, вспыхивающего в голубых и зеленых глазах под бликами заходящихся стребоскопов, которые Тисарев до того считал орудием пыток для эпилептиков, но сейчас, когда фотографичными вспышками в его память вбивались кадры красиво двигающихся девушек признавал, что стробоскопы это не такое уж и адское изобретение человечества. И в его мыслях скользило то самое томительное, набирающее жар горячее искушение, что зарождалось при взгляде на них, потому что и было зарождено ими, а то, что было в их полуулыбках, дарованных только друг другу, было так интимно и вместе с тем откровенно, что это безапелляционно примагничивало к ним взгляд, вынудив Тисарева почти окончательно утратить интерес к другим представительницам прекрасного пола и почти не отрывать взгляд от двух девушек, танцующих недалеко от него.

Они чувствовали музыку, ритм. Чувствовали жизнь.

Свободные, абсолютные раскованные движения тел, рук уходили на рейв. Рождали свой стильный и обособленный драйв в который так хотелось, но так не моглось попасть окружающим, потому что тот ритм был на разрыв. В отрыв. И пока внутри нет того же самого, в этот вектор не влиться. В этом было что-то бешено-отчаянное, в этих закрытых глазах, в свободе их тел, задающих ритм не на танцполе, а словно бы и звучащему треку. Их движения резковаты, но тут же смазывающие остроту плавностью стоило ритму музыки чуть измениться, подходя к припеву, но они замедлялись на миллисекунду раньше, оттого создавалось впечатление, что музыка подстраивается под их движения и, казалось, что там танцевали не тела, там двигались души. Грубо и зло и в то же время плавно, невыразимо притягательно. У одной на губах полуулыбка, у второй кончик языка по пересохшей нижней губе. Внутренний огонь в бушующем сапфировом и изумрудном пламени полуприкрытых глаз, и их движениях задавали динамику, на который бессознательно ориентировались те, чей взгляд падал на них и совершенно не важно, что ритм музыки мог расходиться с их собственным, это и не замечалось, потому что завораживал стиль, его физическое выражение. Стиль в пленительной красоте движений. Ментальных, исходящих из бесчинствующего нутра. Одного на двоих, это чувствовалось. Ощущалась эта энергетика, ее бешенство, будто подведённая к грани разума, за которой травящими тенями проглядывало что-то такое…Что, возможно, сжирало внутри этих двоих, что дало им такой драйв, который, вполне вероятно, ошибочно выдавал их за оторв… Энергетика, безумно безупречно изящная, переводящая бешенство в почти порно, когда одна скользнула спиной вдоль бока второй вниз, медленно разводя колени и прогибаясь в пояснице, а темные волосы беспокойным водопадом от краткого движения головой хлестнули по тонкому гибкому телу второй, подхватывающей ритм и держащей все на границе между порно и заходящейся от выраженности эротики.

Это намагничивало не только взгляд, а когда Виталя увидел, как они ворковали между собой у вип бара снова так недалеко от него, и от губ шатенки тонкими пальцами ее спутницы была убрана темная прядь, а в следующий момент одних полураскрытых губ с тенью матовой нюдовой губной помады коснулись кричащие глянцевым бордо другие губы, и тонкие руки так по женственному и одновременно с силой обхватили хрупкие, оголенные коктейльным платьем плечи, Тисарев окончательно определился где и с кем он закончит этот вечер.

Дал знак одному из своей охраны, незаметно в отдалении старающемуся слиться со стеной и не выдать колумбийского шайтана со страстью насилующего его нутро и мысли соблазнительной и казавшейся безусловно гениальной идеей немедля выйти на танцпол и показать, кто тут папа. Но долг есть долг, и он был внедрен в крепкую черепную коробку и ее корыстное содержимое раньше басурманского зелья, потому, через несколько минут расспроса/допроса (весьма страстного) знающих людей, охранник уже докладывал Витале, что официально эти девушки почетные завсегдатаи клуба, а в миру банальные охотницы и вполне вероятно, что и ему не откажут. Он не первый кошелек с которым местные хищницы покинут увеселительное заведение.

Тисарев удовлетворенно улыбнулся. Потом была пара неплохих коктейлей заказанных им для девушек, затем его изучающий взгляд по в благодарность развернутым корпусам, в то время как они, не скрывая, быстрыми, цепкими взглядами просканировали его наручные часы, одежду и их интерес тоже был утвержден. Он это понял, поднимая оценивающий взгляд с груди одной и другой на их лица — одновременно на девичьих губах заиграли приглашающие улыбки.

Виталя пересел к ним, сделал повторный заказ коктейлей, теперь наиболее дорогих в заведении, что, понятное дело, весьма ускорило течение флирта. Это укрепило Тисарева во мнении, что вечер закончится без скучных формальностей еще до того, как он заказал себе бутылку приличного виски. Приличного только по цене, но ход был снова верный — девушки, кратко переглянувшись, придвинулись ближе к нему и их, вроде бы, случайные касания его тела стали чаще и теснее, когда из-за громкости музыки приходилось придвигаться, чтобы не терять нити поверхностного разговора, а в определенный момент контакт стал и вовсе кричаще бесстыдными, когда девушки льнули к Витале на танцполе.