Я, складывая тарелки и чашки от какого-то особенно любящего пожрать чувака, отделяющего меня от того, к кому я категорически подходить не хотела, кратко посмотрела через плечо.

— Мы поедем? — Кивнула брюнетка, не поднимая взгляда от планшета, вставая с дивана и вынимая телефон из кармана джинс.

— Нет, Кирилл и вы к шефу с правильным отчетом. — Отрицательно повел головой Костя, сделав едва ощутимый акцент на том, каким должен быть отчет. Татьяна снова понятливо кивнула прижимая телефон к уху и, дав знак двоим мужчинам поднявшимся из-за стола, в том числе и тот которого обхаживала я, и кому жердь поставил горячее; вышла из помещения, на ходу бросив вставшему за ней с дивана «закажи джет, через три часа вылетаем», когда голос Кости позвал, — Лизавета?

— Уже. — Отозвалась русоволосая, дотоле сидящая рядом с брюнеткой, одновременно вставая с нетбуком, не отводя от него взгляда и направляясь на выход, — сейчас состыкую с протоколами наркоконтроля и все будет готово и готово правильно. Кирьянов, Сергей Борисович и Алексей Матвеевич, мне требуется ваша помощь.

Еще трое мужчин поднялись с дивана и так же как она, фактически не поднимая взглядов от гаджетов в руках, отправились за ней.

А голос продолжал координировать:

— Зелимхан и Аркаша, остаетесь здесь до выяснения всех обстоятельств и получения результатов токсикологии.

— Продолжать? — спросил Зелимхан и, после краткой паузы, пока я глядя в поднос, на неверных ногах двигалась к Косте, что-то очень негромко спросил у Эдуарда Ивановича.

— Весело живешь, Юрич. От одного откреститься не успеваешь, как новое копье прилетает. — Такой же очень негромкий голос фыркнувшего Кота, звучно щелкнувшего ногтем по стеклянной грани бокала с коньяком и безапелляционно приказавшего, — Эдуард, немедленно прекратите заедать стресс, он не закончится, отвечайте на вопросы терпеливого Зелимхана Ахмадовича. — И тут же что-то тихо спросил у Кости. Я не расслышала из-за шума крови в ушах и звона тарелки, неаккуратно поставленной на поднос.

— Нет. — Ответил Костя, немного отодвигаясь от стола, чтобы я смогла беспрепятственно забрать его посуду.

— Мне опять тебя тащить? — почти неслышная усталость в голосе Кота, затем сигнал его мобильного, вынутого из мотокуртки и недовольное, — от шоб тебе чорти вхопили…

— Марвин? Он только узнал об этом карнавале? — Со снисходительной иронией уточнил Костя, когда я обходила его кресло, чтобы забрать салфетку и пустую тарелку перед Котом. — Нависщо так робити, довбень?

— Выростеш — зрозумиешь, шморкач. — Отозвался тот, так резко вставая из кресла, что меня чуть не снесло его креслом. — Я минут на пятнадцать, у меня сеанс душевного изнасилования, Марвин не скорострел, к сожалению.

Удерживая поднос ледяными пальцами, я только было зашагала на выход вслед за вышедшим Котом, я уже почти миновала кресло Кота, как целованный, глядя на Эдуарда, что-то невнятно блеющего на вопросы сидящих рядом с ним мужчин, не глядя на меня негромко произнес:

— Будь добры, мне тоже кофе.

Затушил сигарету, откинулся на спинку кресла, поставив локоть на подлокотник и выдыхая дым в противоположную от остановившейся меня сторону.

И я допустила роковую ошибку за которую потом кляла себя всю следующую неделю:

— Вам какой?

Нет, я не забыла сделать голос низким и глухим, я забыла то, что он его слышал. И фатально ошиблась в том, что такой как он, обделит это вниманием.

Он, все так же глядя на допрашиваемого Эдуарда, слегка прищурился. Движение мимики едва заметное, очень мало лицевых мышц задействованы, но само свидетельство молниеносной реакции, заставило сработать животные инстинкты — замереть и не подчиниться требованию разума бросить нахуй этот поднос, и раз опыт я уже имею, то желательно в него, чтобы создать ему препятствие и дать себе фору, когда буду драпать. Из страны. Но я, с замершем сердцем смотрела, как он медленно повернул ко мне лицо.

Узкий ободок радужки цвета плавленого золота. Полумрак помещения и тех, что в нем присутствовали, находили свое закономерное эхо в чернильной тьме расширенных зрачков. Взгляд прямой, открытый, твердый. Спокойный и, может быть, слегка ироничный. Полное самообладание при тлеющем интересе. Человек-выдержка и самоконтроль, несмотря на то, что вскрыл провокационную махинацию в партии.

Вот это и пугало.

Пугала темень в диалогах за этим столом и в глазах присутствующих, очень внимательно и очень расслабленно глядящих на напуганного номинального владельца самого популярного и прибыльного заведения в городе. Пугал получерный юмор за этим столом. И просто ужасало то, что здесь, среди них всех, вот он, этот человек, находил забавным мое обескураживание и испуг — уголок его губ слегка поднялся. Его взгляд на мои губы и, спустя мгновение, выше. Гипнотически удерживая контакт глаза в глаза. Брови чуть приподнялись и он… улыбнулся. Очень кратко, деликатно и отвел взгляд на что-то бормочущего толстячка.

— Кофе, — повторил негромко и так, что слушающие бурчание Эдуарда Ивановича остались не заинтересованы. Понизил голос и бесстрастной интонацией произнес, — мне тот самый, что пила одна обворожительная негодяйка, прежде чем сесть в мою машину.

И я поняла, что значит выражение затряслись поджилки. От испуга сердце ухнуло вниз и в коленях и руках возникла перемежающаяся слабость, прямо заявляющая, что пришло время для пиздеца — поднос задрожал и, предательски звякнув тарелками, накренился. Но его удержали длинные пальцы так и смотрящего в конец стола невозмутимого целованного.

Звон и движение привлекли внимание сидящих, дотоле сосредоточенных исключительно на Эдуарде, но теперь не только на нем. И от множества обратившихся ко мне взглядов и того, что было в темени глаз, я ощутила то, что называют предобморочным состоянием.

— Что же вы прервались на самом интересном месте, Эдуард Иванович? — он отстранил пальцы от подноса, снисходительно глядя на только было возрадовавшегося смещению акцентов внимания толстячка. Снова опечалившегося, когда был безукоризненно исполнен невербальный приказ и глаза, и то, что было в них, обратились к Эдуарду Ивановичу, ожидая ответа на прозвучавший вопрос, — когда он встречался с Согриным в последний раз?

Я сжала поднос, как будто это было гарантией спасения жизни, и, вероятно, от страха совсем уже не соображала, потому что когда он повернул ко мне лицо, снова посмотрела на него, зрительный контакт вновь парализовал мыслительную деятельность и рациональные вопли разума требующего немедленно сделать вид непонимающий и глупый. В светло-карих глазах мелькнула тень удержанного удовольствия и он, вновь понизив голос, произнес:

— Полагаю, сохранение долгого привкуса обуславливается крепостью напитка. Вероятно, это был эспрессо. — Он беглым взглядом скользнул по бейджу у меня на груди и с неощутимой тенью улыбки в голосе, произнес, — мне двойной, Андрей.

Я не поняла, как вышла из этого проклятого випа. Я не поняла ничего. Моменты просто пеплом выдуло из памяти. Я себя осознала на лестнице со второго этажа на первый, и то, только потому, что навстречу мне поднимался снова разговаривающий по телефону мужик, который выходил из кабинета, когда меня так подло подставил долговязый. Я, глядя в ступени, ускорила шаг, собираясь пройти мимо него. Расстояние между нами сокращалась стремительно, так что несмотря на уже приглушенную громкость музыки — клуб готовился к скорому закрытию, я услышала его голос:

— …сейчас найду. А, нет, погоди. Средний рост, худощавое телосложение, темные волосы? — я вновь ускорила шаг, внезапно перестав быть атеистом и истово умоляя всех богов, чтобы речь шла не про меня. Но, видимо, я так грешна, что мои мольбы все боги единогласно проигнорировали, ибо, — уже нашел. Второй этаж, у лестницы. Да я понял уже, и, Кость, тот хаос на лестнице эта же девушка устроила, во всяком случае, чрезвычайно похожа, я успел ее рассмотреть. Хорошо. — Его краткий смех под мой едва слышный скулеж, когда в поле зрение попало то, как он сделал шаг в сторону, заступая дорогу и я инстинктивно остановилась, глядя на него, завершающего звонок и поднимающего на меня взгляд прохладных глаз от экрана телефона. Делающего шаг вверх через две ступени, заставляя подняться. Отступить. Вернуться на площадку второго этажа, — куда же вы так торопитесь, молодой человек? — вежливо улыбнулся похолодевшей мне, — Константин Юрьевич попросил найти вас, чтобы передать, что кофе он больше не желает.

Под набат сердца в ушах я тупо покивала, глядя в прохладу зеленовато-голубых глаз и, только было решилась наивно проскочить мимо него, но он тут же двинулся в сторону, оборвав попытку смыться, и с нарастающим насмешливым скепсисом глядел на люто паникующую, но старательно бравирующую меня:

— Отойди! Те! — глухо потребовала, отводя взгляд от колкого льда сарказма в его глазах, попыталась ринуться в другую сторону и скатиться по лестнице, но он двинулся в том же самом направлении и, скрестив на руки груди, прижался плечом к стене, отрезая мне путь на выход. Я растерянно застыла, уставившись на расслабленно и иронично улыбнувшегося его, лишающего меня последних остатков смелости. И мозгов, потому что, — ты что, гей, что ли?

Он кратко фыркнул, в глазах засквозил морозящий ментол и он резко шагнул вперед, с таким таранящим веянием, что даже Титаник бы запаниковал и нашел бы способ увернуться, не то что испуганно отскочившая назад я. Врезавшаяся спиной в чью-то грудь.

— Он нет, а я, получается, да, Андрей?

От этого голоса, прозвучавшего над ухом, захотелось взвыть от отчаяния.

И заорать от чувства обреченности, когда я хотела повернуться, но проклятый целованный резко обхватил меня и прижал к себе теснее, на мгновение пройдясь ладонями по груди, правда, лишь для того, чтобы убедиться, а потом с тенью смеха в голосе, произнести:

— Куда же ты столько ешь, Андрюш, аж грудь выросла. — Его резкое движение и я прижата спиной уже к стене, а спустя мгновение Костя упирается рукой над моим плечом, снисходительно глядя на меня, полуулыбаясь, добавляет, — для такого субтильного телосложения, надо признать, большая.

Да нихрена не большая, двойка обычная, но, естественно, даже перетянутая все равно сдает женскую природу. Господи, о чем я вообще… Нужно бежать. Бежать любой ценой!

Гордо вскинула бородатый подбородок, заставив его прыснуть, и обрадовалась, ибо его внимание явно было этим отвлечено и я могла бы беспрепятственно произвести коронный прием Брюса Ли.

Но нет.

— Нанесение тотального урона заблокировано, — оповестил он, выставив ногу кпереди, принимая на свое бедро удар моим коленом, одновременно жестче прижимая за плечи к стене. — Сколько паники, это совершенно не по-мужски, Андрей. Так же как и грудь иметь.

— Яйца не меньше! — храбро тявкнула я и изо всех сил попыталась толкнуть его назад, панически боясь, что мне сейчас вшатают за проявленную активность, но я же мужик!.. как страшно быть мужиком…

— Смелости больше разума. — Подал удрученный голос мужик позади.

— Ну не бить же ее за это, — подавив смех, кивнул Костя, переставляя пальцы на моих плечах удобнее, с непонятным выражением в медовых глазах. — Однако, я не выпил столько, чтобы проверять яйца, — вздохнул он, деланно признавая поражение, но правдоподобность этого портила полуулыбка. Пару секунд смотрел в мои перепуганные глаза и внезапно отпустил меня и немного отступил назад, выпрямляясь, расправив плечи, одновременно и увеличивая между нами расстояние и будто обозначая, что я отрезана от мира за его спиной. Не оглядываясь, протянул руку назад и тотчас блондином была подана бутылка. Юз крышки по стеклу, бутылка откупорена, его глоток и плавленое золото глаз на мгновение прикрытое теменью ресниц. Все эти действия в доли секунды и я даже не успела ни понять, ни, соответственно, испугаться, когда он негромко и серьезно предупредил, — теперь выпил. — Молниеносно подался вперед, одной ладонью обхватил мой затылок, второй рукой рванул за плечо на себя, переставив руку так, чтобы была прижата к его груди. Вжата в нее. И в следующий момент губ коснулись губы.

Теперь мы поменялись ролями — одеревенела я, а меня бесцеремонно целовали. Но я была категорически против.

Попыталась отпрянуть, оттолкнуть, и почувствовала как его пальцы идут с нажимом сзади по моей шее, поддев границу парика уходят под тонкий капрон сетки и зарываются в волосы. Поняла, что сейчас будет за мгновение до того, как произошел рывок стиснутых пальцами волос у корней, заставляющий разомкнуть зубы, чтобы его язык дразняще коснулся моего, делая поцелуй глубоким, набрасывающим горячую свинцовую сеть на разум, разорвавшийся от привкуса скотча, тени горечи кофейных зерен и никотина на его губах. Новая попытка протеста, новый рывок у корней и поцелуй еще глубже, смазывающий жаром и нажимом болезненность пальцев в волосах, переходящий в ватное покалывание в венах. Язык с нажимом по языку и ощущение уже пламени. Струящегося под кожу, стремительно в кровь, порождая в ней то самое, что было в кратком укусе. Почти одновременном. Его дразнящим. Моем протестующим, но он успел отстраниться до того, как я сжала зубы сильнее. И все внутри порвано от ощущения, когда он сразу же коснулся языком моей нижней губы, склоняя ее к своим зубам. Вроде и потеря интеграции с реальностью, но не потеря разума окончательно, подалась вперед, собираясь ухватить за губу, сжать ее, разрезать до крови зубами. Дыхание смешалось, обжигающее, в миллиметре расстояния друг от друга и его пальцы с моей шеи, по спине быстро и с нажимом до поясницы, чтобы рывком дернуть меня на себя. К себе. Движение собственническое. Вбирающее. Вплотную. Полностью. Так же как и губы. И вот тут потеря. Утрата контроля. Раскол. И беспомощность, потому что впервые нет плана действий, все стерто, перемешано в таком ядреном коктейле эмоций, что не зацепится ни за одну мысль.