Дрожь по телу, слабеющему и бесполезному. Бессмысленному. Поняла, что обмякла, а он отстранился. Придвинулся к уху и едва-едва слышно произнес:

— Несмотря на интересные обстоятельства, я не обижу, даю слово. — Очень просто и серьезно, стирая большим пальцем непонятно откуда взявшуюся дорожку слез с щеки. Размазывая грим, чувствуя это, но не глядя на это. И еще тише добавил, — дяденька закоренелый пацифист.

Какой нахуй пацифист?! У вас тут людей заказными инфарктами убивают, а вы там сидите шутками-прибаутками это обсуждаете! Не так ведут себя пацифисты! — взрыв в голове, снова попытка оттолкнуть и снова губы в губы.

От страха того, как стремительно съехала крыша, прикусила-таки. Отшатнулся, задержав дыхание, но ничего не изменилось — так же держал. Не усилил нажим, не ослабил. Так же.

Под моим взглядом кончик его языка по месту прикуса и кровь слабой розовой пленкой на слизистой языка, а он негромко рассмеялся, глядя на меня, тяжело дышащую и исподлобья злобно уставившуюся на него.

— Костя? — едва уловимое эхо беспокойства в прохладных интонациях

— За губу укусила. — Отозвался он, удерживая взглядом мои глаза. — До крови. Поздравь, Кир, у меня тоже развилась паранойя, поэтому надо бы подстраховаться.

Негромкий смех Кирилла.

— Ты неожиданно нашла самый верный выход, Андрей. — Беззлобно усмехнулся блондин, вставая справа от нас и протянул бутылку. — Прополоскай.

Я думала, что он обращается к Косте, но нет. Тот, глядя мне в глаза прикусил прокушенную мной губу и высвободил одну мою руку. Кивнул на протягиваемую Кириллом бутылку, с насмешкой глядя на обескураженную меня. Прицокнул языком, когда от меня не последовало действий. Одно его быстрое движение и горлышко прижато к моим рефлекторно сжавшимся губам, но он большим пальцем резко и сильно нажал куда-то под подбородок и боль, прострелившая нижнюю челюсть, заставила разомкнуть губы. Чтобы мне через мгновение рот обжег бурбон. Совсем немного влить успел, прежде чем я, окончательно растерявшаяся от происходящего, мотнула головой.

— Я никогда прежде такого не говорил: не глотай. — Улыбнулся Костя, крепко сжав пальцами мой подбородок, резким движением повернув мою голову вниз и в сторону, второй рукой с бутылкой, рывком прижимая к себе, когда я вновь попыталась его оттолкнуть. — Сплевывай, Андрюх. Это я тоже никогда не говорил.

Сплюнула на темный ламинат и прыснула, глядя в пол и уже чисто на автомате подергалась, но хват все так же был крепким. Рассмеялась, потому что вообще утратила способность не то что понимать происходящее, а даже пытаться понять. Такой себе смех висельника.

— Э… Костя? — позвал мужской голос откуда-то сзади.

Мы все трое оглянулись. Тоже молодой брюнет. Уже знакомые пронзительно зеленые глаза. Черты лица немного иные, в остальном очень схож с братом. Комплекцией, ростом, выражением глаз. Двойняшки…

— Никому не рассказывай, Сань. — Тоном заговорщика произнес Костя молодому брюнету, что ранее поймал меня, когда я, потеряв управление над болидом на входе, непреднамеренно стремилась прибить его к стене своей инерцией.

— Да я не… э… — Он прищурился и, пытаясь подавить смех, глядя на бородатую меня, зажатую Костей, сказал, — н-неожиданно просто.

— Что такое, ты гомофоб, Саня? — Хмыкнул Кирилл, приваливаясь плечом к стене и с усмешкой глядя на Саню. — Никогда бы не подумал.

— Жестковато, — фыркнул Костя, бросив одобрительный взгляд на подавившего порыв рассмеяться блондина, пожавшего плечом.

— Я папин сыночек, я люблю пожестче, у меня выхода нет, — гоготнул Саня, протягивая Косте бумаги. — Предварительно инфаркт, Вересовские уже в курсе.

— Поедешь со мной, — сообщил Костя Сане, перехватывая меня поудобнее и взяв бумаги, — покажу, как в таких случаях переговоры вести.

— Машина, джет? — кивнул Саня, вынимая телефон из милитари-бомбера.

— Машина, им нужно время подготовиться, как и нам с тобой. Кирилл, присмотри за Андреем, — не удержавшись, фыркнул Костя, мягко подтолкнув меня к хохотнувшему блондину.

Кирилл, взяв меня за локоть, когда Костя расцепил руки, произнес, направляясь к лестнице:

— Пойдем, Андрей. Твой дозор окончен.

Какой дозор?.. Господи, спаси меня! А, меня же высшие разумы игнорируют.

Но, как оказалось, какой-то сердобольный среди божественного пантеона затесался-таки, ибо:

— Костя! — резкий окрик сверху, спустя мгновение от звука распахнутой двери, — этот подыхает!

— Подержи! — рявкнул Кирилл, швыряя меня ловко подхватившему Сане и как ошпаренный рванул вверх по лестнице вслед за Костей.

— Прости! — своим обычным голосом потребовала я у Сани и с силой, с размахом, впечатала ему каблуком ботинка в его белый кроссовок.

— Это просто эпилепсия! — донеслось откуда-то сверху, когда я вырвалась из рук охнувшего Сани и, рефлекторно метнув взгляд на верх лестницы, помчалась вниз что есть мочи.

А перед глазами то, как Костя, почти достигнувший третьего этажа, резко, очень резко, просто нечеловечески быстро обернулся на лестнице, хватаясь за перила, чтобы загасить инерцию тела, одновременно вперивая в меня совершенно звериный взгляд, жестом приказывая почти так же остановившемуся Кириллу двигать на третий этаж, а сам, перепрыгивая ступени, помчался за мной. Как и выматерившийся Саня.

Я уже соскочила с лестницы, едва не врезавшись в поднимающегося Кота, как сзади грянуло Костино:

— Кот, задержи ее… его!

В страхе оглянулась на Кота, оперативно выполнившего.

Задержал. Саню, едва не свалившегося на него.

Я, наверное, точно ненормальная, потому что торжествующе хихикнула под рявканье Сани «да не меня, а вон то!»

Сквозь толпу на выход. Толпа слабая, густая только ближе к бару и середине широкого танцпола, а преследователи у меня не дебилы. Краем глаза заметила, как вдоль стены, там, где народа почти нет, быстро к выходу из зала пробивается татуированный. Оглянулась — за мной, в нескольких метрах расстояния стремительно след в след Костя, за ним несмотря на отдавленную ногу, почти не отстает Саня. Перехватят у выхода. Так они меня точно перехватят у выхода, несмотря на то, что я безжалостно толкала и швыряла людей за себя, препятствуя преследователям. Все равно неумолимо сокращающих расстояние.

Поиск выхода из складывающихся не радостных перспектив был найден быстро.

Резко сменила траекторию движения и ринулась к бару. Снова бесцеремонно хватая людей, вскрикивающих, ругающихся, старалась дотянуться до баб, они почти все на каблуках, а это не очень устойчивое изобретение человечества, когда тебя рывками дергают. Но основная цель была определена, как только я посмотрела в сторону черного хода. Красивый большой стеклянный стеллаж для алкоголя справа у барной стойки, отгороженный низким парапетом.

И рвала я к нему.

Проскочила почти мимо и, остановившись, вцепилась обеими дрожащими руками за боковую сторону крайней ко мне ячейки. Рывок изо всех сил. Поддался.

И Костя, отделенный от меня всего полуторами метров расстояния, резко отпрянул, чтобы град бутылок и бокалов со всякой декоративной хренью, падающий вместе со сложной конструкцией стеллажа, не погреб его собой. Как жаль!

Но глаза в глаза и прошило.

Его мягкая полуулыбка, не на губах. В глазах. Когда несколько удрученно покачал головой. Взгляд через разноцветное падающее стекло, ловящее блики стробоскопов, отражающееся золотистым мерцанием в светло-карих глазах, обладатель которых, прицокнув языком, подносил к уху телефон, гипнотизируя взглядом, вроде бы пригвождающим к месту. Но мотнула головой, разрывая странный зрительный контакт и под грохот осколков и чьи-то визги прочь в двойные барные двери.

Рывком дурацкую бороду и острая боль по нижней челюсти, все же снимается она не так.

Боль дала еще плюс сто пятьсот к трезвости разума и расстояние до маячавшей впереди двери черного хода сокращалось все быстрее, несмотря на полыхающие адовым пламенем легкие.

Дверь на себя и прочь через улицу, едва не попав под с заносом оттормаживающийся автомобиль. Не слыша гневных криков водителя, уже юркнула знакомый проулок, ведущий через пару крюков к домам. Дыша сипло, хрипло, со стонами, на бегу дернула в стороны полы рубашки и ногтями сдвигала эластичный бинт мешающий дышать и так задавленным многолетним никотином легким.

Поворот за угол дома и жилетка официанта совместно с париком и с сеткой прочь, куда-то за ящики огороженных низеньким забором мусорных контейнеров.

Мчала во дворы жилых домов через арку, запахивая полы растерзанной рубашки, завязывая кривым узлом, стирая с вспотевшего лица грим, оставляющий грязные разводы на рукаве и слыша, парадоксально слыша сквозь грохот сердца в ушах, что настигают.

Тихим скулежом сквозь хрип при беге, когда широким скоком преодолела низенькое ограждение детской площадки двора, направляясь к компании из трех молодых людей, оккупировавших скамейку и тягающих пиво.

— Парни, сигареты не найдется?! — хрипло, срываясь, пролаяла я, остановившись в метре от них, удивленно меня оглядывающих. И едва не застонала, зажмурившись от накрывшего прессом до состояния обездвиженности чувства отчаяния, когда услышала быстрый топот позади.

— Эй! — звучный голос за моей спиной, метрах в десяти от начала площадки, — человека не видели в официантской форме?

Кожу оголенной поясницы холодила прохлада ночи. По шее, за пологом растрепанных волос, скатывались крупные капли пота, частью впитывались в волосы, а частью в рубашку, завязанной фактически на середине живота в тугой узел и почти упавшую на лопатки на плечах.

— Да туда вон побежал, — сказал один из компании, скользнув взглядом по моей нижней челюсти, на которой наверняка алела полоса от дорожек клея, вставая со скамейки и указывая бутылкой пива в направлении другого проема арочного проезда. — А что случилось?

— Куда? — проигнорировал его голос позади, — вон в тот, да?

— Да, — покивал шатен, снимая ветровку, чтобы в следующий момент шагнуть к одеревеневшей мне и, накинув ее на плечи, прижать к себе, высвобождая мои волосы из-под ворота и рассыпая их по спине.

Я, мелко дрожа и стараясь не дышать громко, осторожно оглянулась, чтобы увидеть как погоня в виде двух крепких мужиков уходила в ложном направлении.

— Ты чего натворила-то, малая? — спросил парень, как только они скрылись и тотчас расцепил руки.

— Сама не поняла, — честно признала я, из-за слабости в теле опираясь ладонями в трусившие колени и прикрывая глаза мелко дрожащими ресницами, — в клубе вон… — от пришедшей в голову мысли захотелось ржать, но это была уже протестированная легенда, — в клубе работала, а тут эти два обдолбыша приставать начали… не знаю, почему они меня за парня посчитали…

— Давай-ка в подъезд, — толкнул в сторону оного рыжеватый блондин, стоящий рядом, когда раздался все более увеличивающийся рокот мотоциклетного двигателя. — Дань, открой дверь.

Торопливо пересекли площадку до ближнего подъезда. Двое из трех, в том числе и шатен, сели на скамейку у подъезда, пока Даня, худощавый парнишка с веснушчатым лицом, разблокировал магнитным ключом замок и открывал мне, едва не валящейся от стресса и страха, дверь в провал подъезда, заходя вслед за мной.

Случайно звякнув донышком бутылки пива о железные перила, торопливо поднимался по лестнице. Я, сейчас, за этот безумный день снова утратившая способность соображать, поволоклась за ним.

Даня остановился на лестничном пролете между первым и вторым этажами и, поставив бутылку на небольшой крашенный подоконник, с трудом приотворил деревянную раму окна, выходящего на площадку перед подъездом.

Я остановилась рядом с Даней, отпившего пива и неотрывно напряженно наблюдающего, как возле курящих рыжеватого блондина и брюнета на скамейке останавливается… Кот. На мотоцикле. И спрашивает, не видели ли они кого и куда этот кто-то побежал.

Шатен и блондин снова единогласно показали в сторону противоположной арки, и под мое сердцебиение ушедшее в оглушительный грохот в ушах, Кот, несколько секунд пристально их рассматривая, все-таки поехал в указанном направлении, а парни, докурив, пошли в подъезд.

— Глеб, мы тут! — позвал Даня и несколько секунд спустя они поднялись на площадку и так же как и Даня, остановились у окна

— В клубе работала, говоришь… В «миллениуме»? — уточнил рыжеватый блондин, с сомнением глядя на меня, отдающую ветровку шатену, отмахнувшемуся было, но я настояла. — Да там какая только шваль не водится и чем только не долбится. Увольняйся оттуда нахер. У меня однокурсница там как-то потусила и потом полтора года к психологу ходила, а причине этих походов, сыночку Нагорнова, чиновника департамента градостроительства, так и не смогли вменить изнасилование.