— Тот самый цепной пес? — настороженно уточнила я.

— Угум… Мужик-то он относительно нормальный, а по сравнению с Костоломом так вообще идеал в мире, где не добро со злом борется, а зло грызет зло ради еще большего зла. Но бытие определяет сознание, потому человек-то он не плохой, но крайне хуевый.

— Это как?..

— Я не знаю, как это объяснить, — длительно помолчав, сделала вывод Данка. — Просто… если ты хищник, то надо драться, одновременно набирая и обучая новобранцев на то же самое. Я действительно не знаю, как объяснить, честно, Жень… просто… будет необходимость и он сделает, и похуй кто и что об этом думает и как к этому относится, даже он сам… поэтому на первые роли никто не стремится. Ты сам себе не принадлежишь, когда строгий ошейник затягивают, говорят, у кого твой поводок и что будет с глоткой в случае малейшего сопротивления. Не дух закона, а его буква, а она равнодушна ко многому. Человек он неплохой, когда ты по правилам, но хуевый, потому что нет таких, кто всегда по правилам, а значит в нем всегда будет необходимость, и он всегда будет действовать, когда укажут… я не знаю, как еще объяснить… В общем, если он появляется, значит кому-то пиздец, это всадник этого пиздеца, там по-другому нельзя… Нет, ну, можно, как Костомаров, например. У него как моча в голову ударит, то собирает холопов и пошло-поехало. Основание-запрос-подтверждение-увольнение, им-то похуй… но лучше не надо как он.

— Кот тоже?.. — приподняла бровь, борясь со смятением и нехорошим предчувствием.

— Да. Цепной пес из соседнего департамента. Интересы у них с Анохиным общие в туризме, отдыхать вместе ездят. В Йемен, Конго, ну, туда, куда нормальный человек не додумается. Вот недавно в Сомали их чуть не прикончили. Дрюня не спал, все переживал, что если Константина Юрьевича замочат, то опять начнется рокировка, а Костолом человек простой, не понравился кто — вылетаешь из системы… — чокнутая подняла на меня замученный взгляд и тут же его отвела. — Жень… ты прости…

— Чокнутая, ты вроде чокнутая, а не дура, — перебила я, разваливаясь на угловом диване, чувствуя как гоночный болид, сегодня в край изнасилованный, робко, но с нарастающей твердость об этом напоминает. — Я человек, который сам умеет принимать решения, поэтому может и осознать, что ответственность за все последствия на нем самом. Так что ковыляй сюда, нам надо обдумать, что происходит и что делать дальше. Забацать очередной план, а у меня башка почти не варит и еще так ебальник болит от этой бороды…

Чокнутая хрюкнула от смеха и поковыляла ко мне, лежащей на спине и тупо пялящейся в уровневый потолок.

Продумать-то мы все продумали, даже план хороший составили, но, как и всегда, все пошло наперекосяк не успев начаться. И в ближайшую неделю я молила божественные пантеоны (снова единодушно меня проигнорировавшие) только об одном — чтобы чересчур умный Константин Юрьевич не просек, что я узнала о сути его проблем гораздо больше, чем знает он сам, и мне жизненно необходимо, чтобы чокнутая, перехватившая мою эстафету с марафонскими забегами, преодолела полосу препятствий раньше, чем Анохин все поймет и встанет вопрос о необходимости. Где у нас всех уже без вариантов.

Спойлер: трунь, блять

Глава 6

Утро выдалось хмурое, пасмурное. Начал накрапывать мелкий, противный дождь.

Я приподняла стекло задней двери автомобиля, протяжно выдыхая дым в окно и напряженно уставилась в короткостриженный затылок стрипушника, сидящего спереди меня, когда ему пришла смс. От Данки. Напрямую мы с ней, разумеется, не связывались

— Написали «нет». — Невозмутимо прогудел близнец, то ли Витя, то ли Вова, я их не различала.

Нет флешки. Нет гребанной флешки в потолке над крайней левой раковиной в мужском туалете, который чокнутая сейчас, прибегнув к помощи Сержа и Алекса, сменивших ей внешний облик, посетила в компании бармена и двух доверенных кардиналов в качестве охраны.

Ожидаемо, как ни странно.

Я глубоко затянулась сигаретой, глядя на двери своего подъезда, возле которых мы уже час в машине сидели, но ничего подозрительно не углядели.

Ну, коли с Данкой все нормально и она катит сейчас с пустыми руками, но главное, что катит назад в дом, где меня ожидают Алекс и Серж для кардинальной смены уже моего облика, я решила, что пора, и кто-то из «В», сидящий на переднем пассажирском, покинул автомобиль. Его не было всего пятнадцать минут, но каждая будто час шла.

Вскоре он вернулся с моим рюкзаком, куда были накиданы самые необходимые вещи из одежды, отдал его вместе с документами и телефоном мне, сообщив, что следов взлома входной двери он не обнаружил, да и в квартире полный порядок. Значит, гостей у меня не было. Странно.

Машина неторопливо тронулась от подъезда. Я, подключив телефон к заряднику, дождалась появлени пары процентов и включила его. Пока мы, для раннего обнаружения хвоста, неторопливо плыли в крайней правой полосе по городу, я с сомнением смотрела в экран телефона. Не считая пары-тройки звонков от приятелей, остальные тридцать с лихом были сделаны Шеметовым и сделаны сегодня утром. Вот из всех, из всего круга моих знакомых, меня потерял только Данкин вдовец и именно в момент, когда мы приготовились драпать из города, пока мне будут готовить фальшивые документы, чтобы потом выехать из страны. Пока я пялилась в экран, Шеметов вновь позвонил. Три раза подряд. Ну что тебе надо, убогий?.. Почему именно сейчас, когда мне вообще ничье внимание нельзя привлекать?..

Четвертый вызов я все же приняла. Дон гандон, стараясь быть вежливым, но явно нервничая, извинился за свой ранний звонок (почему-то за один) и спросил, не можем ли мы сейчас встретиться, потому что вопрос касается Данки. Отнекиваясь, чувствуя, как возникают нехорошие мысли, параллельно попыталась пронюхать, что именно он хочет обсудить по поводу своей почившей супруги. Падлович, явно уже из последних сил удерживая маску вежливости, сообщил, что нужно встретиться либо сейчас, либо он найдет меня вечером, ибо его вопрос не требует длительных отлагательств.

Как ты меня найдешь, если вечером меня уже в городе не будет?

И будешь ли искать дальше, сочтя странным факт моего внезапного бесследного исчезновения вслед за супругой, о которой хотел поговорить?..

Я перевела дыхание, глядя себе в колени и стискивая трубку пальцами. Тоненьким голоском сообщила, что у меня всего минут пять, потому что скоро электричка, я собираюсь гостить у бабушки выходные. Он ответил, что ему это времени достаточно и назвал адрес головного офиса банка, пообещав, что после меня отвезут на вокзал.

Суббота, утро, головной офис?.. Ехать я категорически расхотела. И искать, сука, явно ведь будет…

Попросила двух «В» тормознуть на углу улицы. Накинув капюшон ветровки и подхватив рюкзак, вышла из машины и неторопливо пошла вниз по улице. Покурила у магазина напротив банка с почти пустой парковкой. Только тачка динь-дона и еще тройка автомобилей среднего класса. Пугающая мысль о всяких нехороших личностях, разъезжающих в черных тонированных каретах и на досуге любящих гоняться за бородатыми мальчиками, была успокоена.

Я нехотя пересекла проезжую часть и, поднявшись по ступеням, потянула на себя дверь.

Внутри ужасная суматоха, люди без униформы, в постоянном движении. Переговоры, перекрикивания, телефонные звонки, шум, шелест бумаг, и посередине этого хаоса Шеметов.

Андрей был против обыкновения в обычном черном джемпере и без любимых приблуд тяжелого люкса. Осунувшийся, взгляд горит напряжением и злостью, когда он читает беспрестанно подаваемые ему всеми подряд бумаги.

Я невольно застыла, не понимая, что происходит. Он поднял взгляд на входную дверь, на застывшую меня и, кивнув, направился в сторону коридора в отдалении, отмахнувшись от подлетевшей к нему растрепанной сотрудницы и впихнув ей ворох листов.

Я, чувствуя, что прямо очень зря, чрезвычайно зря, направилась за ним. Коридор, лестница второй этаж и не меньшая офисная суета. Почти истеричная. Но он, пересекая офис, отмахивался от всех, пока не открыл дверь конференц зала и не кивнул мне в темный провал.

Зашел следом, включил свет. Просторное помещение, облицованное темными пластиковыми панелями под дерево, озарил рассеянный свет уровневого потолка. Андрей прошел к большому конференцстолу, напротив широкого тонированного эркерного окна и, сев в кресло в начале его, кивнул на ближайший к нему стул. Я, стараясь выглядеть максимально сиротливо и жалко, просеменила и села на краешек стула, прижимая к груди рюкзак.

Шеметов глубоко вздохнул, складывая локти на столе и поднял на меня потемневший взгляд.

— Женя, ты есть в завещании Даны? — начал он в излюбленной манере с места в карьер.

Порог отчаяния достигнут, очевидно.

— Я не… — искренне растерялась я, теснее прижимая к себе рюкзак.

— Я как могу оттягиваю признание ее погибшей. — Перебил он, помрачнев и взяв стеклянную бутылку минералки, стоящую перед ним. Хмуро глядя на нее, словно бы не понимая, зачем взял, продолжил, — потому что будет учрежден наследственный фонд, за которым закреплено все наше совместно нажитое имущество. Одного бенефициара этого фонда я знаю, надеюсь, что она сделала тебя вторым. Подруг у нее никогда не было, а это прямо часто с тобой терлась… могла же, по идее. — Оборвал себя и посмотрел на меня, мгновенно изобразившую недоумение супротив скручивающему внутренности напряжению, — если ты второй бенефициар, мне жизненно необходима твоя помощь. В частности, чтобы ты тоже ввела меня в бенефициары.

— Что такое бенефц… бефце… Андрей Павлович, я не понимаю, о чем вы! — пролепетала я дрогнувшим голосом.

Он убито прикрыл глаза, пробормотав что-то вроде «да, конечно, такую она вряд ли бы ввела», сделал пару больших глотков и, завинтив намертво крышку, со стуком поставил на столешницу, не моргая глядя на бутылку. Я только открыла рот, собираясь обозначить, что бревно с глазами вынуждено съебаться к бабушке, как дверь распахнулась.

— Андрей Павлович, они здесь, — без стука ввалилась в помещение девушка.

Шеметов прикрыл глаза, качнув головой и зло усмехнулся. Кратко кивнул и девушка захлопнула дверь. Он перевел взгляд на меня, снова тот же, где мысли в хаосе и он теряет связь с реальностью, не сразу понимая, что это такое и для чего оно тут надо было, и бросил:

— Выметайся отсюда.

Грубо, но без грубости. Тоном человека, которого ведут на казнь, сухо и отстраненно, мыслями вообще о другом.

Я резко поднялась и направилась на выход.

Не успела. Разумеется. Не успела и этого следовало ожидать. Дверь распахнулась, как только я к ней протянула руку. Так и застывшую в воздухе.

— Обстоятельства все интереснее, — вежливо улыбнулся Костя, пристально глядя в мои остекленевшие глаза.

Под ложечкой засосало.

Произнес это он очень спокойно, но это был совершенно иной человек, чем тот, которого я видела в клубе. К тому я, хоть и боялась, могла испытать еще какие-то эмоции, то же раздражение, а сейчас… сейчас в нем что-то неуловимо и то же время очень осязаемо переменилось.

Это что-то действительно было неуловимо, потому что не имело никаких физических проявлений, но оно было. Оно осязалось настолько отчетливо, что подавляло восприятие физически ощутимых явлений, как то, например, тонкий шлейф его парфюма, ощутимый оттиск никотина от недавно скуренной сигареты, запах дождя, капли которого осели на коротких темных волосах и отпечатались мелкими чернильными кляксами на плечах черного блейзера и вороте черной рубашки. Это все уходило на сотый план из-за равномерного распространяемого от него титанического спокойствия и вплетения в него непередаваемо тяжелой серьезности. Смрада серьезности положения.

Я, инстинктивно задержав дыхание под взглядом чуть прищурившихся светло-карих глаз, только двинулась, что бы сделать шаг в сторону и боком, чтобы не задеть его, пройти в дверной проем, но он немного повел плечом. Совсем едва, почти и незаметно, если не стоишь вблизи него, а ощущение, будто с оглушающим грохотом перед тобой выдвинулась железобетонная преграда. Пока просто преграда, но если будет произведено хоть одно неосмотрительное действие, то эта преграда станет безапелляционным прессом, который раздавит до молекул. Все это заняло всего секунду-другую, а ощущение, будто часы. Часы в диком напряжении, не зная, когда рванет, откуда рванет, зная только то, что нельзя шевелиться.

Он, глядя на меня, произнес:

— Андрей, — ни тени сарказма, сухая вежливость и все то же давящее спокойствие. Раздавливающее. Я невольно вздрогнула, а он медленно перевел взгляд за меня, на Шеметова, и спросил, — что это за прекрасная незнакомка?

Как это тонко, блять…

— Сотрудница жены, — голос моего «тезки» очень ровный и спокойный, — пришла выразить соболезнования.