— В Штаты? — уточнил он, улыбнувшись и отводя взгляд.

— В идеале. — Кивнула я, задумчиво разглядывая его непроницаемое лицо.

— Ну, ладно, — потянулся в кресле, открыл дверь и уже собирался выйти, но, повернувшись, прыснул и произнес, — если тебя в один интересный отдел завербуют, обозначь по-братски, окей?

— Хорошо, — рассмеялась я и он, махнув рукой на прощание, покинул салон.

Как-то так сложилось, что мне с детства было интереснее с мальчишками. Не сказать, что была пацанкой, просто чаще с ватагой мальчиков. Казаки-разбойники, салки, какая-то постоянная динамика и мне было интереснее в ней. Потом мы повзрослели и интересы так же, в сходном направлении. Компьютерные игры и поиск возможностей прокачать своих персонажей путем выявления багов в игре и использовании их по своему разумению. Мне было интересно с теми, кому это тоже было интересно. В этой же компании, как и всегда, первые сигареты, первый алкоголь. Мне было пятнадцать, когда я вернулась домой слегка пьяная и с характерным запахом табака. Разумеется, отчим был недоволен. Чрезвычайно. А я еще огрызалась и в конце, когда он начал орать стандартное — никакого компьютера и двора, выстрелила, что он не мой отец и нехуй пытаться им стать, папа у меня один, он погиб в аварии, когда мне было три и не один хер не станет моим отцом. Фактически цитата. Доведшая отчима до кипения и того, что он из словестного потока ругани решил перейти к военным действиям — замахнулся.

Я застыла, ошеломленная сим внезапным поворотом, и тут из коридора сайгаком промчался по кухне мой восьмилетний брат, чтобы, зажмурив глаза от страха, повиснуть на сидящей на стуле мне, думая, что сейчас его любимый отец, так же горячо любящий его (на тот момент уж точно), меня ударит. До сих пор помню это Мишкино срывающееся от страха дыхание, когда он прижимался к моей груди, думая, что замахнувшийся папа, не успев остановиться, ударит ему по спине, которой он меня закрывал. Маленькой хрупкой спине, за которой была одеревеневшая я. Толкнула было его в сторону, а он обнял крепче. Все на инстинктах — я хотела его отшвырнуть, чтобы ему не прилетело, если отчим не успеет остановиться, а он обнял крепче, зная, что папа его любит больше и он должен затормозить в желании огреть меня, но увидев перед собой родного сына. Потому и впился клещом, когда я попыталась его отпихнуть, в ужасе поворачивая лицо к отчиму и понимая, что если сейчас он по ошибке вместо меня ударит моего брата, то все закончится полным пиздецом. Но отчим замер.

— Уйди отсюда! — приказал тогда всхлипнувшему Мишке.

— Не трогай мою Женю! Не трогай!

И его худосочные ручки впились в меня сильнее, а его слезы жгли кожу сквозь ткань моей футболки. Я, прижав к себе худенькое детское тельце, которое мгновения назад хотела оттолкнуть, так по максималистически, так по подростковому, но железобетонно волком смотрела в глаза отчима, и этим взглядом обещала ад, если хоть пальцем коснется своего плачущего сына. Моего маленького брата, который в восемь лет, зажмурившись от страха, защищал свою старшую сестру. Пока мама, набросившись сзади, оттаскивала отчима от меня, готовую в любую секунду рвануть вперёд, но пока закрывающую руками спину Мишки.

Мой младший брат с раннего возраста давал поводы для гордости. Мой любимый, сильный, младший брат. Умный и находчивый, непоседливый, иногда до безобразий, уж очень активный, но с какой-то неистребимой тягой к справедливости, природной упертостью и не просто пустыми амбициями, а стремлениями. Когда его сверстники интересовались всякой херней, Мишка-батарейка нашел то, что похитило его время, интерес и силы. Влюбился в паркур. И в Мишкины четырнадцать эта его любовь сломала его здоровье, разбила сердце мне, маме и мозги отчиму.

Ад тех дней был едва переносим и в одну из ночей, когда я не смогла дозвониться маме и уже сняв официантский фартук, шла на выход из шумной забегаловки открывая приложение такси, в тот же момент, когда я забивала адрес дома, перезвонила мама и сказала, что все хорошо, она просто уснула в кресле у кровати Мишки и не услышала мой звонок. Попросила не беспокоиться, ведь все нормально, ее просто вырубило после двух бессонных суток. Я отключила вызов, прикурила у угла питейного заведения и, усмехнувшись, забила другой адрес. Потому что ничего не было нормально. Совсем ничего. Ненормально, когда мама пашет на трех работах, послав нахер сон, а потом уверяет дочь по телефону, что это нормально, что она потеряла сознание в кресле у парализованного сына. Ненормально то, что я пашу за копейки. Когда могу пахать за большее, а мой брат недвижен. Ненормально это, иметь возможности и использовать их в полсилы, причиняя тем самым ущерб не себе, а лишая свою семью возможности на спасение. Это ненормально и никогда не будет нормальным. Потому послала управляющую баром, требующую вернуться к работе, когда садилась в вызванное мной такси.

Киселева я нашла на удивление быстро, всего в третьем по счету пафосном клубе. Да и найти-то, в принципе, было не сложно, гудел он с друзьями шумно, ярко и денежно, значит только в определённых местах. Как и положено группе молодых людей имеющих серьезные бабки и не имеющих желания останавливаться.

Встала напротив оккупированного его компанией стола и, дождавшись, когда мелькнет узнавание в карих глазах, одними губами произнесла: «мне нужна работа». Он ссадил с колен очаровательную нимфу и, поднявшись из-за стола, пошел за мной на выход. На парковке направился в сторону черной Ламбы, открыл мне пассажирскую дверь сам, ибо я с первого раза не сообразила как, и, усевшись за руль, прикурив, уточнил:

— Женя, да?

Кивнула, тоже закурила, вглядываясь в первый снегопад, начинающий покрывать землю и таять на низком капоте пиздец какой неудобной машины.

— Почему передумала?

Я прикрыла глаза, пытаясь сообразить, как не сказать об аде в моей семье, но при этом дать гарантию, что я не собираюсь сливать Киселева. Пытаясь подобрать такие слова, чтобы ликвидировать очевидное, с его позиции, заключение — меня внедряют к подозреваемому для того, что бы я принесла доказательства. Я думала и не находила варианта как вызвать доверие не сказав о личном. Денис, покачав головой, глядя в приборную панель, устало произнес очевидное:

— Жень, во всем этом деле безопасность превыше всего. Я тебе намекнул, ты твердо отказалась и обосновала свой отказ. Через пару месяцев говоришь, что передумала и просишь… взять тебя на работу. С моей позиции это выглядит как минимум подозрительно. Есть группы, годами работающие и ничего друг о друге, кроме ника, не знающие. Тут, сама понимаешь, какие у меня нехорошие ассоциации возникают, когда я тебе намекнул откуда все это, — кивнул в сторону приборной панели своего автомобиля и тряхнул рукой, на кисти которой был золотой циферблат, — предложил вариант заиметь тоже самое, получил отказ, и вполне понятно о чем я сейчас думаю, потому что ты знаешь меня в лицо, знаешь мое настоящее имя и внезапно изменила свое решение через пару месяцев.

Прикрыла глаза, убито улыбаясь и поняла, что единственный вариант — рассказать правду. Что и сделала.

— Сколько надо? — несколько секунд помолчав, негромко спросил Денис, снова закуривая, и отрешенно глядя в окно, на набирающий силу снегопад. — Прямо сейчас?

— Тысяч… восемьдесят… — ответила я, неуверенно посмотрев на него.

— Зелени? — напряженно нахмурился он.

— Э… рублей.

— Так мало?

И меня пробило. Пробило почти до слез, потому что я поняла, что именно он спрашивал — сколько нужно на весь курс лечения. И поняла, почему спрашивал, когда он достал телефон и зашел в платежный сервис, выбирая систему конвертирования из криптовалюты в доллары. Сглотнув ком в горле, а вместе с ним и унижение, твердо произнесла:

— Это на первую операцию. Мне нужна работа. Любая.

— Карту дай. — Покачал головой, когда я, задержав дыхание, пыталась незаметно вытереть слезы, отвернув лицо в боковое стекло. Вздохнул и тихо произнес, — в эту сферу не от хорошей жизни приходят. Ну нет ни одного в киберкриминале из богатой семьи с обеспеченным будущим. Кому это надо, если у тебя все в этой жизни есть? Я тебе сейчас переведу деньги, а с завтрашнего утра ты в деле. За неделю натаскаю на то, что необходимо знать и делать, мотивация у тебя железная, так что, я думаю, ты мне эти деньги быстро вернешь. Потом нормально рубить начнешь, братишку сможешь организовать в хорошие клиники. Только, ты понимаешь, да? За безопасностью люто следить и делать строго то, что я тебе говорю, потому что если займешься самодеятельностью и влетишь, то, скорее всего, влетим мы. Карта?

Он вернул ее вскоре, бросил мне, что завтра позвонит и мы покинули салон. А спустя пару мгновений мне пришло оповещение о зачислении на мой счет ста тысяч рублей.

Я вернула Киселеву деньги через три с половиной недели. Через четыре месяца мы с ним уговорились на том, что я как бы выхожу из группы и иду, если можно так выразиться, в свободное плавание. Потому что той доли, что я получала, было слишком мало, а в группе строжайшая иерархия, четкое распределение ролей и работаем не постоянно, с перерывами, но шабашить не получится и вообще левыми замутами заниматься небезопасно, ибо если хлопнут меня, то действительно не сложно выйти на них. Ровно так же, как если вскроют их, может задеть и меня, а мне тогда никак нельзя было попадать под статью — мы готовили Мишу к переводу в финский Ортон и суммы за грядущую операцию и реабилитации выходили внушительными.

Денис, разумеется, не возражал. Много позже, окунаясь во все уже глубже, я поняла, что это был небывалый кредит доверия в этом мире, где все направлено на максимальную анонимность. Мы с ним оба знали, что рано или поздно меня хлопнут, как знали и то, что я никогда не выдам человека, который ввел меня в информационные махинации и многому научил. Я знала твердо, а он… скорее всего по тому, что видел, как я иногда едва не отключалась прямо за работой от усталости и могла тупануть без его контроля. Денис вынуждал меня брать паузы, но Мишке становилось лучше одновременно с тем, сколько тратилось на его лечение, а значит, нужно было продолжать. Он боролся, мама боролась и я не имела никакого права сдаваться. Работала без, так сказать, отпусков, на которые пытался спровадить меня Киселев. Отпусков с содержанием. Не заикался об этом больше, когда я, не выдержав долбящего изнутри унижения, встала и вышла из лекционного зала. Универ мы тогда вдвоем посещали в случае совпадения возможности и желания.

Думаю, Денис догадывался, что меня хлопнут потому что однажды поймал меня на рискованном.

На глупом и очень опасном — ощущении себя властителем мира, когда тебе так мало лет, а ты имеешь деньги. Очень серьезные деньги. Забываешь о правилах, ориентированных прежде всего на собственную безопасность, забываешь о том, что есть границы. Заступаешь. Тратишь легко, почти бездумно, ибо забываешь обо всем, когда на счетах не одна тысяча долларов и ты знаешь, что можешь сделать еще. Ты можешь. Усилия, сосредоточенность, просчеты действий, их выполнение и счета пополнены, и они обезопасены максимально, потому что ты знаешь все способы увести деньги в информационном пространстве, и, соответственно, знаешь как оставить их в полной неприкосновенности. В такой момент кажется, что откупишься от всего мира и от всего в этом мире и появляется иллюзорное чувство превосходства. Нет, не потому что ты в свои года имеешь деньги, а потому что ты можешь их иметь, когда они имеют весь мир. Отсюда и заблуждение что откупишься и что можно брать еще больше.

Это притупляет инстинкт самосохранения.

Это предпосылка к роковым ошибкам для тех, кто считает, что умен не по годам и ходит наперед.

Денис на этом поймал и сказал одно: «ты пришла в это дерьмо ради брата. В дерьмо, Женек, помни, что это дерьмо, и сделай вывод, кто может им наслаждаться». Это должно было отрезвить и это отрезвило. Настолько, что я вспомнила, что не только нуждаюсь в этих деньгах ради брата, но и представляю опасность для тех, с кем работаю. Потому попросилась на выход и он дал добро. Он был руководителем группы, именно руководителем и именно группы, его волновал вопрос общей безопасности. Дал в напутствие ту же фразу, чтобы я, применяющая теории, которые никогда бы не осмелилась применять на практике, помнила, чего ради я здесь — исключительно для того, чтобы мой брат смог встать на свои ноги до того, как я снова потеряю берега. Только для того, чтобы Мишка имел нормальное качество жизни, чтобы стал прежним, чтобы мой активный мальчик-батарейка не увял в инвалидном кресле. Чтобы с ним были профессионалы, имеющие одну цель — довести до реализации его бешеное желание встать на ноги. Сначала я со свистом рухнула в киберпреступность для этого, а потом, когда Мишка дорвался до того предела, где был уже стопроцентный благоприятный прогноз, где у моего бойца уже не было необходимости в очередной серии операций, а только в реабилитациях, я оправдывала свои незапланированные набеги, которые можно классифицировать сразу по трем статьям уголовного кодекса, я оправдывала себе это тем, что должна быть финансовая подушка, если что-то снова пойдет не так. Я не потерялась, вовсе нет, я затерялась. В себе, своих желаниях и своих возможностях. Опьянела. Забылась в невероятном чувстве, когда оплачиваешь лечение своему брату и знаешь, что можешь обеспечить премиум класс. Во всем. Всем.