— Лишиться разума. — Закрыла глаза ладонью, снова. И снова сдавливая, пытаясь подавить кадр перед глазами, когда он держал мертвого Кира. У человека эйдетическая память, он отшлифовал шрам, который был триггером, а вот это никогда не стереть…

— Верно. — Согласился Ян, спокойно встречая мой ненавидящий взгляд и повел подбородком в сторону бутылки минералки недалеко от меня. Взяла трясущимися пальцами. — Он знает на что он способен, знает, что от него многое зависит, поэтому он очень этого боится. — Гнездилов улыбнулся, — Рика. Приток Тисы. Очень грозный союз. Очень по человечески важный. Их боялись, а в этом зверинце это равно тому, что их уважали. Его названный отец — достойнейший мужик и человек. Позволивший родному сыночку убить себя, лишь бы он, этот сыночек, сильно тупой и сильно сдавший под наркотой, выжил в том замесе, куда по дурости и переоценив свои силы, сунулся. Тиса запретил своему названному сыну, которого он со дна тащил всеми правдами и неправдами, трогать своего родного сына. Недостойного. Омывающего его имя позором. Омывающего смрадом само понятие любви сына к отцу. Ты знаешь, Костя очень любил Тису, как сын отца. Как истинный сын своего истинного отца. Так же как Тиса любил его как родного и очень гордился им и его успехами, воспитывал его, объяснял… толк от этого был. А кровный сынок, чьи интересы на примитив заточены были, все серчал и тупел от этих интересов, и им так легко было манипулировать. Сынок Тисы совсем в маразм впал, когда я, даже не особо серьезно, просто в полушутку за бокалом виски у меня и тремя дорожками кокса у него, подкинул идею. А ему понравилось и даже зная, что на территории РФ наркомонополия, Виталя впустил китайцев с дешевым убивающим клиентуру товаром. Потеря клиентов равняется потери денег. Миллиардов. Сбой системы, непредвиденный сбой. В принципе, меня это устраивало и я даже продолжил думать в этом направлении, однако, Рика при помощи своей ватаги обрубил распространение в транзиты и Тиса начал активно чистить каналы, уже понимая, что Виталька в этом пиздеце ведущую роль сыграл, и папка начал заслоны ставить, чтобы Виталькино участие нигде не всплыло. Кто знает, может Тиса и сдюжил бы, да вот незадача — ближайший дружок Рики попал под замес и Косте срочно было надо его косяки на себя брать, чтобы парнишке голову с плеч не сняли. И Рика взял на себя его проебы. Тисa едва его не убил, ладно, вовремя понял, что названный сын не предатель, а просто идиот, который жопу отдаст, но не сдаст. Тиса начал отступные пути создавать уже для своего названного сына, а родной, тем временем, пользуясь суматохой и при моей тонкой наводке подцепил продажных шестерок из соседних отделов и распустил сетевыми осадками тонны китайской дури, медленно, но верно идущими в реализацию. И снова начались обвалы денег у кругов, красота же, ну. — Хмыкнул, пожав плечом, все так же глядя за меня. — Жалко, Виталик быстро допрыгался. Предупреждал его, что убивать отца это плохая мысль. Что Рика, разумеется, свято блюдет все его предписания, но здесь на Анохинское послушание его бате особо рассчитывать не стоит, Рика сто процентов вывернется и шею Виталику вывернет, даже при условии что на тот момент будет на слабейшей позиции. Не по Виталькиным зубам такие игроки, не дорос еще. Но Виталик не послушал, итог закономерен. Благо у меня всегда запасные варианты есть. У нас.

— Зачем тебе все это?.. — сглотнув, глядя в его глаза.

— У меня была жена. Красивая, как ты. Умная очень. Знаешь же… умных женщин любят умные мужчины, если они не слабые и не ищут самоутверждения, они падут перед такими женщинами. Вот и я пал, во всех смыслах. Единственное но — моя супруга, не успевшая стать мне официально супругой была против того, чем я занимался. — Усмехнулся, прикусив губу и поднял на меня отрешенный взгляд. — У меня был коллега, Кононов Дмитрий Иванович. Занимались приблизительно одним и тем же, оба на повышение стремились, из-за этого произошел конфликт. Конь конченная тварь, не гнушающаяся никакими способами ради достижения желаемого. Он меня предупредил, что либо я отказываюсь от претензий на повышение, либо у меня отпадет желание, потому что думать я стану об ином. Интересная такая формулировка. — Ян отпил виски, с легким прищуром глядя в стол. — Поэтому я собирался отослать жену из страны и повременить с узакониваем наших отношений, пока я не поднимусь выше и не сделаю так, чтобы Конь подавился своими угрозами. Буквально. Моя жена была беременна. Моему не рожденному сыну было четыре месяца и две недели. Она с охраной ехала в аэропорт, когда внезапно заклинило руль в машине и отказали тормоза. А в это время с обочины разворачивался нефтевоз. Я ползал по асфальту и плакал, собирая ошмётки тела жены и сына. Я вегетарианец потому что не переношу запах жаренного мяса, ассоциации с женой и сыном. У Леши тоже, он брат моей жены, раньше был майором в отделе К. Теперь мы с ним мрази и вегетарианцы. — Холодно рассмеялся и поднял взгляд на меня, опустившую голову, сжавшуюся на стуле. — Поэтому сегодня, глядя на Мазура… Я действительно сожалею. — Махом осушил бокал, и его голос зазвучал ровнее, когда я с трудом подавила приступ тошноты, — после убийства моей семьи, я обратился к своему начальству. Вересовскому Егору Захаровичу. Он наполнил мне о субординации, ведь пока я месяц не мог в себя прийти, Конь уже был повышен. Егор Захарович за неимением у меня доказательной базы, запретил мне убивать Коня и сказал, что если с ним что-то случится, он знает на кого он подумает, раз не гнушаюсь такими обвинениями чтобы убрать конкурента. Первым порывом было убить всех. Но это система. Сегодня ты выкосишь одного, так на его место придут еще трое таких же. Я начал работать лучше, чтобы через некоторое время, когда эти твари более-менее были стабильны, я попросил Державина переход к ним. Из-за наших терок с Конем, его явном удовольствием от моего деланного подчинения, он доводил меня довольно часто, зная, что Вересовский запретил мне его трогать, но тот тоже не дурак, он все видел и понимал, чем может кончится, а Конь ценный сотрудник. Поэтому переход одобрили. И пошел для всех обратный отчет. Для Коня у меня было уготовано очень интересное приключение, разработанное мной совместно со Рвом, которому он весьма подорвал авторитет и навсегда отрубил возможности выйти в управляющие, ибо госэлита не возьмет на поводок пса с таким бэкграундом. Жаль, что Ярый Коня грохнул. Мы со Рвом действительно слегка расстроились. У Эмиля был старший брат, Рауль. Сам по себе Рауль как человек был полным дерьмом, но игрок хороший. Только когда он проиграл и навлек беду еще и на свое начальство, Рауля похоронили, сказав его брату и отцу, что он сбежал, а когда отец выяснил, что Рауль мертв и это произошло, так сказать, без согласования с хозяевами, то у Эмиля не стало и отца. Внезапно инфаркт. Но это структура такая, ничего не поделаешь, у хозяев отношение ко всем нам однозначное, ибо сколько таких Коней, Рвов, Мстиславских, всех изначально считают товаром низшего сорта. Рабами. Между собой драться можно, их ничего не волнует, пока система работает… Вообще ничего. Сара гречанка, работала финансистом в одной корпорации на Кипре, там и познакомилась со своим будущим супругом, Гарой. Хороший человек, мусульманин, придерживался шариата насколько это возможно в этом аду. Он старался жить по человечески, это его и сгубило. Гару начали шантажировать благополучием беременной супруги, заставляли взять на себя чужие грехи, грозящие летальным исходом. За него вступился Амир Асаев. Обоих убили, Сара потеряла ребенка, а когда попросила разобраться, ей посоветовали помолчать, чтобы крови больше не полилось. Матери, потерявшей ребенка и мужа, посоветовали молчать. И она молчала. Молча поднималась с колен и по карьерной лестнице. Женщина, да в таком кругу, где исключительно патриархат, но для матери нет ничего невозможного, особенно, когда ей нужно подняться, чтобы сделать то, в чем ей отказали. Мы теряем своих любимых, своих детей, их убивают, а нам советуют молчать. Понимаешь? — улыбнулся мне, снова потянувшейся к бутылке минералки. — Рика не виноват, он просто себя переоценивает думая, что сможет удержать все это в контроле. Люди все равно будут гибнуть, а фокус гибели человека в том, что умирает один физически и еще десяток морально. Поэтому от системы нужно избавляться, а не точечно вырубать таких, что вроде Коня. Не в звеньях дело, а в самой цепи, она породит новые звенья. Система рухнет, понимаешь? Больше никто не скажет, что нельзя трогать человека убившего твоего сына и жену. Так ли важно, что подохнут полторы единицы когда вся эта ебанная система ада сляжет? — Снова посмотрел на меня, помолчал длительно и внезапно мрачно улыбнулся, — началось сегодня и Рика не остановится.

— В этом ты прав, — безэмоциональный голос за спиной, и я, вздрогнув, с упавшим сердцем оглянулась. На Костю, стоящего у открытой двери на террасу и прикручивающему глушитель к пистолету. — Дом и территория оцеплены. Не только моими людьми. Выйти тебе отсюда не дадут.

— Да я и не собирался, — откинулся на спинку стула Ян, постукивая пальцем по оружию перед собой, и скашивая задумчивый, оценивающий взгляд на меня. Снова посмотрел на Костю и повел подбородком в сторону забытой стопки листов на столе. — Тридцать пять фамилий, Рика, и с некоторых ты охуеешь. Тридцать пять тварей, которые за разные суммы продавали тебя и твоих людей раз за разом. Там схемы, платежи, записи разговоров и места, где эти записи хранятся. Так что не останавливайся.

— Романова была беременна, Ян. — Костя смотрел на него, будто и не услышав его слов. — Семнадцать недель, шесть дней. Примерно три часа. Сын моего брата. Мой племянник. Даже части не осталось. Я не думал, что ты настолько… пережив подобное, ты настолько. — Костя сглотнул и с прищуром посмотрел на чуть побледневшего Яна. — Твой привет с аналогией гибели Тисы, я понял. Потерял отца в огне, потеряю брата в нем и крыша у меня съедет. Гарантированно съедет, когда ты убьешь мою жену у меня на глазах. Получилось по-другому и ты своего почти добился, — голос понизился почти до шепота, теряясь в холодном порыве ветра, скользнувшем из ночи за его спиной, — я прошу тебя, Ян, отпусти мою жену. Я убью тебя сам и похороню тебя рядом с твоей супругой. С ее пустой могилой. Мне послезавтра две такие делать. Отпусти.

Гнездилов перевел взгляд на меня. Смотрел долго. Кратко ниже, туда, где под столешницей руки, безотчетно сцепленные на животе, снова мне в глаза. И по его едва шевельнувшимся губам я прочитала: «уходи».

Заплакала, сгорбившись на стуле. Со второй попытки поднялась. Прочь на неверных, почти не держащих ногах, почти рухнув рядом с Костей, не глядящего на меня, но подхватившего. Рукой с оружием.

— Костя, не надо… — необдуманно и сорвано, вглядываясь в восковое, бледное лицо с непроглядным мраком в глазах.

— У выхода с террасы Зеля. Иди. — Подтолкнул за себя, вставая так, чтобы закрыть спиной. Но Ян бы не выстрелил… Ян уже точно не выстрелил бы.

У спуска с террасы справа стоял Зеля и его люди. Тот, что стоял на ступенях ближе ко мне, успел подхватить, когда споткнулась и уже не пыталась взять равновесие.

* * *

Привезли домой и остались со мной в квартире. Кости не было почти сутки. Он приехал в третьем часу ночи. Я пила чай в кухне, глядя в столешницу. Он сел рядом, но не касался. Ожидаемо — на стол легли документы. Еще более ожидаемы его ровные, спокойные слова, не именно такие, но что-то подобное я ждала. Новая фамилия, новая биография, новое имущество. Вылет утром в сопровождении его людей и Аркаши, который останется со мной, пока все не будет стабилизированно. Сан-Франциско, Кремниевая долина, через неделю познакомлюсь с его другом, по типу Адиля и Мироныча, он там имеет компанию по разработке приложений и сервисов, работы много и она интересная. Все будет нормально и…

— Костя, не надо, пожалуйста. — Протянула руку и сжала своими ледяными пальцами его ледяные, заставив оборваться на полуслове.

Сжал мои пальцы до боли. Несмело повернула голову, вглядываясь в его бледный до болезненности профиль. Он прикрыл глаза дрогнувшими ресницами.

— Я очень тебя люблю. — Тихо прошептал, все так же не открывая глаз и разворачиваясь ко мне на стуле, потянул на себя. Прижался сжатыми губами ко лбу. — Очень. Поэтому мы никогда больше не встретимся.

— Костя, не бросай меня, — скулежом в его плечо, вцепляясь в него, вжимаясь до боли, но ту боль, что за грудиной, это никак не могло унять, — пожалуйста, не надо…

— Никогда не брошу. — Сокровенной клятвой мне в губы, касаясь их несмело и вновь прижимая к себе, и его голос глух, так бесконечно, просто нечеловечески морально измотан, с эхом боли, сжирающей его изнутри, — мне завтра перед матерью на колени вставать. Перед матерями. Если еще и перед твоей когда-нибудь … Женя, я не смогу. Я так не смогу.

Самый горький поцелуй в моей жизни. Самый болезненный, потому что резко отстранился и встал. Только сделал шаг по направлению к двери, сказав, что Аркаша с охраной уже поднимаются, и я тихо прошептала то, в чем убедилась сегодня утром: