- Ром… Как ты? – опускает свою тяжелую ладонь на твою руку, и ты усмехаешься, когда видишь, насколько твоя кожа бледная и тонкая по сравнению с его… Он вообще сильнее тебя по жизни.

- А как бы ты себя чувствовал после того, как выпил целую…

- Да я не об этом, глупый.

Сглатываешь противный жирный ком в горле, стараясь не закашляться, хрипишь:

- А о чем?

Он не отвечает.

Опускается на кровать рядом с тобой, ложится сверху, расставляя локти по обеим сторонам от твоего лица – и становится невозможно убежать от его пронзительного взгляда.

Шепчет, касаясь губами твоих губ:

- Малыш, я люблю тебя… Ты мой единственный родной человечек, и я без тебя не смогу. Но мне очень тяжело, я в постоянном напряжении, когда ты так себя ведешь. Я никуда не денусь, доверяй мне. Разве я хоть раз тебя подвел? Почему же не хочешь дать мне чуть-чуть свободы? Тем более что к прошлому возврата все равно не будет. Мы говорили об этом тысячу раз, и я думал, что вопрос решен окончательно. Но ты снова и снова стараешься вернуть нас в то время. Зачем? Будет только больнее.

Задыхаешься. Колет в груди, и каждый новый вдох обжигает изнутри. Не замечаешь, но руки судорожно комкают одеяло, как будто ты хочешь убежать…

- Ром, - теперь он касается губами твоей шеи, спускается поцелуями еще ниже, к чувствительной коже за ухом, - я не железный… Но я не хочу, чтобы ты потом страдал. Щиплет глаза. Еще немного – и прольются слезы.

- Я предложу Юле остаться. Хочу, чтобы она была рядом. У меня такое чувство, что я давно ее знаю. Она на тебя похожа, у нее твои глаза, Ром, твои – в пору детства. Сейчас у тебя другой взгляд. И я очень скучаю… Ты сейчас такой закрытый со мной, можешь говорить со своим Рыжиком или остальными, но только не со мной… Я всегда буду рядом, слышишь? Я тебя люблю…

Плачешь. Не сдерживаясь, вцепляешься в его плечо, крепко обнимаешь, не желая прерывать контакт, хочешь быть еще ближе, но он сам удерживает тебя на расстоянии.

- Шшш… Все наладится, я знаю…

«Все наладится» - эхом раздается у тебя в голове.

Все наладится…

Наладится…

Наладится…





Юля.

Если ты думала, что эта ночь расставит все по своим местам, то глубоко ошибалась. Игра слишком затянулась, чтобы можно было и дальше закрывать глаза на очевидное. Ты стояла посреди развороченной постели на коленях, вся в лучах холодного зимнего солнца, судорожно сглатывала и оглядывалась на обломки Колизея у своих ног.

Наваждение исчезло?

Нет…

Почему же ты все еще здесь?..

Утро наступило так быстро, неожиданно… Наверное, это нормально после почти бессонной ночи. Тебя будто будильник разбудил – проснулась резко, открывая глаза и в шоке глядя на незнакомую обстановку. Три секунды – и память быстро восстановила белые пробелы.

Концерт…

Наташа…

Дурацкий клуб и шампанское в бокале…

Льдисто-голубые глаза напротив – злые-злые, до дрожи…

А потом – горячие руки вокруг талии…

Сашка…

Было бы лучше, если бы ты ничего не помнила?

Но на теле до сих пор оставались следы проведенной ночи – маленькие синяки, алеющие поцелуи крепких ласк.

Ты хотела бы оставить все так, как есть?

Вчера ты стояла перед ним на коленях, ласкала солоноватую кожу, сжимая стройные бедра ладонями… Гладила каждую складку на теле, стонала, умоляла…

Не унизительно, нет. Перед ним – не унизительно.

Все в удивительно четких подробностях стояло перед глазами, ты словно подсматривала в замочную скважину: раскинутые в стороны худые запястья и сильные смуглые ладони сверху, выгнутая спина с капельками пота, жадно приоткрытые губы, выстанывающие имя… Это чувство небывалой цельности и целостности, эйфория, боль, сумасшедшее наслаждение…

А потом были поцелуи – сладкие и неторопливые, как будто у вас была не ночь, а как минимум, жизнь впереди.

И еще – слезы на глазах: скрытые, почти невесомые. Они не успевали скатиться по щекам, потому что их тут же жадно слизывали горячим языком, а потом тебя укачивали, словно маленькую.

Шепот… На ухо, губами по коже, по нервам, по крови…

Вдох – чтобы навсегда запомнить запах…

Имя – «Саш-ш-ша»… Как шелест волн в море, как проскальзывающий меж пальцев желтый песок на пляже…

И спокойствие, и гармония, потому что все было так, как надо – как будто ты всю жизнь ждала его, и твое тело узнало его, и принимало, и подчинялось…

Так чего же ты хотела? Чтобы наутро вся сказка, все очарование испарилось, вместе с уходом ночи? Чтобы нежность и ласка во взгляде растаяли, а тебе холодно бросили: «Все, детка, можешь идти»?

Наверное, вот это и было бы предсказуемо…

По крайней мере, тогда ты точно знала бы, чего стоят эти люди. Не многого.

Чего ты боялась настолько сильно, что создавала вокруг себя эти толстые стены из сомнений и неуверенности?

Ночь прошла – и рухнул бастион.

Осколки – у твоих ног. И ты в испуге озиралась вокруг, как будто не могла понять, за что же теперь ухватиться сознанию.

Как теперь уйти?

Как оставить эту постель, еще хранящую тепло тел, запах духов?

Смятая одежда на полу приковывала взгляд. Как загипнотизированная, ты медленно встала, подхватила джины, футболку, и пошла в ванную комнату. Долго-долго терла себя губкой, чтобы удалить все следы ночной любви с тела. Жалела, что нельзя так же протереть мозги, чтобы уничтожить память. Потом рассматривала в большом зеркале алеющие на коже следы от поцелуев – и будто чувствовала движения губ по телу.

Футболка была колючей и царапала нежную кожу. Ремень от джинс ты так и не нашла.

Ну и ладно.

Не думать, не думать, не думать…

Оглянулась на комнату в последний раз, воровато взялась за ручку двери.

Все, что хотелось сказать – спасибо. Хоть раз – но за такое большое счастье… И теперь не нужен целый мир.

Дернула дверь на себя – она тут же подалась, распахнулась под более сильным напором снаружи. Еще чуть-чуть, и ты бы оказалась в объятиях своего ночного демона…

Сашка смотрел на тебя и насмешливо улыбался.

- Далеко собралась?





Рома.

- Что за невнятные звуки? Это просто ужас!

- Ты не слышал, как басы звучат?

- Я не смогу нормально отыграть, так и знайте!

Поворачиваешься к Сашке и возмущенно смотришь на него. Он в ответ только фыркает:

- А что?! Ты сам знаешь, что звук отвратный.

Это последнее шоу в России перед Восточной Европой. Сначала ты радовался, что вам выпал шанс выступить на знаменитой арене А2, но когда вы приехали, обнаружилось, что ваши требования техническому райдеру так и не были исполнены. Более того, организаторы вели себя так, как будто они честь оказывают, принимая Zipp на этой площадке – слова лишнего не скажут, смотрят свысока, чуть ли ни ухмыляются вслед. Так что вам пришлось самим устанавливать оборудование, возиться с проводами и устраивать мини-сет на радость собирающимся зрителям. Из уст в уста передавалась новость, что Zipp разогревают сами себя. Нелепо, нелогично, конечно, особенно, если учитывать, что группа на разогреве топталась за вашими спинами – им, вообще-то, нужно было начинать. Только Саша заявил, что не сдвинется с места, пока не наладит нормальный звук. В итоге выступление задерживалось чуть ли не на полтора часа, звук оставался таким же ужасным, и ребята вернулись в гримерки злыми.

- Если что, у нас запланирована встреча с фанатами.

- Обломятся, - Сашка плюхается на диван, опускает голову. – Нет, я не хочу так вступать…

Тебе практически все равно: ты чувствуешь себя нездоровым, уже второй день болит желудок, ты мало спишь и совсем не отдыхаешь. Отработать бы свою программу без всяких изысков типа «братания» с фанами, прыжками в толпу, разговорами со сцены. Нет… Не так. Это знак качества Zipp – ты не можешь разочаровать поклонников. В конце концов, это они сделали вас знаменитыми. Если бы не поддержка, ежедневно устраиваемые акции и флеш-мобы, если бы не их инициатива и настойчивость, вы до сих пор играли в каком-нибудь глухом углу необъятной Родины. Но до чего же сложно взять себя в руки – особенно сейчас, когда устало не только тело, но и надломлен дух, когда каждый вечер приходится бороться со своими страхами, бежать от них, загоняя в самую глубь сознания. Просыпаясь по ночам от странных снов – призрачных, непонятных, и от этого таких жутких – ты дрожишь, жалея, что нет никого рядом, кто мог бы помочь, успокоить. Всегда один… Ты по жизни одиночка. Привык сам справляться со своими проблемами. Но сейчас возникает настойчивое ощущение надвигающейся беды, страшной опасности, и тебе нет дела до того, что все эти симптомы – признаки глубокой депрессии. Счастье, что ты хороший актер – никто из окружающих не заметил сильных перемен. А возбуждение и лихорадочную активность всегда можно объяснить твоей неуемной работоспособностью.

Единственный человек, кто видит глубже остальных, Рыжик.

Антон…

В эти дни именно он стал для тебя и самым близким другом, и одновременно, самым жестоким противником.

Он никогда не смотрел на тебя просто как на боевого товарища, на солиста группы. Ты знаешь, что несмотря на наличие в его жизни Лизы – предположительно, уже невесты басиста, ты для него все еще любимый человек. Вы никогда не говорите о прошлом, да эти разговоры и не нужны для подтверждения – он ничего не упускает из твоей жизни, всегда поддерживает, оберегает. Как ангел-хранитель… Не это ли доказательство привязанности – такой, которую нельзя разрушить ни временем, ни наличием других партнеров? И смотрит на тебя с такой теплотой и нежностью, что ты согреваешься в самый холодный день, а добрая улыбка на губах освещает самое поганое утро. Иногда хочется снова прижаться к нему, крепко обнять, чтобы он смог спрятать тебя от этого жестокого, полного несправедливости мира, но все, что ты можешь себе позволить – это дружеское объятие с подшучиваниями и приколами друг над другом. Ты не имеешь права снова втягивать его в свою сумасшедшую жизнь… Да и не достоин он служить просто подменой…

Потому что любишь ты только одного человека. Все остальное – лишь средство, способ убежать от одиночества.

Рыжик сейчас смотрит на тебя с подозрением, не лезет с вопросами, но молчаливо спрашивает, что же происходит с тобой…

Почему ты избегаешь брата…

Что кроется за этой бурлящей, лихорадочной поспешностью, сменяемой длительными промежутками апатии…

Никакая, даже самая искусная ложь не сможет его обмануть. Во многом он гораздо проницательнее Сашки.

- Ром, как себя чувствуешь? – доносится обеспокоенный голос. Через силу открываешь глаза, пытаешься примериться с ярким освещением гримерки – впереди маячит долговязая фигура Рыжика. – Ты лекарство принимал?

- Да, - хрипишь в ответ.

Он усмехается, садится рядом:

- Видимо, не очень помогло.

- Почему же…

Затылком чувствуешь чей-то пристальный взгляд. Оборачиваешься.

Сашка…

- Бро, ты точно в порядке? Выступить сможешь?

- Ну конечно! Парни, да все путем, я никогда не болел, что ли? Только на акустике будут песни три-четыре. А остальное – как обычно.

- Что по поводу трибун? Пойдешь?

- А я откуда знаю? Посмотрим…

Натянутость, напряжение между вами, раздражение. Это почти прозрачно, почти на виду у всех тех, кто хочет видеть. Последнюю неделю вы практически не общались – так, перебрасывались редкими фразами, и то по делу. Судя по всему, Саше и этого было довольно: его увлечение новой девушкой стремительно росло. Он отдавал ей все свободное время, проводил долгие ночные часы, а с ребятами встречался лишь на репетициях и выступлениях. Хоть он и говорил, что ни за что не позволит тебе отдалиться, в реальности все оказалось куда прозаичнее: стоило появиться новой юбке…

Только ведь раньше такого не было! Ни одна девушка не затмевала для него тебя – он всегда выбирал твою компанию! Даже с той сногсшибательной манекенщицей – Катериной - он проводил не так уж много времени, да и то зачастую сбегал к тебе.

Кстати, тебя так и подмывало подойти к Юле и поинтересоваться, в курсе ли она, что у его брата вообще-то есть официальная девушка…

Нет.

Ты не сделаешь так.

И дело даже не в твоем хваленом благородстве.

Ведь вы и с Юлей-то практически не общаетесь. И дело здесь не только в ревности – хотя поначалу была агрессия, злость и обида. И желание причинить ей боль – как-нибудь завуалировано, но чтобы она прочувствовала. Но ты и до этого не опустился: продолжал игнорировать ее проявления любопытства и дружелюбия, отделываясь лишь сухими фразами. Останавливали тебя Сашкины глаза – становилось стыдно и противно от своей мелочности. Столько раз, лежа в постели без сна, ты задавался вопросом: чем она смогла привлечь его? Ну ладно, теперь, когда у тебя появилась возможность рассмотреть ее внимательнее, ты можешь признать – она милая, симпатичная девушка, даже не смотря на ужасный черный цвет волос. Обаятельная – опят же по-своему: у нее своеобразное чувство юмора, и она умеет смеяться над собой. И еще в ней совсем нет пафоса и высокомерия – а ты знаешь много девушек, кто повел бы себя совсем иначе, если бы Сашка обратил на них благосклонный взгляд.