Уинстон Грэм - Корделия

– Мой свекор с нетерпением ждал сегодняшнего вечера.

– Я, должно быть, – быстро проговорил Стивен, – позволил себе неслыханную дерзость. Вас, несомненно, оскорбило такое сравнение. Живая красота, подобная вашей… э… перед ней меркнет любое, даже совершенное, произведение искусства. Умоляю, скажите, что вы меня прощаете!

Она медленным шагом направилась к открытой двери в гостиную, за которой маячила огромная тень Фредерика Фергюсона. В этот момент у парадной двери раздался звонок.

– Наверное, это ваш знакомый.

Им оставалось пробыть наедине не более одной-двух секунд. Стивен твердо вознамерился заставить ее дать ответ. Он догнал Корделию и двумя пальцами робко дотронулся до ее руки.

– Надеюсь, вы будете так великодушны простить меня?

Она посмотрела ему прямо в лицо.

– Разумеется, мистер Кроссли. Мне нечего прощать. Спасибо за вашу доброту.

Мимо них к парадному входу протопал Холлоуз.

– Прошу всех соблюдать тишину и спокойствие, – обратился к присутствующим Густав Клодиус. – Вам совершенно не о чем волноваться. Здесь нет ничего из ряда вон выходящего, хотя я и не могу сказать, будто это уж совсем пустячное дело. Будьте добры сесть поудобнее и ждать.

Собравшиеся – все двенадцать человек – окружили резной столик в гостиной. Самого Клодиуса, в своем фальшивом пенсне похожего на бедного профессора из Сорбонны, привязали к креслу кожаными ремнями с пряжками. Он на этом настоял, зная, что хозяева дома – большие скептики. После нескольких вежливых протестов они уступили, и Стивен с доктором Берчем исполнили его просьбу.

Стивену повезло. Корделия должна была сидеть между мужем и мистером Слейни-Смитом, но последнему очень хотелось быть поближе к медиуму, и он попросил молодого человека поменяться местами. Это наполнило Стивена ликованием, а тут еще "мсье Густав", словно по наитию, велел всем крепко взяться за руки. Когда прохладная левая ладошка Корделии скользнула в его правую руку, Стивен понял, что ради одного этого стоило ввязываться в авантюру.

Два отъявленных скептика – Фредерик Фергюсон и Слейни-Смит – расположились по обе стороны от Клодиуса, но это его нисколько не обескуражило. Кипучая натура гасконца приняла вызов. Он ни за что не стал бы надувать вдов и сирот, но это был совсем другой случай. Сейчас он имел дело с двумя малосимпатичными ему английскими типами. Один – Фредерик Фергюсон – удачливый бизнесмен, толстокожий денежный мешок, презирающий мюзик-холл, Вагнера, любовь и иностранцев. Другому, мистеру Слейни-Смиту, жилистому интеллектуалу, впору было бы поучить бедного француза, но он производил впечатление человека, которому самому еще учиться и учиться.

После того как прикрутили газовые лампы, в гостиной остались гореть лишь четыре свечи, прихваченные Клодиусом.

– Постарайтесь понять одну вещь, – предупредил он. – Я ничего не могу гарантировать. Когда в атмосфере сталкиваются несколько недружественных воль, результат, как правило, непредсказуем.

– Не считайте их недружественными, – запротестовал мистер Фергюсон, смахивая с сюртука пылинку.

– С вами-то все в порядке, – возразил Клодиус. – И все же я явственно ощущаю чье-то противодействие. Больше сказать не могу.

Слейни-Смит сухо кашлянул.

– Что касается меня, то я обещаю непредвзято отнестись к любому духу, которого вам будет угодно вызвать. Я был бы только рад встретиться с кем-либо из дорогих усопших и узнать, что из себя представляет рай. Мне весьма любопытно, что случилось с двумя моими тетушками – играют ли они на арфе или на трубе. Вечно они отмачивали что-нибудь этакое.

Мистер Фергюсон нахмурился, и в комнате стало тихо. Кольцо, однако, оказалось прерванным: не хватало рук самого медиума. Он заявил, что это в порядке вещей, и, попросив всех сосредоточиться, склонил лысую голову, как для молитвы. В тишине слышалось только пыхтение мистера Фергюсона.

Ждать пришлось недолго. Тетя Тиш начала было клевать носом, но у нее вдруг заныла любимая мозоль и задергалась нога.

"Старик Фергюсон, – подумал Клодиус, – настоящий лев: с великолепной седой шевелюрой, крупными чертами бледного лица и отчетливой складкой на переносице. За пределами своего дома он слывет богатым, набожным человеком с незапятнанной репутацией. Прекрасная ширма для фарисея!

Зато невестка! Настоящая роза, погребенная в этом угрюмом доме, среди мрачных людей без воображения… Берегись, Клодиус!"

Наконец в напряженной тишине явственно послышался слабый звук. Сначала все подумали, что им показалось, но звук повторился – на этот раз гораздо отчетливее, так что от него стало трудно отмахнуться. Словно маленький звоночек, похожий на волшебный колокольчик – настойчивый, отдаленный и в то же время как будто находящийся здесь, в комнате. Стивен взглянул на Клодиуса – тот не шевелился. Хорошее начало! Не знай он правду, мог бы и сам поддаться суеверию.

Колокольчик все звонил. Слейни-Смит отчаянно вертел головой, пытаясь установить направление звука. Но источник оставался скрытым.

Клодиус поднял голову и приоткрыл глаза, так что сверкнули белки.

– Здесь есть кто-нибудь?

Звон прекратился. Воцарилась мертвая тишина.

– Есть здесь кто-нибудь? – повторил медиум.

Раздался быстрый, легкий стук по столу. Стивен заметил, как молодая женщина рядом с ним вздрогнула.

Мистер Слейни-Смит пристально посмотрел на тщедушного иностранца, а затем перевел взгляд под стол, откуда, как ему показалось, шел незнакомый стук.

– Кто-то морочит нам голову, – заявил он.

Все дружно запротестовали.

– Ш-ш-ш! – произнес Клодиус. – Один раз – да, и два – нет. Вы настроены дружелюбно?

Один стук.

– Вы существуете в природе?

Один стук.

– Что все это значит? – запротестовал мистер Фергюсон.

Медиум не удостоил его ответом. Снова зазвонил невидимый колокольчик.

– Будете ли вы так добры отвечать на наши вопросы? – громко осведомился Клодиус.

Два стука.

– Что-нибудь не так?

Один.

– Слишком много народу?

Два стука.

– Может быть, слишком светло?

Один стук.

– Ну, в таком случае…

Сидевший напротив Стивена доктор Берч потянулся рукой к одной свече, но Клодиус остановил его возгласом:

– Осторожно, вы нарушите магический круг!

Кто-то ахнул. Одна свеча сама собой задымилась и погасла. Все с благоговейным вниманием смотрели на нее.

Через несколько секунд то же произошло со второй свечой. В наступившем полумраке все уставились на оставшиеся две свечи. Одна вдруг ярко вспыхнула и тотчас погасла.

– Оставьте нам хоть немного света! – попросил Клодиус.

Четвертая, последняя свеча как раз начала гаснуть, но неожиданно снова разгорелась. Она была похожа на крошечный глазок во тьме, которая обступила круглый стол, нависла над присутствующими.

Стивен почувствовал, как в его руке слабо зашевелилась, точно пытаясь ослабить пожатие, рука Корделии. Он выпустил ее, но через несколько секунд вновь завладел нежной ручкой. При этом он устремил на прекрасную соседку взор, но она, не отрываясь, смотрела на последнюю свечу, чье отражение зажгло в ее глазах золотые искры.

Когда Стивен пришел в себя, чудесный колокольчик уже умолк. Он услышал, как Клодиус задает духу вопрос:

– Кого вы имеете в виду – вот этого джентльмена слева от меня, мистера Фергюсона?

Один стук.

– Минуточку! Думаю, я мог бы описать вас, хотя и вижу очень смутно. Вы – высокий пожилой джентльмен в очках с золотой оправой и окладистой белой бородой. У вас в бутоньерке роза, а вместо воротничка шелковый шейный платок. Верно?

Один стук.

"Еще бы, – подумал Стивен, – не зря же я откопал фотографию в книге о торговле тканями."

– Мистер Фергюсон, вам знаком этот человек? – спросил Клодиус.

– Возможно, – процедил тот.

– Ой, да это же папочка! – раздался тонкий взволнованный голосок с другого конца стола. – Папочка, как ты? Я – твоя маленькая Летиция!

– Тихо! – рявкнул Прайди. – Веди себя прилично, Тиш! Никому не интересен твой детский лепет.

– Но это же папочка, Том! Милый папочка! Он так давно ушел от нас!

– У вас есть для них какое-нибудь сообщение? – спросил Клодиус, вновь обращаясь к духу.

Один стук.

Внезапно Клодиус задергался на своем сиденье.

– Держите меня! – заверещал он. – Держите кресло, иначе я вознесусь!

И они, эти скептики, схватились за ручки кресла, а он яростно извивался, словно борясь с неведомой силой, насколько позволяли кожаные ремни. Впоследствии мистер Фергюсон признался, что кто-то невидимый вырывал из рук кресло. Потом все стихло.

– Отлично, – сказал Клодиус. – Значит, я так и передам. Так вот, этот старый джентльмен говорит своим детям: "Честность – залог процветания". И еще он велит позаботиться о цветах на берегу реки, там, где теперь построены красильни, – не погубить их все.

Собравшиеся застыли от изумления.

– Ой, – пискнула тетя Тиш. – Он всегда это говорил! Ах, он снова покинул нас, я чувствую! Папочка, милый папочка!

Дядя Прайди что-то буркнул. Фредерик Фергюсон не издал ни звука, словно показывая, что его голыми руками не возьмешь.

Однако Клодиус еще не закончил. Он был артистом до мозга костей, то есть обладал безошибочным чувством меры и не собирался ни переигрывать, ни оставлять неиспользованные возможности. Слейни-Смит несколько раз втянул в себя воздух. Вскоре и другие почувствовали слабый запах ладана. Внезапно погасла единственная свеча. Воцарился кромешный мрак.

– Прошу прощения, – сказал Клодиус. – Они не любят света… Да… Хорошо. Как скажете… Здесь еще двое. Один – молодой человек, он держит в руках деревянную фигурку… да, это распятие. И свеча. Он весь мокрый и дрожит от холода. Кто-нибудь знает этого человека?

Ответа не последовало.

– Боюсь, что мне нечем дополнить описание. Молодому человеку лет двадцать пять, на нем черный плащ. Он промок и продрог… Кто-нибудь узнал его?

Снова молчание.

– Он просит передать следующее: "Прочитайте Евангелие, глава девять, четвертый стих". Все.

– Ой, – запищала тетя Тиш. – Кажется, это…

– Нельзя ли зажечь свет? – дрожащим голосом попросила миссис Торп. – До меня кто-то дотронулся.

– Со мной было то же самое – с минуту назад, – подтвердила мисс Гриффин. – Вот опять…

– Рядом с ним, – как ни в чем не бывало продолжал Клодиус, – молодая женщина. Я смутно различаю ее черты. У нее черные волосы, расчесанные на прямой пробор, и тонкий прямой нос. Она долго была больна…

– Пожалуй, на сегодня достаточно, – перебил мистер Фергюсон. – В общем, мсье Густав…

– Молчите, умоляю вас! – задыхаясь, проговорил тот. – Вы спугнете молодую женщину. Она силится сказать что-то важное. Прошу соблюдать тишину!

Это просто поразительно, как на всех подействовал его приказ. Собравшимися овладела паника – безо всякой причины.

– До сих пор все шло как по маслу, – констатировал Клодиус. – Единственное, что пока не удалось, это материализация. Но при таком большом собрании ее очень трудно осуществить, потому что вы то и дело нарушаете тишину.

– Нельзя слишком многого требовать от новичков, – сказал Слейни-Смит.

Брук поддержал отца:

– Я полагаю, на сегодня достаточно. Все это очень похоже на розыгрыш. Пойду, скажу, чтобы принесли следующую перемену блюд.

Однако строгому блюстителю этикета, каковым являлся мистер Фергюсон, вмешательство сына пришлось не по душе.

– Боюсь, мистер Густав составит о нас неверное впечатление. И мистер Кроссли.

Брук угрюмо опустился в кресло. У него бешено колотилось сердце. Впрочем, он надеялся, что отец не позволит этой шутке зайти слишком далеко.

– Позднее, мсье Густав, вы нам все объясните, – обратился к Клодиусу хозяин дома.

Тот выдержал довольно долгую паузу и снова заговорил:

– Разница в восемь лет, но это бы еще ничего, если бы он был таким, как я думала. Но у него не было возможности повзрослеть. Жить своим умом…

По мере того как Клодиус говорил, его голос постепенно слабел и под конец перешел в невнятный шепот, однако затем снова начал крепнуть.

– Все с самого начала пошло вкривь и вкось. Мы ежедневно ссорились.

– Он виноват, он! – все услышали, как Клодиус снова с кем-то борется. – Тихо! – произнес он уже своим обычным голосом. – Сейчас что-то будет.

Одна из женщин ахнула. В темноте, в двух-трех футах от того места, где сидел Клодиус, появилось слабое сияние. Постепенно оно обрело круглую форму, качнулось и сдвинулось на один-два дюйма в сторону. Потом вдруг послышался резкий звук, как будто кто-то ударил по клавишам. Брук отшвырнул свое кресло и вскочил на ноги. Было слышно, что он направляется к камину. Светящийся круг исчез. Клодиус хватал ртом воздух.

– Не надо было этого делать, – захныкала тетя Тиш. – Это глупая, очень глупая игра.