– Это может подождать.

– Непосредственные действия – да. Но не мысли. Такой шаг требует всестороннего и заблаговременного обдумывания.

– Не понимаю, как можно что-то обдумывать, когда еще никого нет на примете.

– Разве твои друзья не могут с кем-нибудь тебя познакомить?

Его друзья… Считать ли таковыми молодых людей, которые изредка наезжали к ним в гости и чьих сестер он встречал в Атенеуме? Не обращать же, в самом деле, внимание на закутанных в шали дочерей бедняков, работавших на их фабриках!

На выручку пришла тетя Летиция.

– Слушай, Фредерик, дай мальчику поиграть. Не мешай, пожалуйста. Музыка так успокаивает нервы!

Фредерик Фергюсон, как обычно, пропустил реплику сестры мимо ушей. Что с нее взять?

– В среду вечером хор церкви Сент-Джеймса будет исполнять "Мессию". Ты поедешь, Брук?

– Наверное…

Маргарет похоронена в Олдерли. Ничто не мешает ему посетить церковь Сент-Джеймса.

– А мне не хочется, – дядя Прайди потряс бородой. – У их теноров металлические голоса, а вместо контральто коровье мычание. Уж я-то знаю. Эта вещь по зубам только профессиональным исполнителям.

– В последнее время хор стал значительно лучше, – возразил Фредерик, частично обращаясь к Прайди, а частично – к сыну, со значением.

– Я и не знал, Фредерик, – сказал Прайди, – что ты неравнодушен к музыке. Приезжай в следующий раз в "Джентльмен Концерт-Холл". Карл Халле покажет тебе, что такое настоящая музыка.

– Проводи меня, Брук.

Молодой человек поднялся с места, и они вышли в перегруженную мебелью прихожую.

– Итак, в среду, – сказал отец. – Присмотрись к первому ряду. С нашего места будет хорошо видно. В той семье две или три взрослые дочери. Конечно, это тебя ни к чему не обязывает.

Брук пристально посмотрел на отца. Все в нем восставало против этого предложения. Дело даже не в недавней утрате. Просто он от рождения боялся решительных действий.

– Я их знаю? – выдавил он из себя.

– Вряд ли ты с ними где-нибудь встречался. Разве что видел в церкви.

– Как их фамилия?

– Кажется, Блейк. Многодетная семья.

– Нет, это мне ничего не говорит, – с облегчением, словно взяв трудный барьер, вымолвил Брук. – Куда ты собрался?

– Просто прогуляться. Тебе тоже не помешало бы заняться физическими упражнениями, вместо того, чтобы горбиться в кресле у камина.

– Сегодня ненастная погода.

– У их отца часовая мастерская на Оксфорд-Роуд.

– Мастерская? – Брук был ошеломлен. – Это что-то новое – после Мэссингтонов из Олдерли-Эджа.

– Мой мальчик, не принимай близко к сердцу. Это всего лишь смутное предположение. А миссис Блейк – образованная женщина. Кажется, она вышла замуж не за ровню.

– И мне предстоит последовать ее примеру?

– Как я уже говорил, знатное происхождение не гарантирует семейное счастье. Тебе самому решать. Если бы можно было воскресить Маргарет… но это не в человеческих силах. А раз так, нужна ли нам еще одна больная? У нас много денег, это тебе известно. У тебя большой и абсолютно свободный выбор. – Фредерик Фергюсон потрепал сына по плечу. – Это всего лишь предположение. Ты волен пропустить его мимо ушей.

Он открыл дверь и, выйдя из дому, повернул в ту сторону, где жил его приятель, мистер Слейни-Смит, который, не будучи священником, знал, тем не менее, подноготную семейства Блейков.

Глава II

Когда Брук с отцом вошли в приходскую церковь Сент-Джеймса, там уже было полно народу. Они оказались единственными представителями семьи Фергюсонов, Прайди наотрез отказался пойти, а что касалось тети Летиции, то Фредерик Фергюсон лично отговорил ее. Он заботился о сестре, но предпочитал не показываться вместе с ней в общественных местах. Есть же предел человеколюбию.

Они прошли вдоль всего прохода – одетые в черные сюртуки и держа в руках глянцевитые черные шляпы с широкой траурной каймой из крепа. В Бруке было пять футов восемь дюймов росту, Фредерик был повыше – шесть футов один дюйм – и посолиднее. Прихожане шептались им вслед, а один шутник пробормотал: "Можно начинать службу: Фергюсоны на месте!"

Церковь была убрана в честь Пасхи, и, выстроившись в несколько шеренг, хор оказался в обрамлении нарциссов, примул и зеленых пучков мха, принесенного заботливыми прихожанами. Обычно он состоял из одних мужчин, но в особых случаях к ним присоединялись один-два ряда молодых женщин и девушек. С постоянной скамьи Фергюсонов были хорошо видны лица дам – сияющие, ухоженные, в нарядных капорах. Женщины праздно перебирали пальцами ноты и опускали глаза.

Брук и ждал, и боялся этого вечера. Рядом с ним тяжело пыхтел отец, устраиваясь на скамье. Всякий раз, когда мистеру Фергюсону нужно было на людях занять неподвижное положение, ему приходилось делать над собой колоссальное усилие: с таким трудом давалось ему вынужденное безделье. Взгляд Брука блуждал по первым рядам хора. Он женился в двадцать один год и до знакомства с Маргарет ни разу не встречался ни с одной девушкой. Маргарет – совсем другое дело. Со временем она перестала подпадать под общую категорию женщин – загадочных, недосягаемых существ; она была его женой, специально созданной для него природой.

Если он снова женится, придется начинать все сначала. На каждом шагу его будут ждать новые сложности и проблемы. Эти мысли, взятые сами по себе, были способны отвратить его от нового брака. Но вообще-то он любил бывать в обществе дам, беседовать с ними и время от времени тешился романтическими мечтами о том, как бы найти во второй жене нежность, доброту, понимание и тонкость чувств – присущие Маргарет, высоко ценимые им, добродетели.

Началась оратория. В этот день выступали два новых солиста, и Брук подумал, что, услышь их дядя Прайди, ему пришлось бы подавить профессиональное самолюбие и признать несомненную одаренность певцов.

Музыка творила с Бруком чудеса. Им овладели сладкие грезы; в воображении одна за другой возникали яркие и живые картинки недавнего прошлого.

Вспомнилось венчание с Маргарет в этой самой церкви. Невеста была немного бледна в своей фате с флердоранжем. Гости обменивались полупрезрительными улыбками: здесь сошлись две волны, представители двух слоев общества – аристократы и коммерсанты. Вспомнился Дэн – высокий, худощавый циник – и мать Маргарет, со скрипучим голосом и разговорами о старинных кружевах. Медовый месяц в Файли, прогулки меж скалами, а потом – усталость, тревога и разочарование. Но ведь было же, было немного счастья и душевного тепла; они искренне привязались друг к другу.

Мысли плыли на волнах музыки то вверх, то вниз, то снова вверх – в более счастливое будущее, в котором – сейчас в это было легко поверить – рядом с ним появится прелестная молодая девушка, очарованная его внешностью, манерами, разговором…

Фредерик легонько подтолкнул его локтем.

– Вон там три сестры Блейк. В первом ряду. Рядом с долговязой в очках.

Брук залился краской: громкий шепот отца наверняка услышали соседи.

Три юные хорошенькие девушки в соломенных шляпках с широкими полями радостно пели. Брук взглянул на отца, но мистер Фергюсон смотрел на солиста, как человек, всецело поглощенный музыкой. Один Брук знал, что это – обычное выражение его лица: оно никогда не расслаблялось, менялся лишь объект пристального внимания.

Он снова перевел взгляд на девушек. Его внимание привлек профиль средней, с волосами цвета спелой кукурузы. Выражение ее бледного прекрасного лица показалось ему одухотворенным и почти неземным, как у юной мадонны (в действительности она в этот момент думала, хорошо ли сидит на ней новая соломенная шляпка). Некоторое время Брук завороженно смотрел на девушку, щуря глаза, как будто это могло сократить расстояние между ними. Ему показалось, что он даже различает ее голос в хоре.

По окончании оратории прихожане вышли на улицу и, разбившись на группки, разговаривали в наступающих сумерках, а рядом шелестели листвой березы и хранили торжественное молчание могильные плиты.

Пока Фергюсоны ждали Томкинса с коляской, невдалеке послышался спор, в котором было упомянуто имя Брука, и мистер Фергюсон потащил сына по траве поближе к той компании, примерно из пяти человек, что приютилась в тени церкви. Брук вяло упирался.

– А, добрый вечер, миссис Блейк, – поздоровался Фергюсон. – Прекрасное исполнение. Я бы сказал, мы можем гордиться нашей церковью и хором.

Миссис Блейк обернулась.

– О, мистер Фергюсон, как это любезно с вашей стороны! Мы очень старались. А теперь ждем, чтобы Тедди отвез нас домой. Да, кажется, все сошло благополучно.

Миссис Блейк можно было сравнить с большой пчелой-труженицей, устало жужжащей, но с богатым сбором меда. Рядом стояли три ее дочери и пожилая дама; их фигуры белели на фоне церкви; блестели белки глаз и зубы. Последовали представления; отец затащил Брука в центр небольшого кружка. Пожилая дама оказалась теткой девушек, миссис Хиггинботтом. Фергюсоны поздоровались с ней, а затем с молодыми особами. Те выступили из тени.

– Это Эстер, моя старшая. Это Корделия. А это Эмма, новенькая в хоре. Ей только что исполнилось семнадцать лет, – затараторила миссис Блейк, пытаясь объяснить необъяснимое, а именно, что одна болтливая, заурядная женщина с падающими на лицо космами могла произвести на свет три очаровательных, свежих, жизнерадостных существа, таких разных и недоступных.

Быстрый взгляд темных глаз и вздернутый носик – вот чем запомнилась Бруку Эстер в тот теплый вечер. Его рука вспотела, когда он коснулся ее руки, и он только и смог выдавить из себя: "Как поживаете?" Затем его представили Корделии, и это оказалась та самая девушка, которой он любовался в хоре. Круглое личико с немного отрешенным выражением; она была серьезной и одновременно живой, как ртуть, это перевернуло ему сердце. И наконец Эмма, со светлыми косами, падающими на плечи, и тучная миссис Хиггинботтом, от которой на него пахнуло камфорой. Она пыталась что-то говорить о церкви Сент-Энн, которую часто посещала. Потом к ним присоединился рослый, угловатый молодой человек – он только что вышел из ризницы и был представлен как Тедди.

– Вы поете, мистер Фергюсон?

Брук замялся.

– Нет. Боюсь, что… э… нет. Я всего лишь играю на фортепьяно.

"И чего только отец хочет от меня? – с тоской думал он. – Эстер слишком жизнерадостна, Корделия слишком красива, Эмма слишком молода. Если уж выбирать, я бы выбрал Эмму – за молодость. Но они, кажется, и так довольны жизнью, а если и помышляют о замужестве, то не с таким замкнутым, нервным типом, как я. Это должен быть кто-то молодой, веселый – чтобы делить с ними шутки и смех, общаясь на равных…"

– Почти все мои сестры играют на фортепьяно, – сообщил Тедди, – а я – нет. Я пою: это гораздо легче. А вообще, скажу я вам, их слишком много для одного фортепьяно. У вас есть сестры?

– Нет. Было два брата, но они умерли, когда я был еще маленьким.

– Плохо. Нашей семье тоже довелось через такое пройти. Это ваш экипаж у ворот?

– Да.

– Резвая кобылка. Представляю, как бы она понеслась, если бы не тяжелая коляска.

– О да, это она умеет.

Тедди с любопытством уставился на Брука.

– Вы ездите верхом, мистер Фергюсон?

– У меня есть верховая лошадь. Иногда я пускаю ее в галоп.

(Томкинсу пришлось немало потрудиться, прежде чем Брук перестал бояться!)

Тедди подумал: "Странный субъект. Немного чопорный. Богат и, стало быть, может иметь все, что пожелает. Но почему-то не выглядит счастливым. А мать-то размурлыкалась!…"

– Вы обязательно должны навестить нас, когда потеплеет, – доверительно произнес мистер Фергюсон, сверля ее холодными, как лед, голубыми глазами. – Прихватите с собой этого молодого человека и дочерей, миссис Блейк.

– О, благодарю вас. С удовольствием, не так ли, дети? Мы будем с нетерпением ждать встречи, мистер Фергюсон. Я часто проезжаю мимо ваших ворот по дороге к сестре и весной всегда останавливаюсь полюбоваться сиренью и золотым дождем. Они скоро распустятся, не правда ли?

– Да, скоро. – Он решил, что и так был достаточно любезен. – Ну, полагаю, нам пора двигаться. Надеюсь как-нибудь познакомиться с вашим супругом, миссис Блейк.

– О да. Он будет очень разочарован, что не присутствовал при нашей встрече. Он много о вас слышал.

Они распрощались. Брук обменялся рукопожатием с молодым человеком, к которому успел проникнуться симпатией, поклонился дамам и последовал за отцом по дорожке из гравия, мимо могильных плит, унося с собой воспоминание о нежных голосах и свежих щечках под защитой невинности. Хочет ли он преодолеть преграду? Грабитель, замышляющий набег на чужой благоухающий сад!

Томкинс ждал, опершись на открытую дверцу кареты. Он пропустил внутрь хозяев, захлопнул дверцу и взобрался на козлы. Лошадь тронулась с места.

– Тетка вульгарна, – заметил мистер Фергюсон. – Это подтверждает мое прежнее впечатление.