– Хочешь, возьмем лодку?

– Нет, спасибо. Но, может быть, ты сам…

Он покачал головой. Они еще немного помолчали. Корделия начала тихонько напевать:


Напрасно стараюсь смотреть веселей -

Душа веселиться не хочет.

Любовь изменила – отныне милей

Ей стал путевой обходчик.


– Тебе хорошо, Корделия, – прямо сейчас? По крайней мере, мне удалось хоть это.

Она просияла.

– Сейчас мне море по колено. А вот вчера… я проснулась среди ночи и подумала: неужели все это происходит со мной? И до утра стонала и металась от ужаса. Зато сейчас… Ты, должно быть, колдун. Умеешь подчинять своей воле.

– Здесь нет никакой загадки. Просто все мои усилия направлены на то, чтобы помочь тебе познать себя, превратиться из скованной, сухой – в нежную и любящую. И еще я помог тебе забыть, что ты замужем за Бруком. Ведь правда?

– Да, – согласилась Корделия. – Во всяком случае…

– Единственное, о чем я жалею, – продолжал Стивен, – это то, что мои чары бессильны защитить тебя от ночных тревог. Каждое утро я просыпаюсь счастливый оттого, что снова увижу тебя. Тебя все еще мучают угрызения совести?

– Время от времени.

– Стоит ли терзаться из-за Брука? Ты никогда его не любила. Ему и так хорошо в Лондоне. С глаз долой – из сердца вон.

Эти слова помимо его воли слетели с губ. Корделия мигом отреагировала;

– Скажи, Стивен, почему в тебе словно уживаются два человека?

– Правда? Не знаю, – он отхлебнул из чашки. – Может быть, ты и права. Но разве мы не все такие? В тебе так не менее шести человек – ты каждый день другая.

– И все симпатичные?

– Просто обворожительные! Но ты еще что-то хотела сказать обо мне?

– Не помню.

– И что, один из двоих нравится тебе меньше другого?

Она метнула в него лукавый взгляд из-под ресниц.

– Вопрос так не стоит – "нравится – не нравится". Но иногда мне кажется, что я тебя понимаю и у нас все хорошо, а иногда ты вдруг говоришь такие вещи… словно чужой. И я чувствую себя одинокой.

Он накрыл ее руки своими.

– Какие именно вещи?

– А, пустяки. Говорят, красота – во взгляде влюбленного. Может, все дело в моих собственных противоречиях?

– Ты – само совершенство, – серьезно сказал Стивен. – Вот в этот самый момент ты похожа на серафима знаешь, которые поют у Небесных Врат. Молоденький серафим, этак лет семнадцати. В то же время в твоей головке постоянно крутятся мысли – как белка в колесе. В чем же все-таки дело?

– Стивен, когда мы уедем отсюда?

Он удивленно взглянул на нее.

– Вот, значит, что тебя мучает!

– Да. Если уж суждено грешить, то хотя бы открыто. Иначе все опошляется.

– Думаешь, мне приятно делить тебя с другим мужчиной – даже с Бруком?

– Но в таком случае…

Стивен перевернул ее руку ладошкой вверх и погладил; на его лице отразилось мучительное напряжение.

– Я не могу в один день уладить дела в Манчестере. Их нужно кому-то передать. Обсудить с отцом. Приглашу-ка я его на выходные. Да. Завтра же и сделаю. На все это уйдет около двух недель. Потерпишь?

– Конечно. – Она была и удовлетворена, и не очень; и верила в его искренность, и в то же время нуждалась в чем-то таком, чего он еще не дал ей. – Ты уверен?

Лицо Стивена озарила улыбка.

– Да, любимая. Уверен, уверен, уверен!

Корделию захлестнула теплая волна.

– Не пожалеешь?

– Нет, никогда. А ты?

– Я тоже.

Коляска тронулась в обратный путь. Солнце село. Стивен высадил Корделию в том же месте, откуда они начали прогулку.

В четверг, за обедом в клубе, он столкнулся лицом к лицу с Дэном Мэссингтоном. Хотел поздороваться и пройти мимо, но тот преградил ему дорогу.

– Привет, старина! Что-то тебя давно не видно.

– Разве? Я очень занят. То одно, то другое…

Мэссингтон вздернул бровь.

– Рыбалка, например.

Стивен нетерпеливо взглянул на него.

– Да нет. Вот уже много лет этим не занимаюсь.

– Значит, я ошибся. Мне показалось, будто вчера я видел тебя в Нортендене.

Под его циничным взглядом Стивен почувствовал, как в нем закипает гнев. В голове лихорадочно мелькали мысли.

– В Нортендене? Не представляю, к чему ты клонишь.

– В тихом омуте, дружище… Можешь мне поверить. Нет, я не осуждаю тебя за браконьерство. Сам поступил бы точно так же, если бы представилась возможность.

– Да уж, ты браконьер почище "Любопытного Тома".

Стивен тотчас понял, что ему не следовало этого говорить. Нужно было отплатить Мэссингтону его же монетой – свести все в шутку.

– Для Дон-Жуана, Кроссли, ты слишком неосмотрителен. Держаться за руки при свете дня… Не дай Бог, заметят.

– Ты получил бы удовольствие.

– Я и получил. Большее, чем ты можешь себе представить. Не забывай: я в некотором роде родственник Фергюсонов.

– Я помню.

– Рано или поздно это должно было случиться. Когда такая девушка выходит замуж за бесхребетное ничтожество… Я буду дико хохотать, когда Брук узнает…

– Зачем ему об этом знать?

– В противном случае шутка теряет смысл.

– Ты, конечно, вывернешься наизнанку, чтобы довести это до его сведения!

– Силы небесные, конечно же, я ему не скажу. Но иногда бывает достаточно и намека…

– Странно, что ты еще не бросился в Гроув-Холл. Не на что нанять кэб? Хочешь, заплачу за тебя?

На щеках у Мэссингтона выступили маленькие багровые пятнышки. Он осклабился.

– Да, ты заплатишь. Только не сейчас.

И ушел. Стивеном овладело желание вернуть его – угрожать, молить о пощаде!… Но что это даст? Злясь на себя за недостаток выдержки, он направился в обеденный зал.

Дальше откладывать нельзя. Кризис наступил скорее, чем он ожидал, и требовал решительных действий.

Остаток дня Стивен угрюмо просидел в своем кабинете, обдумывая ситуацию. Он не был человеком жестких решений, но поворотный пункт в судьбе не оставлял ему выбора.

Сегодня они с Корделией не договаривались встретиться, но он все-таки решил предупредить ее.

При виде возлюбленного Корделия отодвинула ноты и встала из-за фортепьяно.

– Дорогой! – прошептала она, когда Холлоуз скрылся за дверью.

– В последний раз я был здесь открыто полтора месяца назад – когда приезжал к Бруку.

– Что-нибудь случилось?

– Нам здесь могут помешать?

– В любую минуту.

– Видишь ли, Мэссингтон… – и он рассказал ей, что произошло.

– Ты считаешь, он может выдать? – спросила Корделия.

– Не знаю. Нам нельзя рисковать. Я все обдумал. Попрошу отца приехать на выходные. Откровенно говоря, он вполне способен явиться сюда и все выложить Фергюсонам. А этого нельзя допустить – пока ты здесь. Тебе необходимо покинуть этот дом прежде, чем я все ему расскажу.

– Когда?

Стивен оглянулся на дверь.

– Я предпочел бы, чтобы ты уехала до их возвращения.

– Значит, до субботы?

– Да, – он не сводил с нее глаз. – Или в субботу утром. Поедешь в Лондон. Я сниму для тебя номер в какой-нибудь тихой гостинице, чтобы ты пожила пару недель, прежде чем я смогу присоединиться к тебе. У нас нет другого выхода.

Это был настоящий шок – узнать, что опасность уже за углом и гром может грянуть завтра, послезавтра – и тогда… Но это – как операция, которой все равно не избежать, потому что от ее исхода зависят здоровье и счастье человека.

Если Дэн Мэссингтон знает, ситуация вышла из-под контроля.

– Я могу сам отвезти тебя в Лондон, а затем отправиться к отцу. Но потом мне все равно придется вернуться сюда – пока он не подыщет кого-нибудь на мое место. У тебя много вещей?

– Нет. Возьму только самое необходимое.

– Ты согласна с моим планом?

– Да.

Он взял ее за руку.

– Это большая жертва. Я полдня ломал себе голову. И решил взвалить эту ношу на тебя, Делия.

Она тихо произнесла:

– Ничего ты на меня не взваливаешь.

Они быстро обсудили подробности. Наконец Стивен поднялся.

– Итак, решено. Завтра приедешь, как условились?

– Лучше не надо.

– Прошу тебя, приезжай! Это будет наш последний совместный вечер в "Варьете", мне ни за что не хотелось бы от него отказаться. Пожалуйста, не омрачай мою радость.

Корделия лучезарно улыбнулась.

– Хорошо, Стивен.

После того, как он ушел, Корделия с минуту стояла возле фортепьяно, машинально перелистывая ноты. Только вчера она считала, что у них еще есть время все хорошенько взвесить. Они медленно тронулись с ледяной горы – и вот уже кубарем катятся вниз, в полынью.

К ужину дядя Прайди пригласил Роберта Берча. Мистер Слейни-Смит, который в последнее время заметно похудел и как бы усох, поддразнивал Прайди, развивая тему спиритизма, и Корделия с Берчем прилагали бешеные усилия, чтобы предотвратить серьезную стычку. Оседлав любимого конька, мистер Слейни-Смит приставал к Берчу с эвтаназией, а получив компетентное объяснение, повернулся к Корделии и начал рассказывать о своих детях: как он их воспитывает и как у одного из них недавно были неприятности в школе, когда он отказался стоя произносить вместе со всеми слова благодарственной молитвы.

Что подумают все эти люди, когда узнают? Ясно, они проклянут ее – несмотря на всю свою широту взглядов. Даже мистер Слейни-Смит с его передовыми теориями. Горько, но мать с отцом тоже будут шокированы сверх всякой меры. Никакая антипатия к Фергюсонам не помешает мистеру Блейку обвинить дочь в безнравственности. Она напишет им из Лондона, когда устроится и станет ждать Стивена. Все подробно объяснит и растолкует. Но как облечь в слова…

К ней приблизился Холлоуз.

– Прошу прощения, мэм, там мистер Мэссингтон.

Прямо сейчас?! Необходимо отложить разоблачение – хотя бы на пару дней!

– Что ему нужно?

– Он хотел видеть мистера Фергюсона. Я объяснил, что они оба в отъезде. Тогда он попросил доложить вам.

– Скажите ему… пусть приезжает в субботу, когда вернется мистер Фергюсон.

– Кто там? – Прайди оторвался от своего пирога. – Кто-нибудь приехал?

– Дэн Мэссингтон.

Прайди поморщился.

– Никчемный молодой человек. Сеет кругом несчастье. Держитесь от него подальше, юная леди.

– Холлоуз, передайте ему, чтобы приезжал в субботу.

Лакей удалился, и Корделия погрузилась в угрюмое ожидание. Захочет ли Мэссингтон смириться с отказом? За столом стало очень тихо.

Первым открыл рот мистер Слейни-Смит.

– Я не видел Мэссингтона много месяцев. Интересно, что ему нужно? Должно быть, проигрался на скачках. Помните, Берч?… Нет, вас тогда еще здесь не было. Он посмел заявиться в Гроув-Холл в сопровождении судебного исполнителя.

– Этакий наглец! – поддакнул дядя Прайди. – К счастью, у Фредерика много друзей…

– Я его плохо знаю, – сказал Роберт Берч. – Надеюсь, миссис Фергюсон, Брук хорошо проводит время в Лондоне? В конце недели я получил от него письмо.

Она выдержала его взгляд.

– Да, он доволен. Накупил уйму книг. Я с нетерпением жду его возвращения.

Ждала.

– Сегодня здесь был мистер Кроссли, – внесла свою лепту тетя Тиш. – Он не знал, что Брук уехал. Бруку следовало предупредить своих знакомых.

Вернулся Холлоуз и, не говоря ни слова, приступил к выполнению своих обязанностей. Корделия не смела расспрашивать его. Наконец это сделал Прайди:

– Ну что, он ушел?

– Да, сэр. После небольшого спора.

Перед сном Корделия перечитала последнее письмо Брука.

"…B субботу шел дождь, я промочил ноги и, кажется, простудился. Национальная галерея изумительна, перед ее сокровищами наши местные имеют бледный вид. Зато вчера я ходил на концерт и убедился, что их оркестр в подметки не годится нашему. Сегодня я познакомился с одним издателем. Узнав, что я поэт, он попросил дать ему почитать мои стихи. Конечно, я показал кое-что из того, что у меня было с собой.

Папа всю неделю очень занят, поэтому у нас было мало времени на осмотр достопримечательностей. Как бы мне хотелось в следующий раз приехать сюда с тобой!"

В следующий раз… В ту ночь Корделия никак не могла уснуть.

В пятницу третьего ноября город и пригороды окутал густой туман. Он проникал даже в закрытую карету и вконец испортил Корделии настроение. Улицы казались уже: в замкнутом пространстве отдавались эхом хриплые голоса женщин. Один раз Томкинсу пришлось резко остановиться: какой-то мальчуган в лохмотьях чуть не угодил под колеса. То там, то здесь вспыхивали огни маленьких магазинчиков. Фабрика была залита светом. У Симнела, как обычно в пору первых зимних туманов, обострился хронический бронхит, и его хриплый кашель время от времени взрывал утреннюю тишь.

У Корделии не было никаких особых дел, но она оставалась на фабрике до двенадцати часов, памятуя о том, что сегодня – последний день ее деловой карьеры. Ни одна разлука не обходится без ностальгических ноток.