Уинстон Грэм - Корделия

– Смотрите!

Она придержала лошадей.

– Вы его видите? – вскричала миссис Слейни-Смит. – Он там? Я ничего не вижу!

– Нет-нет… Но мне показалось…

– О!… Надеюсь, он не… Не может быть!…

Роберт хотел протиснуться сквозь толпу, но оттуда вынырнул полисмен.

– Осадите назад, мистер. Туда нельзя. Произошел несчастный случай. Сейчас его вытащат. Уведите ваших женщин.

– Но в чем дело? Что за несчастный случай?

– Попытка самоубийства. Какой-то человек прыгнул под колеса поезда. Его тотчас убило. Не загораживайте дорогу.

Мистер Слейни-Смит все-таки решился.

– Я была на ложном пути, – причитала миссис Слейни-Смит, ломая загрубевшие от постоянной работы руки. – У него не было никакой женщины, дело оказалось совсем в другом. Какой стыд! Как я могла заподозрить… Но что еще я могла предположить? Вчера вечером я задремала; передо мной возникла покойная мама… и вдруг хлопнула входная дверь. Я сразу поняла, что это он. На него было страшно смотреть, просто невыносимо. Но он не был пьян. Он зажег лампу. Я собрала все свое мужество. "Мистер Слейни-Смит, – сказала я, – где вы пропадали целую неделю? И ни записки, ни единой строчки! Это нечестно по отношению ко мне и детям. Мы волновались, просто с ума сходили." Он так ничего и не ответил. Просто сидел на кровати и молчал. Я снова заговорила с ним. Наконец он повернулся ко мне – как будто только что заметил мое присутствие – и произнес: "Я ездил в Лондон. Мне нужно было разобраться, что к чему. Зато теперь я знаю, что делать. Это единственный выход, Флорри, единственно возможный выход для человека с последовательными взглядами. Ах, каким же я был идиотом – еще в юношеские годы, когда увлекался чудесными историями, свечами, библейскими сюжетами. И к чему это привело? Ты знаешь, что случилось с отцом. Так вот, я не собираюсь в третий раз выставлять себя на посмешище. Я цивилизованный человек, – продолжал он, словно в белой горячке, словно у него жгло внутри, – и я уйду, как цивилизованный человек".

В воздухе слабо запахло одеколоном – это мистер Фергюсон вытащил платок. Полуденное солнце, пробиваясь сквозь гардины, заливало гостиную – дешевые безделушки, ученые книги, японские статуэтки…

– Нет, мистер Фергюсон, он не бредил. Он все обдумал. Ах, если бы я могла все толком объяснить! Или хотя бы припомнить по порядку… Как я и думала, это началось более двух лет назад. У вас проводился спиритический сеанс, на который был приглашен человек по имени Густав – не правда ли?

– Да, разумеется.

– Ну вот, по словам мистера Слейни-Смита, этому Густаву явился с того света некто, похожий на покойного брата мистера Слейни-Смита, Чарльза, насквозь промокший и с распятием в руках. Вы знаете, Чарльз перешел в римско-католическую веру и в двадцатитрехлетнем возрасте утонул в Средиземном море. Перед его отъездом они чуть ли не до драки разругались.

– Да, я прекрасно помню, – сказал Фрэнк Слейни-Смит. – Когда Чарльз решил уехать в Рим, это явилось для Теда чем-то вроде красной тряпки для быка. Это случилось после смерти отца и после неприятностей со служанкой… Всем нам тогда пришлось туго.

– Мистер Слейни-Смит, – продолжала вдова, – решил, что медиум получил послание от Чарльза. Он никак не мог выбросить это из головы. По его словам, он пытался забыть, убеждал себя, что это всего лишь телепатия. Но до того случая он целый месяц не вспоминал о Чарльзе. Вы знаете, как он всегда старался найти всему научное объяснение. После сеанса он пытался разыскать мсье Густава, но не смог. Тогда он связался по объявлению в газете с другим медиумом и примкнул к его кружку – просто чтобы разобраться. Вот где он все время пропадал, и вот куда уходили деньги – целых два года.

– Ему следовало поделиться со мной, – с горечью заметил мистер Фергюсон. - И каковы же были результаты?

– Он проникся их взглядами, мистер Фергюсон. Полностью подпал под их влияние. И скрывал это даже от меня, хотя я с радостью разделила бы его убеждения, его веру. Я же была настолько слепа, что заподозрила совсем другое. Мне нет прощения.

– Но что все-таки случилось?

– Ах, мистер Фергюсон. В прошлую субботу он, как обычно, отправился в мюзик-холл "Виктория" и вдруг увидел на сцене того самого француза под другим именем – он показывал фокусы!

"Боже!" – подумала Корделия.

– После представления мистер Слейни-Смит подошел к нему…

Мистер Фергюсон перебил ее:

– Сегодня же напишу Кроссли…

– Что толку, – возразила миссис Слейни-Смит. – В том-то и дело, что это была его идея.

– Как? Значит, ваш муж поехал в Лондон…

– Чтобы увидеться с мистером Кроссли. Должно быть, он еще надеялся… Бог знает, на что.

"На то, что это недоразумение, – подумала Корделия. – А Стивен оказался далеко…"

– И он нашел его. Мистер Кроссли только что возвратился из-за границы. Он во всем признался. Он хотел подшутить, вывести спиритов на чистую воду… И это ему удалось.

Бедная женщина поникла головой, так что можно было разглядеть редкий пробор.

– Сейчас будем пить чай. Моя приятельница миссис Эпплтон позаботилась… Сама не понимаю, почему я так спокойна после всего, что случилось. Помнится, больше двух лет назад к нам в дом приходила какая-то женщина с незапоминающейся внешностью. Судя по тому, что она говорила и какие вопросы задавала, можно было подумать, что она знала Чарльза ребенком. Я и рассказала ей все, что знала, и непреднамеренно скрыла это от мистера Слейни-Смита, потому что он всегда гневался при упоминании о Чарльзе.

– Ну хорошо, – сказал Роберт, – пусть этот человек признался – разве это означало, что и другие…

– Именно это я ему и сказала, а он ответил: "Все они мошенники, и вся жизнь – сплошной обман. Мы впитываем в себя ложь с молоком матери", – прошу прощения, это его точные слова. "Вся жизнь – сказал он, – сплошное жульничество. Позор. Наглое надругательство." Я не могу вспомнить все, что он говорил, а некоторые слова просто не смею повторить. "Человечество – гнойник на теле Земли. Все эти микробы пожирают друг друга. Есть только одна возможность выразить протест, только один выход."

– Не сомневаюсь, вы сделали все, что было в ваших силах.

– Да, мистер Фергюсон. Но это было выше моих сил, за пределами моего ума. Могла ли я надеяться его переубедить? Если бы рядом были вы, может, все сложилось бы по-другому. Все, что я могла, это говорить о себе и о детях. Я взывала к его чувствам: мол, справедливо ли с его стороны покинуть нас всех, десять человек, практически без средств к существованию одних в этом жестоком мире? Что станется с Алексом, Бернардом, Сюзи и Джеймсом? Но он ответил: "Может быть, из них выйдут свободные люди – а мне так и не удалось. Есть только один способ выжить – за счет других. Иначе тебя раздавят. Таков закон джунглей, ничего иного не дано". Я возразила: "А твоя работа? Кто доведет ее до конца?" Он расхохотался мне в лицо: "Какой смысл сражаться против Бога, если Он не существует?" – миссис Слейни-Смит подняла глаза и окинула собравшихся напряженным взглядом, полным страдания. – Это был единственный раз, когда мне показалось, что он не в своем уме. Когда мне не удалось понять его…

– Холлоуз, камин в моем кабинете давно погас.

– Прошу прощения, сэр.

– А новые слуги опоздали к вечерней молитве.

– Прошу прощения, сэр, я прослежу, чтобы это не повторилось.

– Все в доме распустились. Не хватает твердой руки…

"Так вот как суждено было закончиться нашей сказке, нашей красивой истории!… Да полно, красивой ли? Теперь она приобрела уродливые черты, ее омрачили тревоги, страхи… Пожалуй, эта любовь с самого начала была обречена: из-за его легкомыслия и моей трусости. Три-четыре вечера вместе, да тот вальс, когда мы плыли на волнах грез и мне открылись мои истинные чувства; да прогулка по берегу реки туманным ноябрьским днем…"

– Нет, спасибо, – отрывисто молвил Брук. – Мне не хочется.

– Ты ничего не ешь, мой мальчик, в этом-то вся беда. Ты слишком разборчив.

– Ем, сколько могу.

Брук был мрачен. Он поругался с отцом – что случалось в последнее время довольно часто. Добрая воля, владевшая всеми во время рождения Яна, исчерпала себя.

Тете Тиш не удалось выспаться во время тихого часа, и она клевала носом за столом. Один только Прайди был доволен жизнью. С послеобеденной почтой пришло приглашение – первое такого рода – набросать аннотацию к программе ближайшего концерта. Среди номеров значилась симфоническая поэма Листа "Битва гуннов".

"Никто ни о чем не догадывается, – думала Корделия. – Мне не к кому обратиться за утешением и советом. Не с кем поделиться моими чувствами, обменяться мнениями по поводу утренних событий. Будь я католичкой, могла бы прибегнуть к исповеди. Что сказал бы священник о моем решении? Но не в этом дело, совсем не в этом…"

Мистер Фергюсон обратился к сыну.

– Корделия говорила тебе, что заезжал Стивен Кроссли?

Внезапно выведенный из транса, Брук вздрогнул.

– Нет. Это из-за несчастья с мистером Слейни-Смитом?

– Можно только гадать. Корделия отказалась принять его.

"А что я могла поделать, – думала она, – когда Ян цеплялся за мои юбки? Что я могла поделать?"

– Странно, что он попросил доложить о себе именно Корделии. Наверное, не предполагал, что кто-то из нас окажется дома, и рассчитывал на ее сочувствие.

– В таком случае, – сказал Брук, – его ждало разочарование. Корделия никогда не питала к нему симпатии. Откровенно говоря, мне было бы интересно послушать, что он скажет.

– Мне тоже, – буркнул его отец. - И сказать, что я думаю о его поступке, – он недовольно запыхтел. – Но Корделия меня опередила.

Брук бросил на жену удивленный взгляд.

– Он спросил меня, – она изо всех сил старалась говорить спокойно, – а мне не хотелось его видеть.

Мистер Фергюсон повернулся к невестке.

– Кажется, к вам здесь всегда было хорошее отношение. Я рассчитывал на взаимную симпатию. Вы же проявили такое своеволие в присутствии слуг. – Он поднялся из-за стола. – Брук, зайди после ужина ко мне в кабинет.

"…Я сказала Бетти: меня нет дома. Вот и все. Если бы у меня хватило смелости принять его сторону! Выйти ему навстречу…" Общественное мнение – страшная сила, а относительно истории с мистером Слейни-Смитом нет и не может быть двух мнений. Но она старалась судить беспристрастно, руководствуясь внутренним чутьем. В конце концов, это не касалось их отношений. Глупая шутка, обернувшаяся трагедией. Нужно забыть об этом. Но он приехал, когда дома был мистер Фергюсон…

В своем последнем письме он сообщал, что заедет повидаться с ней сразу по возвращении из Америки, и сдержал слово. А она прогнала его прочь, даже не захотела встретиться лицом к лицу, не выслушала его объяснения. Больше она его не увидит.

– Когда он заезжал? – поинтересовался Брук.

Корделия уставилась в тарелку.

– Около одиннадцати. Я была с Яном в детской. Твой отец заходил поговорить о новой швейной машине.

– Какой марки?

– "Уилер и Уилсон".

– Хотел бы я знать, что привело его сюда. Должно быть, до него дошли слухи. Это была скверная шутка. Но все равно. Я бы с удовольствием послушал, как им это удалось. И свечи… Чистая работа! Почему ты его отослала?

– Мне было нечего ему сказать.

– Все равно не стоило так обижать папу.

Дядя Прайди положил карандаш и взялся за вилку.

– Я думаю начать вот так: "В последнем издании симфонической поэмы мистера Листа, которую я, откровенно говоря, не нахожу ни поэмой по духу, ни симфонией по форме, тонкий ценитель музыки услышит, начиная с девятого такта, отчетливую поступь князя Бисмарка по Вильгельмштрассе. Далее следует длинный, бурный пассаж – начало битвы гуннов, которой многие из нас ныне неумеренно гордятся…" Как вы думаете, это напечатают?

– Тебя попросили написать аннотацию, а не критику, – заметил Брук. – Кроме того, это не имеет отношения к современной истории.

– Все имеет отношение к современной истории. Беда многих людей заключается в том, что они рассматривают предметы и явления изолированно – например, судят о человеке, не зная, кем был его отец, Возьмите мышей. Наука всеобъемлюща.

"Доверься я дяде Прайди – что бы он сказал? Но как он может понять, плохо зная Стивена, почему я все еще мечтаю уйти к нему и что именно мне мешает?"

После ужина Брук провел некоторое время с отцом. Потом он с сердитым выражением лица зашел в спальню.

– Делия, папа хочет тебя видеть. В своем кабинете.

Ну что же, она готова. Конфликт назревал уже несколько дней. Эта утренняя перебранка… Но сейчас вряд ли уместно ссориться. Ей все равно, что он скажет.

– Вы меня звали, мистер Фергюсон?

– Да. Садитесь, пожалуйста. Я сейчас освобожусь.