«А теперь – полная беспристрастность. Нужно смотреть правде в глаза. Чего ты ожидала: что он будет вечно сторониться женщин – ради хрупкой надежды вернуть тебя? Или что он зачахнет? Сопьется?

Будь честной: в этой ли конкретной женщине дело? Ее кошачья прелесть возникла из ниоткуда, грозно заслонила будущее. Фреда Джеральд. Так ли это важно? Абстрактный звук. Безликое имя. Кошачья грация, загадочность, эффектное платье, гордая посадка головы. И Стивен. "Дорогая, неужели ты думала, что я буду все эти годы хранить верность?"

Корделия всю ночь металась, моля о наступлении нового дня и страшась его. Струсить, убежать и потом всю жизнь презирать себя – или встретиться с ним и все выяснить, сдержать данное Прайди слово?

В тяжелом полусне она видела Стивена в мюзик-холле с девушкой в зеленом. Кто-то прошептал: "Знаете, кто это? Это Маргарет!" То ей снилось, будто дядя Прайди читает лекцию Гексли, то из забытья выплывал декламирующий стихи Брук, то уверовавший Слейни-Смит, то разуверившийся мистер Фергюсон. Сон и явь переплелись; стало трудно различать, где кончается вымысел и начинаются парадоксы самой жизни.

Утром Корделия особенно тщательно выбирала наряд. Вчера одной из причин ее бегства явилось то, что она не сняла после дороги траур. Вся в черном, она потерялась бы перед броской зеленью платья мисс Джеральд. Что бы ни было, она должна быть во всеоружии своей красоты.

По случайному совпадению, одно из привезенных ею с собой платьев также оказалось зеленым, цвета незрелого яблока, с нижней юбкой в клетку, тесным лифом и кружевами на вороте и на запястьях. Она надела к нему другую шляпку, небольшой серый ток из перьев с зеленой лентой. Дядя Прайди при виде Корделии дернул себя за бороду.

За завтраком договорились, что он отвезет Яна в зоопарк.

– Встретимся за обедом, – сказала Корделия. – К тому времени я вернусь. Так или иначе, постараюсь вернуться к часу.

Туман рассеялся. В утреннем свете Лондон показался ей совсем другим. На улицах по-прежнему было сильное движение; на тротуарах толкались прохожие; из них, по меньшей мере, четвертую часть составляли иностранцы. Не то чтобы она не привыкла к незнакомым запахам, незнакомому выговору, непривычной одежде – просто Корделия и сама чувствовала себя иностранкой.

Она немного прошлась пешком, чтобы успокоиться и взять себя в руки, а затем наняла пролетку. Лошади резко понеслись вперед, обгоняя не только пешеходов, но и омнибусы.

На широком крыльце "Королевского варьете" в этот ранний час было безлюдно. Улица выглядела довольно-таки невзрачной. В доме напротив женщина вывешивала на балконе белье для просушки. Может, театр закрыт, а Стивен находится совсем в другом месте? Она расплатилась с извозчиком. Осторожно потянула стеклянную дверь. Та мигом подалась.

Внутри было темно и тихо. Пахло сигаретным дымом, пылью и выдохшимся пивом. Вдалеке скребли пол. Корделия направилась на этот звук и подошла к неширокой лестнице.

– Прошу прощения…

Звук прекратился.

– Чего?

– Я прошу прощения. Внизу никого не было…

– Что вам угодно?

Перед ней на коленях стояла уборщица.

– Я ищу мистера Стивена Кроссли. Вы не знаете, он сейчас здесь?

– Ошиблись лестницей, сударыня. Это сразу за входной дверью – лестница слева. Вам назначено?

– Э… нет. Но я думаю, он меня примет.

– Идемте, я вас проведу, – старуха тяжело поднялась с колен, вытерла о фартук руки и одернула юбку. На Корделию пахнуло джином и карболовым мылом.

Стивен здесь! Несколько ступенек вниз. Пересечь фойе. Теперь несколько ступенек вверх. Здесь уже светлее. Стеклянная дверь. Тук-тук.

– Да?

– Леди к мистеру Кроссли.

Вышел немолодой клерк с блестящими, зачесанными набок волосами.

– Вам назначено, мисс?

– Нет. Доложите о миссис Фергюсон.

– Хорошо, мадам.

Ну вот. О Господи! Мужские голоса. Клерк пропустил вперед своего босса. Стивен!

– Корделия!

Он стоял в дверях. Чужие, незнакомые глаза потеплели, зажглись изнутри.

– Корделия, вот не ожидал!

Она вдруг совершенно успокоилась – слава Богу! – и улыбнулась.

– Вот, решила заглянуть на несколько минут.

– Я чуть не принял тебя за привидение. Правда. Входи. Ну входи же! Что ты делаешь в Лондоне? Прошло столько лет!

Он взял ее руки в свои, заглянул в глаза. Напрасно она искала в его словах и взгляде фальшь – ее не было. Да, он немного пополнел. Но все то же обаяние, а в ясных карих глазах все так же играет жизнь.

– Приехала ненадолго. Вот и решила повидаться.

– Ну разумеется. Я не простил бы тебе, если бы ты не сделала этого. Идем со мной.

Он ввел ее в свой кабинет, затворил дверь и прислонился к ней спиной.

– Ради всего святого, наконец-то ты приехала! Как хорошо! Сколько мы не виделись – пять, шесть лет? Ты не отвечала на мои письма и не вышла ко мне, когда я заехал. Я был бесконечно несчастлив!

В прошедшем времени – "был".

– Я почему-то думала, что ты вернешься в Америку.

– Я и собирался. Но потом передумал. Вот так устроен мир… – он подошел к столу. – Хочешь выпить?

– Нет, спасибо.

– Прошу тебя! Это предохраняет от простуды.

Предохраняет от простуды.

– Хорошо.

Минутное молчание. Звук сифона. Нужно что-то сказать… Стивен вернулся к столу.

– За тебя, милая, – он не забыл, что она предпочитает шерри.

Они выпили.

– Да! – произнес Стивен и вздохнул.

– Что "да"?

– Ты по-прежнему прекрасна. Гораздо красивее, чем сохранила моя память. Я думал, ты изменилась.

Корделия улыбнулась.

– Прошло всего пять лет.

– Да, но… Ладно, к чему все это? Ты не изменилась, вот что главное.

Они поговорили еще несколько минут, осторожно подбирая слова. Он спросил, как она нашла его.

– Брук с тобой?

– …Нет.

Стивен закурил сигару.

– Не могу сказать, чтобы я жалел об этом. Простая условность…

Он посмотрел на нее сквозь табачный дымок. Глаза сверкнули.

– Ты еще долго пробудешь в Лондоне?

– Завтра уезжаю.

– Мимолетный визит?

– Да.

– Может быть, задержишься?

– Нет, мне нужно ехать.

Его голос стал немного мягче.

– После того последнего визита в ваш дом я был совсем убит. Прошел все круги ада. Ревность, гнев… Я говорил себе: пусть уходит, я ее ненавижу! Уеду опять в Америку. Но это оказалось нелегко. Нельзя полюбить или разлюбить по приказу. Я долго не мог забыть тебя.

– Но потом все-таки забыл?

– Неужели на это похоже? Мне так и не удалось выбросить тебя из головы. Ты знаешь, ты единственная женщина в моей жизни, которая имеет значение.

Она поспешила увести разговор в сторону.

– Дядя Прайди теперь знаменит. Они здесь подняли такой шум, даже поговаривают о присуждении ему почетной степени какого-то университета. Стивен, хочу надеяться, что я тебе не помешала. У тебя работа. Просто мне захотелось зайти – в память о прошлом, – она сама чувствовала, что фальшивит.

Он улыбнулся – совсем как прежде.

– А почему не ради будущего?

Корделия отвернулась, но он взял ее за локоть и заставил повернуться к нему.

– Неужели ты действительно проделала такой длинный путь, чтобы завтра уехать?

– Ты хотел бы, чтобы это было не так?

– Конечно.

Они посмотрели друг другу в глаза. Как легко утонуть, раствориться в его глазах! Неожиданно Стивен наклонился, чтобы поцеловать ее.

Хорошо. Корделия подставила ему теплые, податливые губы – как тогда. Он привлек ее к себе; в нем загорелась страсть.

Она положила руки ему на плечи, и он ослабил объятие, немного отстранился от нее.

– О моя жизнь, душа моя – ты прекрасна. Я никогда не встречал никого прекраснее.

Странное чувство – словно они опять на поле боя. Холодная голова и горячее сердце. Триумф и поражение.

– Раз уж ты здесь, – сказал Стивен, – ты должна задержаться хотя бы на несколько дней.

– Мне нужно ехать.

– Это невозможно!

– Однако нужно.

Стивен впился в Корделию страстным взглядом.

– Чем ты занимался все эти годы? – спросила она. – Развелся?

– Конечно. Я же тебе говорил.

– А с тех пор?…

– О… Я много работал. И думал о тебе.

– А твоя жена?

– Вирджиния? – он слегка насупился. – С ней все в порядке. Все так же живет на Мейда-Вейл. Слушай, Корделия, ты же знаешь: она для меня ничего не значит.

– Я знаю.

Во взгляде Стивена мелькнуло удивление.

– Ну вот и хорошо. Одним препятствием меньше. Еще шерри?

Она отказалась, понимая, что ей понадобится вся выдержка, вся ясность ума.

Он плеснул себе еще. О чем он думает? Что у него на сердце?

На столе стояло зеркало, и Корделия вдруг заметила, что он наблюдает за ее отражением. Она опустила глаза. Он тоже пытался угадать, что творится у нее на душе и почему она зашла. Несмотря на физическое влечение, ожившее в Стивене и никогда не умиравшее в ней самой, они оставались чужаками, разделенными пятью годами разлуки.

– Дорогая, – проникновенно сказал Стивен, – это нужно отметить. Мне бы очень хотелось провести с тобой весь день. Но меня ждет работа. Если бы я мог бросить…

Работу?

– Нет-нет, прошу тебя, не надо. Я обещала дяде Прайди приехать к обеду. Правда, Стивен, спасибо.

Но его энтузиазм превозмог колебания.

– Ты раньше бывала в Лондоне? Отлично. Просто замечательно. Подожди, пожалуйста, я отдам кое-какие распоряжения. Это займет пять-десять минут.

Она запротестовала, хотя и не слишком энергично. То, что привело ее сюда, слишком важно, чтобы откладывать. Можно послать записку. Стивен вышел. Корделия осталась смотреть в узкое окно.

Он вернулся. Все уже улажено. Велел заложить коляску. Сегодня отличный денек – для этого времени года. До обеда они немного покатаются. Потом он повезет ее в один из лучших ресторанов. А потом… Решат, когда придет время. К сожалению, вечером он будет занят. Но до тех пор… Он не отпустит ее в Манчестер, прежде чем они не развлекутся по-королевски. Он заставил ее выпить второй бокал шерри, надел клетчатое пальто и шелковый шарф с монограммой; слуга доложил, что карета подана. Это была такая же "виктория", на какой он разъезжал в Манчестере. Вид коляски разбудил в Корделии массу горько-сладких воспоминаний.

Они поехали вдоль набережной в Челси, и он все говорил, все уговаривал. Неужели не понимал, что воспоминания таили в себе не только радость?

Его рука забралась к ней в муфту – теплая, сильная, с длинными пальцами.

Один раз, удивленный ее односложными ответами, он повернулся и в упор посмотрел на нее.

– Ты совсем притихла, дорогая. О чем ты думаешь?

– Слушаю тебя.

– Не правда ли, это было прекрасно? Каждая минута – даже боль и страх перед разоблачением. Даже вмешательство Мэссингтона. И пожар, и болезнь Брука, и недоразумение с Вирджинией. Мы заплатили за это непомерно высокую цену. Может быть, пришло время обрести утерянное счастье?

– Возможно ли это? Я хочу сказать, если счастье возвращается, разве оно может быть прежним?

Он замолчал, бросил взгляд на проезжавший мимо экипаж – роскошнее его собственного – и неохотно вернулся к ее вопросу.

– Может быть, и нет, если прошло слишком много времени. Но если всего пять лет… ты сама сказала… Когда я видел тебя в Уэльсе – кажется, это было в январе шестьдесят восьмого года? Нет, шестьдесят девятого. Значит, прошло не более четырех лет. Ты нисколько не изменилась, только стала чуточку взрослее и еще больше похорошела. Я тоже не изменился, правда?

– …Да, кажется, мало.

– Значит, все в порядке. Вот я сижу рядом с тобой, и мне кажется, что мы вчера вот так же катались в Манчестере. А ты – все помнишь?

– Да, – ответила Корделия. – Все.

Они сделали круг и вернулись через Гайд-парк, проехали мимо церкви Сент-Джеймса и Пиккадилли, но на полпути Стивен резко постучал кучеру "Нет-нет, не сюда, я же говорил!"

Наконец они остановились возле маленького, но роскошного ресторанчика – с мягким, как свежескошенная трава, ковром, дорогими пурпурными портьерами и интимным освещением в нишах, где стояли столики. Оказалось, что Стивен знаком с метрдотелем – тому не потребовалось подсказка, он тотчас прикатил столик на колесиках с устрицами, шампанским и прочими лакомствами.

Под действием шампанского Стивен стал еще разговорчивее – он рассказал ей о себе, о театре, которым управлял в Нью-Йорке, и о репертуаре театра в Бостоне. Это был дальновидный шаг со стороны отца – предложить ему такую работу. Он многому научился, а кое отчего отказался. Одно время он намеревался вернуться в Америку, но потом… Он резко остановился и, чтобы скрыть смущение, подозвал официанта и попросил принести портвейн.

Корделия вспомнила:

– Ты хотел повысить художественный уровень мюзик-холла?