– Было немного юридических споров, но в конце концов полицейские не захотели грязи на своих физиономиях. Оказалось, что камера на светофоре засняла все произошедшее. Они не стали тогда проверять, потому что Фрейзер признался. Делэни согласилась признать себя виновной в мелком правонарушении. Она пойдет на общественные работы, но не в тюрьму.

Без тюрьмы. Мне бы не пришлось видеть мою девушку за решеткой.

Я обдумал новости Гевина. Разве это имеет значение?

– Шейн? Ты еще здесь?

Из меня вырвалось длинный вздох.

– Да, я здесь.

– Она приедет туда, будет ждать отца. Завтра утром.

Я хмыкнул, когда видение Делэни, обнаженной и красивой, ее сладкого тела, завернутое в почти полупрозрачную белую простыню, вспыхнуло в задней части моих век.

– Я посмотрел твое расписание. У тебя сегодня нет шоу.

– Ты мастер намеков, Гев.

– Ладно. Нахер тонкости. Что между вами произошло?

Я громко рассмеялся, звук болезненно отразился в моей пульсирующей голове.

– Ты не поверишь, если я тебе расскажу.

– Испытай меня.

– Я сделал ей предложение.

Тишина на другом конце телефона была блаженством. Я закрыл глаза, подозревая, что из всех объяснений, которые Гевин мог себе представить, предложение руки и сердца, возможно, было последним в его списке.

– Что произошло после? – он, наконец, очнулся.

Я сжал губы. Какой в этом смысл? Я испортил свою жизнь давным-давно, и не было смысла притворяться. Делэни тоже облажалась. По-крупному. Но она пыталась все исправить, все исправлено. Мне понадобилось тринадцать лет, чтобы сделать то, что она сделала сейчас.

Мои руки сжались в кулаки по бокам, мое сердце, хрупкое и треснутое, громыхало в груди. Я ненавидел себя за слабость. За чувства. За любовь. За ненависть.

Я хотел вернуться назад во времени и сделать все по-другому. Все.

Потому что я бы сделал правильный выбор, умный выбор. Я бы не стал разрушать семьи. Я бы не обижал людей.

Я бы влюбился и остался.

– Шейн, – голос моего брата вытащил меня из моих волнующих мыслей.

– Да. Я здесь. Но мне нужно идти.

– Господи, Шейн. Это лучшее, что ты можешь сделать – просто свалить? – я поморщился от его тона, но не повесил трубку. – Знаешь, что? Ты прав. Тебе действительно нужно идти. Вставай, мать твою, вали в душ и марш к Делэни.

– Ты знаешь, что она сделала, Гевин. То же самое, что и я. И она солгала мне об этом. Думаешь, мы можем быть вместе? Нет, ничего не выйдет, – я потянулся за пустой бутылкой и бросил ее через всю комнату. У нее даже не хватило любезности разбиться на миллион неровных осколков, она просто ударилась о стену и прокатилась по ковру. – Оставь это в покое, Гевин. Делэни заслуживает шанс начать все заново. Не уверен, что знаю, как помочь, и если она делает, я не хочу быть тем, кто может ей помешать.

– Ты думаешь, что Бранфорды ненавидят тебя так же сильно, как ты ненавидишь себя? Они скорбят, чувак, но ты хоть представляешь, чем они занимались все эти годы? – я почувствовал отвращение Гевина через трубку.

– Ты еще спрашиваешь?

Мой лоб нахмурился, я потер его, желая повесить трубку, но почему-то не мог оттащить телефон от уха.

Гевин усмехнулся.

– Они взяли около пяти приемных детей после аварии. Они нашли свой путь из горя. Вот как они выжили, Шейн. Выбрали любовь вместо ненависти. И вот почему они встретились с тобой, почему они простили тебя. Потому что они давно перестали тебя ненавидеть, – его голос притих. – Пришло время и тебе это сделать.

– Я не могу, – мой голос сломался, слова резали мне горло.

– Черт возьми, мы потеряли так много лет, потому что ты не мог открыть дверь тюрьмы, которую сам же выстроил. А потом Делэни каким-то образом привела тебя в чувство и свела нас вместе. Я думал, что ты навсегда потерян для меня, но это не так.

– Гев...

– Нет. Слушай меня. Не всем повезло получить второй шанс. Помнишь маму? К тому времени, как мы наконец заставили ее бросить отца, было уже слишком поздно. Ты тоже хочешь дождаться такого момента? – Гевин остановился, и недовольный вздох отозвался эхом в моем ухе. – Это твой второй шанс, Шейн. Воспользуйся им.

Желудок скрутило, и не только из-за виски, загрязняющего мой кишечник. Кто сказал, что я заслуживаю второго шанса?

– Гев...

– Не надо. Не пытайся объяснить, почему ты выбрасываешь лучшее, что с тобой когда-либо случалось. Да, ты налажал по полной. Да, она думает, что тоже. Но вы оба признали свои ошибки, и теперь у вас есть остаток жизни, чтобы их исправить. Делайте это вместе, черт возьми. Выберите счастье.

– Счастье? – я потер ладонью затылок от горечи. Смогу ли я когда-нибудь быть счастливым?

– Да, счастье. Думаешь, Калеба нет где-то там, чтобы зажигать под твои песни? Держу пари, он твой самый большой поклонник. Если бы ситуация была обратной, думаешь, ты осудил бы его? Да ладно тебе, Шейн. Ты знаешь, что все было бы также.

Мерцание памяти пронеслось по моему разуму. Калеб и я, в первый раз, когда мы нашли место на сцене. Как он продолжал передавать микрофон мне, желая, чтобы мой голос тоже прошел через динамики. Эхо песни зажглось у меня в ушах. Альбом «Не переставай верить». Может быть, просто может быть, мне больше не нужно жить в одиноком мире.

– Не уверен, что она примет меня обратно, – пробормотал я с тяжелым сомнением на языке.

– С каких это пор ты принимаешь отказ? Пойди к ней. Борись за нее. Быстрее. Потому что, если ты думаешь, что сможешь появиться у ее двери через десять лет, и она примет тебя с распростертыми объятиями, ты не просто ошибаешься. Ты глупый. Экстренные новости: какой-то парень без дерьма в голове собирается заполучить ее, купить ей дом с белым заборчиком, подарить двух детей и проклятого золотистого ретривера. Что ты, Шейн? Микрофон? Несколько премий Грэмми и обложек журналов? – голос Гевина смягчился. – Она уже твоя, брат. А теперь иди и забери свою девчонку.

Глава Двадцать Седьмая

Шейн

Я всегда знал, что самый умный в семье – Гевин. Единственная проблема, что я даже не представлял, как сделать то, что он мне сказал. С чего черт возьми, хотя бы начать?

Моя жизнь закончилась в тот же день, что и у Калеба. Его смерть определила меня. Управляла каждым выбором, сделанным мной со дня его похорон. А теперь... Я должен просто отпустить это? Как?

Я убежал из дома, стал другим человеком. Тринадцать лет убеждал всех, что я Шейн Хоторн, рок-звезда. Богатый. Талантливый. Неприкасаемый. Недосягаемый. Но теперь меня разоблачили. Все знали, кто я на самом деле. Что я сделал.

Как Делэни могла хотеть меня? Любить меня?

Было намного проще притвориться, что она была нелюбима. Из-за того, что солгала мне о том, кто на самом деле. Что она сделала.

Я притворялся последние сорок восемь часов... когда не утопал в виски.

Но правда била по бокам, сжимала грудь, горела в венах.

Делэни не была нелюбимой. Потому что я любил ее. Все еще.

И если я мог простить Делэни ее грехи, если я мог любить ее, то логика подсказывала мне, что я могу простить и себя.

Боль пульсировала в моих венах, каждая клеточка моего тела отскакивала от отвращения. Я не хотел прощать себя.

Вот и все. Вот настоящая причина, по которой я ушел от Делэни.

Я не хотел прощать себя.

Тонуть в вине, сожалении и ненависти было так же просто, как приложить бутылку к губам и пить, пока не абстрагируюсь от чувств.

Я так долго тонул. Гораздо легче оставаться под волнами, продавливаемыми приливом, чем плыть к берегу и обжечься на солнце.

Делэни, гребанная, Фрейзер.

Она меня просто уничтожила. Разрушила меня для кого-то еще.

Будь проклята эта девушка, моя девочка, за то, что заставила меня полюбить ее. Потому что я это сделал.

Любил больше, чем ненавидел себя.

Она была такой храброй, одна вошла в полицейский участок, взяла на себя ответственность за свои ошибки. Намного храбрее меня, прятавшимся за фасадом, который я построил до его разрушения. Прятался за Тревисом, братом и толпой адвокатов и пиарщиков, которых они наняли для меня. Но Делэни видела сквозь них. Видела меня. И никогда не встречаясь с родителями Калеба, она понимала, что им нужно.

Делэни была моложе меня, ее родители нянчились с ней большую часть жизни. Она должна была бы быть доверчивой, как пудель. Но эти аквамариновые глазище видели все.

Я единственный был слеп.

Глух и нем тоже.

Делэни доверилась мне. Просила понять ее. Чтобы поверить в нее. Остаться.

И что же я сделал? Я свалил. Потому что был трусом. И дураком. Я выбрал легкий путь, сбежав от Делэни, потому что она была не той девушкой, которой я ее считал.

Но правда в том, что я знаю все о Делэни Фрейзер, что мне необходимо. Она любит холодное белое вино и соленый океанский воздух. Закаты в Малибу и футболки «Hello Kitty». Душ, секс и сон.

Еще знаю, что она самый добрый, самый милый, самый чуткий человек, которого я когда-либо встречал, а ее улыбка освещает мой мир.

Но как только я узнал, что она испытывала ту же боль, что и я, возможно, даже хуже вместо того, чтобы быть утешением для нее, как она для меня, я убежал.

С рывком я вывернулся из скрученных простыней и направился в душ. Пришло время собраться с духом и вернуть мою девочку, убедить ее, что мы можем преодолеть наше прошлое вместе.

Пора стать человеком, которого она заслуживала.

Делэни

Розовое пятно поцеловало горизонт, тоненькая его нить размазалась по бесконечному сиреневому небу. Если это было бы возможно, то потрясающий рассвет сделал бы еще более мрачное сравнение со страшной, серой тюрьмой. Припарковавшись у электрифицированных ворот, я дрожала в арендованной машине, ожидая, когда моего отца сопроводят за забор из колючей проволоки. Это может занять некоторое время. Я приехала раньше почти на час.

Мне показалось странным, что я не заняла место отца в тюрьме, что мое наказание было таким незначительным. Стоило сознаться три года назад, но я благодарна за то, что полиция провела расследование аварии с ошибками, что мой отец и я оба будем свободны. Свободно двигаться вперед как семья, скорбеть и исцеляться от нашей потери вместе.

Комок застрял в основании моего горла, младший брат того, который сидел в моем животе, выщелачивания свинец и отравляя мою кровь. Я не сказала отцу прежде, чем признаться. Я не могла, потому что знала, что он меня отговорит.

Нет. Вообще-то, это неправда. Не было бы никаких разговоров. Он бы потребовал, чтобы я держала рот на замке, и на этом все. В конце концов, с чего бы ему ожидать чего-то другого? Именно так я и росла. Это то, чему меня учила мать.

Отец знает лучше. Точно так же, как в телевизионном шоу 50-х, с которым Шейн сравнил мою жизнь во время нашего первого совместного ужина.

Шейн.

Будь он проклят.

Он хотел только фальшивую, невинную версию меня. Но я перестала притворяться. У меня было мнение и голос, и я, наконец, нашла в себе смелость использовать их.

В ожидании, я просматривала страницы журнала, но я не могла сосредоточиться даже на фотографиях. Пока не увидела одну Шейна. И себя. Это была последняя ночь, которую мы провели вместе за кулисами. Наши пальцы переплетены, тела опирались друг на друга, когда мы смотрели на что-то за пределами камеры. Я провела ладонью по бумаге, прослеживая его сильную челюсть и широкую улыбку. Я тоже улыбалась. Мы оба. Искренними улыбками. Потому что, независимо от того, что думал Шейн, все было по-настоящему. И в тот захваченный момент, мы были счастливыми.

Шейн.

Мое израненное сердце споткнулось, чтобы поддерживать постоянный ритм.

Чертовски по нему скучаю.

Я вздрогнула и медленно вытолкнула это.

Машину стало слышно до того, как она появилась, подъехав по извилистой дороге, чтобы припарковаться позади меня. Я не ожидала распознать лицо за рулем, когда посмотрела в зеркало заднего вида. Но когда наши глаза встретились, взрыв тепла начал путь с пальцев ног и прошелся по всему моему телу. Словно под моим легким пальто оказался июльский Техас.

Только один человек когда-либо отправлял мое тело в овердрайв простым, пристальным взглядом. Шейн.

Я открыла дверь и выскочила из машины, отчаянно нуждаясь в прохладном послеобеденном воздухе.

– Что ты здесь делаешь?

Шейн медленно приближался ко мне, его большие пальцы были заправлены в карманы, пока он не встал так близко, что мои джинсы оказались прижатыми к двери автомобиля. Еще один шаг и кончики его потертых ботинок будут на одном уровне с моими балетками.

– Ты все еще носишь его, – тихо сказал Шейн, прослеживая рукой по моей ключице, горящей коже и прохладному металлу.

Я сглотнула от зажатости в горле, покусывая нижнюю губу, когда смотрела в бездонные янтарные глаза Шейна. Мои руки сжались в кулаки по бокам, борясь с почти непреодолимым желанием засунуть голову ему под подбородок и глубоко вдохнуть аромат, по которому я так сильно скучала.