Борясь с желанием кивнуть, я медленно покачала головой.

– Нет. Не думаю, что это разумно.

– Нет?

– Да. То есть нет. Определенно нет.

– Твердое «нет»?

Очень твердое. В этот раз я себе не доверяла, поэтому вместо того, чтобы говорить, прикусила губу, слегка жуя ее и рассматривая Шейна.

– Ммм-хмм, – я уже разбита вдребезги. Мне нужен какой-нибудь человек рядом, который встряхнул бы меня, потому что я едва держала себя в руках.

– Как насчет прогулки? Ты хотя бы прогуляешься со мной?

– Прогулка?

– Да.

– Сейчас?

– Сейчас.

В моем вступительном слове в класс психологии я выяснила, что один из самых надежных способов получить «да» от кого-то – тупо продолжать задавать вопросы. В конце концов человек соглашается. Чаще всего, достаточно двух попыток. По-видимому, я ничем не отличаюсь, прогнувшись, как дешевая палатка при повторном порыве ветра.

– Эм, хорошо, – запихнув платье Пайпер в почтовый ящик, установленный на стене моей квартиры, я вышла из-за двери. – Просто пройтись, правильно?

Шейн вытащил бейсболку из заднего кармана джинсов и натянул на голову по самые брови, так что я едва могла видеть его глаза.

– Слово бойскаута.

– Даже не притворяйся бойскаутом, – отвергла клятву. Слова вышли жестче, чем мне бы хотелось.

На мгновение его улыбка исчезла, опустив уголки губ.

– Все мы просто притворяемся, Делэни.

Глава Четвертая

Шейн

Деланей была права. Я никогда не был скаутом. Для этого требовались деньги и хотя бы капля родительского внимания. Мне не повезло по обоим пунктам.

Но мое дерьмовое детство последнее, о чем я думал, когда Делэни цепляла ключи к поясу штанов, держащихся на тонкой талии. Она присоединилась ко мне на улице, скептически окинув мою бейсболку.

– Эта штука работает?

– Иногда, – равнодушно пожав плечами, я начал идти. – Увидим.

Каждый парень, мимо которого мы проходили, пялился на Делэни. Моя правая рука сжималась в кулак, когда они задерживали глаза на ее полной груди, подпрыгивающей под тонкой тканью рубашки, пальцы подергивались в необходимости сбить похотливые взгляды прямо с их лиц. Добираясь до конца улицы, мы прошли мимо крошечного винного магазинчика, кальян-бара, стрип-клуба и гадалки.

– Интересный райончик. Тебе здесь нравится?

– Бывает.

Из-за легкой дрожи в голосе Делэни я не решился расспрашивать дальше. Вместо этого подошел ближе, обхватывая ее руку своей. С таким же успехом я могу держать напалм (загущённый бензин, горючий продукт, применяемый в качестве зажигательных и огнемётных смесей). Энергия от контакта помчалась вверх по рукам, запев в моих венах. Такие девушки, как Делэни, не должны гулять по темным сырым улицам Лос-Анджелеса с такими парнями, как я. Во мне есть такой же надлом, как в любом из зданий, возвышающеемся над нами. И все же она была рядом, наши пальцы переплетены, подошва обуви эхом отзывались от грязного тротуара.

Через несколько кварталов трио пьяных девушек, спотыкаясь, зашло в дверь, окруженную вербальным облаком фальшивящих голосов. Я состроил гримасу, потирая уши.

– Что за хрень?

Делэни остановилась, проказливая усмешка растянулась на ее пухлых губах, а глаза блестели аквамариновым светом.

– Это караоке-бар.

– Люди действительно посещают такие места?

– Мы в Кей-Тауне (корейский район в Лос-Анджелесе). Тут таких, по меньшей мере, еще десяток.

Дверь снова распахнулась, от чего еще более отвратительное пение загрязнило воздух.

– Кажется, мои уши кровоточат.

– Мы обязательно должны зайти внутрь, – взволнованно сказала Делэни.

– Не выйдет, – покачал головой. – Как только я открою рот, каждый человек там начнет снимать видео и выкладывать в интернет и это место окажется переполнено.

– О, – она погрустнела, розовые пальчики ног пнули сигаретный окурок. – Я не подумала об этом.

Откуда ей было знать? У Делэни есть личное пространство, роскошь, которую я давным-давно потерял. И не жалею об этом. Бонусы от славы чертовски трудно превзойти, но бывали случайные моменты, типа этих, когда было бы круто быть не узнаваемым.

Поникшие плечи Делэни убивали меня. Я едва знал эту девушку, но, когда ее улыбка исчезла, у меня возникло ощущение, будто кто-то украл солнце.

– Я не могу петь. Но это не значит, что ты не можешь.

– Я? Я не умею.

– Кто сказал?

– Никто. Считаю, что такие вещи стоит предоставлять профессионалам.

Я указал подбородком на черное окно с неоновой надписью.

– Это определенно не профессионалы.

– Но...

– Как насчет сделки? Ты споешь песню для меня, а потом я – для тебя.

Хмурый взгляд натягивает ее аккуратно изогнутые брови.

– Мне показалось, ты сказал...

– Я не могу петь здесь. Но позволю тебе выбрать любую песню, даже песни, и исполню тебе серенаду на приватном концерте а-капелла, только я, без музыкального сопровождения. Что скажешь?

Делэни покусывала нижнюю губу, каждый нежный укус чувственной плоти посылал волны похоти внутрь моих джинсов. Ее легкий кивок был всем, что мне нужно, чтобы потянуть дверь за ручку и слегка подтолкнуть. Музыка внутри оказалась даже хуже, чем я ожидал. Место было темным, как пещера, за исключением крошечной сцены с дуэтом, поющим «Crazy In Love». Позади них проигрывалось музыкальное видео. Я бы отдал содержимое своего банковского счета за парочку берушей. Это явно не Бейонсе и Джей-Зи.

Несколько столиков оказались свободны, я повел Делэни к одному из них в дальнем углу, указывая на кабинку возле сцены с огромным альбомом песен на выбор на стойке.

– Думаю, что записываться нужно вон там.

– Ты действительно ждешь, что я туда пойду? – ее глаза были похожи на два огромных бассейна.

– Да, – кивнул. – Действительно жду.

– Кажется, сначала мне нужно выпить.

Не так давно мне нужно было выпить, чтобы встать с постели утром. Не высовываясь, я остановил официантку. Сделав заказ, Делэни с неохотой записала свое имя у парня в кабинке.

– Ты не заглядывала в альбом, – заметил я, когда она вернулась.

– Я знала, какую песню хочу исполнить.

На смену паре пришел худой пожилой мужчина в спортивных очках и свитере-жилете, который более-менее прилично имитировал Эминема.

– Да? Что ты собираешься петь?

Принесли наши напитки: фруктовый коктейль для Делэни и пиво для меня. Она сделала нервный глоток.

– Узнаешь, когда я туда поднимусь, если не струшу.

– Ты не такая.

Она грустно, пренебрежительно улыбнулась.

– У тебя сложилось такое впечатление после моего побега от тебя из дома Тревиса?

– По правде говоря, да. Любая другая была бы готова юркнуть со мной за ближайшее дерево, – поднёс бутылку ко рту не потому, что хотел глоток пива, а чтобы не потянуться через стол и не сожрать ее, – но не ты.

Делэни гребанная Фрейзер.

В ней было что-то особенное. Не могу понять, что именно. Возможно, я просто жил в пузыре последнее десятилетие или около того, а Делэни только кажется не такой как все, потому что она не раздвигающая ноги фанатка «Nothing but trouble» или подающая надежды актриса Лос-Анджелеса. Но что-то мне подсказывало, что дело не в этом.

Мы посмотрели два следующих выступления. Вернее, Делэни наблюдала за ними, а я – за Делэни. Она сидела на краю стула с напитком в руках и потягивала его через соломинку, покачивала головой из стороны в сторону в такт. Так что, когда она что-то сказала, мне пришлось попросить ее повторить вопрос.

– Я спросила, ты занимаешься чем-нибудь еще, кроме пения?

Вопрос прозвучал двусмысленно, особенно когда ее губы обхватывали трубочку, даря мне всевозможные фантазии. Я нахмурился, чувствуя, как поток возбуждения медленно схватил меня за яйца.

– Всем, чем пожелаешь.

Отследив очевидный и явный сексуальный подтекст в моих словах, Делэни выпустила соломинку, ее щеки стали такими же розовыми, как и ногти на пальцах ног.

– Я имела в виду в музыке.

С таким же успехом она могла проткнуть булавкой мой воздушный шарик. Я посмотрел вниз, проводя по конденсату, который накопился на пивной бутылке.

– Поигрываю на гитаре, – тихо бормочу я.

Делэни, должно быть, умела читать по губам, потому что она повела себя так, будто я объявил об этом через динамики.

– Гитара? Ты играешь?

Да, но только когда пишу песни. Напоминание о причине, по которой я, прежде всего, взял микрофон, было чертовски тяжелым. Я сурово кивнул.

– Что насчет тебя?

– Пение под фонограмму считается? – ее озорная улыбка возвратила мой разум в реальность. – Я пыталась играть на скрипке, а потом на флейте. Но если честно, была ужасна. Думаю, что отказавшись от этого осчастливила маму, которая была вынуждена слушать каждый день как я практиковалась. Я сдалась через пару лет мучений и осталась в хоре.

– Ха, хор?

– Не возлагай больших надежд, – она посмотрела на сцену. – Никто никогда не давал мне соло.

Но мои надежды уже возросли, как и другая часть моей анатомии. Я наклонился вперед на стуле, локти приподнялись от липкого стола. Нужно быть ближе к ней. Меня тянуло к чему-то, чего я не понимал. Она тоже наклонилась, я чувствовал ее учащенное дыхание.

– Дилани! – послышалось через динамики, а затем: – Прошу прощения, Делэни?

Мы оба откинулись назад, спины соприкоснулись с деревянными осями наших стульев. Момент потерян.

– Выходи и порви их, Дилани, – поддразнил я, вспоминая время, когда меня тоже назвали неправильным именем. В моем случае, все закончилось благополучно. Краска сошла с ее лица.

– Поверить не могу, что собираюсь сделать это, – сказала она, поставив пустой стакан на стол и встав. Твою мать. Ни в коем случае не позволю ей стоять надо мной, оставляя простор для воображения.

– Подожди, – всклочил на ноги, избавляясь от черной рубашки, которую ношу поверх белой футболки. Задняя часть костяшек моих пальцев прикоснулась к ее груди, когда я накинул ее ей на плечи, стягивая края вместе.

Шок осознания зажегся во мне, схватив за горло.

Делэни тоже заметила, ее глаза вспыхнули, венка у основания горла бешено запульсировала. Не в силах обрести контроль, я обнял ее, прижимая сладкое тело к себе. Чувствовалось когда-либо что-то так же хорошо, так же правильно? Будто Вселенная свела нас вместе. Но что мне действительно было интересно, то какого хрена это заняло так много времени?

Мудак из кабинки снова назвал ее имя и она, споткнувшись, подарила мне последний смущенный взгляд, прежде чем, извиваясь между столами, пробраться к сцене.

Я сел обратно с ощущением, будто пробежал милю по мокрому песку. Одновременно вымотанный и наполненный энергией. Тело гудело, разум жужжал, дышалось тяжело. Делэни заняла место в центре маленькой сцены, ее каштановые волосы сверкали под софитами. Она потянулась к микрофону, отрегулировала его, прежде чем быстро кивнуть в сторону кабинки. А потом посмотрела прямо на меня, вся такая сдержанная. Немного неуверенная, но спокойная и позитивно настроенная.

Я был впечатлен. Мне потребовались годы, чтобы набраться смелости и спеть перед публикой. Тысячи часов практики и друзья, находящиеся на сцене со мной.

Благоговение отошло в сторону от понимания, когда первые аккорды прошли через динамики.

Нет.

Из всех песен мира Делэни выбрала единственную, способную меня раздавить.

Конечно, она это сделала.

«Должен быть я» – песня «Nothing but Trouble». Она вывела меня из относительной безвестности на вершину чартов. Песня, которую я написал в состоянии глубокого опьянения, одурманенного ступора, когда боль в голове и сердце нельзя было больше сдерживать. Я не пел ее несколько лет.

Теперь моя лирика, эти осколки испорченных эмоций, перекатывались по дрожащим губам Делэни неподготовленным, но чистым голосом. Они оборачивались вокруг меня, натягиваясь. После каждой строки следует другая, они похожи на змей, опоясывающих мой живот, мою грудь, мое горло. Сжимали. Душили.

Паника поднималась по моим венам. Звук моего пульса был не настолько громким, чтобы заглушить поющий мои слова голос Делэни.

«Я обернулся, должно быть,

В тот бессмысленный день.

Говорят же, что все имеет последствия -

Моя ошибка страшнее всех бедствий.

Ты принял удар на себя,

Но на этом месте должен быть я,

Должен быть я,

Должен быть я.

Всё будет иначе - держись сильнее, крепче,

Удар и жизнь потрачена - на небесах невинный,

Но должен быть я.»

Текст был мрачным, но я наложил его на бодрую и жизнерадостную музыку, чуть ли не динамичную. Одной из причин, по которой я перестал ее исполнять, было то, что публика подпевала в ответ с чертовски счастливыми улыбками на лицах. Не Делэни. Возможно, она просто нервничала или не привыкла к свету, но могу поклясться, что она пыталась сморгнуть слезы из глаз. Она пела без каких-либо колебаний, никаких забытых слов или пропущенных битов. Она даже не смотрела на монитор перед ней с бегущими строчками, освещающий каждый слог в гармонии с мелодией.