— Да, верно.

— Пока никому не говорите о стуках. Не хочу, чтобы это дошло до Готье. Он захочет пригласить специалистов прямо сейчас, а мы должны подождать, пока снимут виноград. Вы не представляете, как здесь всех лихорадит, когда поспевает урожай. Это надо видеть собственными глазами. В такое горячее время в замке будет не до рабочих.

— Но я могу передать ваше объяснение Женевьеве?

— Да, конечно. Скажите ей, чтобы она спала и не слушала никакие стуки.

Мы поднялись по лестнице. Как всегда в его присутствии, у меня было двойственное чувство: с одной стороны, меня уличили в излишнем любопытстве, а с другой — я снова с ним говорила!


На следующий день на прогулке я передала Женевьеве слова графа.

— Жуки-точильщики! — воскликнула она. — Пожалуй, они не лучше привидений.

— Чепуха. — Я рассмеялась. — Они материальны, и их можно уничтожить.

— В противном случае они уничтожат дом. Фу! Мне не нравится мысль о том, что у нас завелись точильщики. А зачем они стучат?

— Они стучат своими головками по дереву, чтобы привлечь внимание самок.

Это рассмешило Женевьеву, и нам стало веселее. Я видела, что она успокоилась.

Стоял прекрасный день. До обеда время от времени шел дождик, и теперь в воздухе стоял аромат морской травы.

Виноград безжалостно обстригли, оставив около десяти процентов самых крепких и здоровых ростков. На просторе, под солнечными лучами ягоды будут наливаться сладостью, чтобы потом из них получилось настоящее вино Шато-Гайара.

Женевьева вдруг сказала:

— Я бы хотела, чтобы вы ужинали с нами, мисс.

— Спасибо, но я не могу явиться без приглашения. В любом случае, меня вполне устраивает ужин в комнате.

— За ужином вы с папой разговаривали.

— Естественно.

Она засмеялась.

— Лучше бы она сюда не приезжала! Я ее не люблю. Думаю, она меня тоже не любит.

— Ты имеешь в виду тетю Клод?

— Вы знаете о ком я говорю, и она мне не тетя.

— Удобнее называть ее тетей Клод.

— Почему? Она ненамного старше меня. Похоже, вы все забываете, что я уже выросла. Пойдемте к Бастидам и посмотрим, как они поживают.

Недовольная разговором о Клод, она просияла, вспомнив о Бастидах, и, хотя меня тревожили ее резкие перепады настроения, я охотно повернула к красному дому с зелеными ставнями.

Ива и Марго мы нашли в саду. Держа в руках по корзине, они ползали по дорожке, ведущей к дому.

Мы привязали лошадей, и Женевьева побежала к детям спросить, что они делают.

— А ты не знаешь? — поразилась Марго. Она была в том юном возрасте, когда человек считает невеждой всех людей, не знающих того, что известно ему.

— Ой, улитки! — воскликнула Женевьева.

Ив, не разгибаясь, поднял голову, ухмыльнулся и показал ей свою корзинку. Там лежало несколько улиток.

— Мы собираемся полакомиться! — объяснил он.

Потом вскочил на ноги и пустился в пляс, напевая:

В Монброн курилка шел,

Курилка шел.

Курилка шел…

— Смотри, смотри! — вдруг завопил Ив. — Этой улитке уже никогда не доползти до Монброна. Иди ко мне, курилка. — Он широко улыбнулся Женевьеве. — Устроим пиршество из улиток! Они выползли после дождя. Бери корзину и помогай.

— Где мне взять корзину?

— Жанна тебе даст.

Женевьева помчалась за угол, на кухню, где Жанна готовила жаркое. Я не могла не подумать о том, как меняется Женевьева в гостях у Бастидов.

Ив раскачивался, сидя на корточках.

— Приходите к нам на пир, мисс Дэлис, — пригласил он.

— Но не раньше, чем через две недели, — добавила Марго.

— Мы откармливаем их, а потом едим с чесноком и петрушкой. — Ив мечтательно похлопал себя по животу. — Пальчики оближешь!

Он замурлыкал себе под нос песню об улитке. Женевьева тем временем вернулась с корзиной, а я пошла в дом поболтать с госпожой Бастид.


Через две недели, когда пришло время лакомиться собранными в саду улитками, нас с Женевьевой пригласили к Бастидам. Как благотворно действует на детей это милое обыкновение, устраивать праздник по самому незначительному поводу! Я заметила, что в такие праздничные дни Женевьева чувствует себя счастливой, а значит, лучше себя ведет. Казалось, она искренне хочет понравиться окружающим.

По дороге мы встретили Клод, возвращавшуюся с виноградников. Я увидела ее раньше, чем она — нас. Разгоряченная быстрой ездой она была так красива, что дух захватывало. Однако заметив нас, она переменилась в лице. Поинтересовалась, куда мы направляемся. Я объяснила, что мы приглашены в гости к Бастидам. Когда Клод уехала, Женевьева воскликнула:

— Ей так и хотелось приказать нам вернуться! Считает себя хозяйкой! Но она всего лишь жена Филиппа, хотя ведет себя так, будто…

Женевьева запнулась, и мне пришло в голову, что она знает гораздо больше, чем мы думаем, в том числе о связи ее отца с этой женщиной.

Я ничего не ответила, и мы молча доехали до дома Бастидов. У калитки стояли Ив и Марго. Они встретили нас ликующими криками.

Я впервые пробовала улиток. Все смеялись над моей брезгливостью. Да, наверное, улитки были вкусными, но я не могла их есть так же запросто, как остальная компания.

Дети болтали об улитках и о том, как просили своих ангелов-хранителей о дожде, чтобы улитки выползли наружу. Женевьева жадно прислушивалась ко всему, о чем они говорили, громко смеялась и вместе со всеми пела песню об улитках.

В самый разгар веселья пришел Жан-Пьер. Последнее время я его почти не видела: он много работал на виноградниках. Мы поздоровались, он был, как всегда, галантен. Я не без тревоги заметила, что с его приходом Женевьева переменилась. Куда девалась ее ребячливость? Она ловила каждое его слово.

— Жан-Пьер, садись сюда! — крикнула она, и тот немедленно пододвинул стул и втиснулся между нею и Марго.

Они заговорили об улитках, потом Жан-Пьер спел — у него был сильный тенор, — и пока он пел, глаза Женевьевы сохраняли мечтательное выражение.

Поймав мой взгляд, Жан-Пьер немедленно переключил внимание на меня, и тут Женевьеву понесло:

— В замке завелись жуки. Уж лучше бы улитки. А улитки могут забраться в дом? Интересно, стучат ли они своими раковинами?

Она отчаянно пыталась завладеть вниманием Жан-Пьера, и это ей удалось.

— Жуки в замке? — переспросил он.

— Да, они стучат. Мы с мисс спускались ночью посмотреть. Пошли прямо в подземелье. Я перепугалась, а мисс нет. Вас ничто не может испугать, мисс, правда?

— По крайней мере, жуков я не боюсь.

— Но мы не знали, что это жуки, пока вам не сказал папа.

— Жуки в замке, — задумчиво повторил Жан-Пьер. — Точильщики? Представляю, как запаниковал граф.

— Никогда не видела, чтобы он паниковал. Тем более, из-за жуков.

— Мисс, — кричала Женевьева, — разве это было не ужасно?! В подземелье — и всего с одной свечой! Я не сомневалась, что там кто-то есть… Он смотрел на нас. Я чувствовала, мисс. Честное слово! — Дети слушали с открытыми ртами, и Женевьева не могла устоять перед соблазном быть в центре общего внимания. — Я слышала какой-то шум, — продолжала она, — и думала, что это привидение. Какой-нибудь бывший узник, который умер в подземелье и чья душа не знает покоя…

Я видела, что Женевьева перевозбуждена — вот-вот могла начаться истерика. Я поймала взгляд Жан-Пьера, и он кивнул.

— Ну-ка! — воскликнул он. — Кто хочет танцевать «Марш улиток»? Мы полакомились ими — теперь следует сплясать в их честь. Пойдемте, мадемуазель Женевьева. Мы откроем бал.

Женевьева с готовностью вскочила — щеки горели, глаза сияли. Вложив свою ладошку в руку Жан-Пьера, она понеслась по комнате.

От Бастидов мы ушли около четырех часов. Когда мы вернулись в замок, ко мне подбежала горничная и сказала, что госпожа де ла Таль хочет как можно скорее меня видеть и ждет в своем будуаре.

Чтобы не терять времени, я пошла к ней прямо в костюме для верховой езды. Постучав в дверь, услышала ее приглушенное «Войдите!» Я вошла, но в изысканно обставленной комнате с кроватью под пологом из переливчато-синего шелка Клод не оказалось.

— Сюда, мадемуазель Лосон. — Голос доносился из открытой двери в глубине комнаты.

Будуар был примерно вполовину меньше спальни. Большое зеркало, ванна, туалетный столик, софа — в комнате висел аромат благовоний. Сама Клод в широком светло-голубом пеньюаре полулежала на софе. Белокурые волосы падали на плечи, кончик босой ноги соблазнительно выглядывал из-под пеньюара, и как бы мне ни было это неприятно, я не могла не признать, что она необыкновенно привлекательна.

— А, мадемуазель Лосон. Вы только что пришли? Были у Бастидов?

— Да, — сказала я.

— Конечно, — продолжала она, — у нас нет причин возражать против вашей дружбы с Бастидами.

Я изумилась, и она с улыбкой добавила:

— Конечно, нет. Они делают нам вино, вы чистите наши картины.

— Не вижу связи.

— Вы все поймете, мадемуазель Лосон, если как следует подумаете. А я говорю о Женевьеве. Уверена, Его Светлости не по душе ее приятельские отношения… со слугами. — Я была готова возразить, но она не дала мне вставить и слова (в ее голосе появилась слащавая нотка, как у пожилых людей, когда они распекают провинившегося ребенка). — Возможно, во Франции за юными девушками следят строже, чем в Англии. Мы не позволяем им слишком свободно общаться с людьми иного социального положения. В некоторых обстоятельствах это могло бы привести к… осложнениям. Я думаю, вы меня понимаете.

— Вы хотите, чтобы я запретила Женевьеве бывать у Бастидов?

— Вы признаете, что эти визиты неблагоразумны?

— Я не имею на Женевьеву того влияния, которое вы мне приписываете, и я не смогла бы помешать ей поступать так, как она хочет. Но я могу попросить ее зайти к вам, и вы сами выскажете ей свои пожелания.

— Но вы вместе ездите к этим людям! Это все ваше влияние…

— Я знаю, что не смогу чинить ей препятствия. Но я скажу ей, что вы хотите с ней поговорить.

С этими словами я вышла из комнаты.


Вечером я поднялась к себе и уже легла в кровать, но еще не заснула, когда в замке поднялась какая-то суматоха.

Я услышала визг, потом гневные крики и, накинув халат, вышла в коридор. Послышалась ругань, потом голос Филиппа. Я стояла на пороге комнаты, не зная, что делать, как вдруг увидела пробегавшую мимо горничную.

— Что случилось? — крикнула я.

— Улитки у мадам в постели!

Я вернулась в комнату и села на постель. Итак, Женевьева взбунтовалась. Спокойно выслушав замечания тети Клод, она задумала месть. Быть неприятностям.

Я направилась в детскую и тихонько постучала в дверь. Никакого ответа. Тогда я вошла и увидела, что Женевьева лежит в кровати и притворяется спящей.

— Можешь не притворяться, — сказала я.

Она приоткрыла один глаз и захихикала.

— Мисс, вы слышали визг?

— Кто же его не слышал?

— Представляю, как вытянулось у нее лицо, когда она их увидела!

— Не смешно.

— Бедная мисс! Мне очень жаль людей, у которых нет чувства юмора.

— А мне жаль людей, которые позволяют себе идиотские выходки, за которые сами же потом расплачиваются. Что теперь будет, как ты считаешь?

— Она займется своими делами и не будет лезть в мои.

— Все может обернуться иначе.

— О перестаньте! Вы не лучше ее. Она пытается встать между мной и семьей Жан-Пьера. У нее ничего не выйдет!

— Если тебе запретит отец…

Она выпятила нижнюю губу.

— Никто не запретит мне видеть Жан-Пьера… и всех остальных.

— Ты ведешь себя, как школьница. Подложила ей улиток и думаешь, что это поможет?

— А разве нет? Вы не слышали, как она кричала? Держу пари, что она испугалась. И поделом.

— Ты же знаешь, что она этого так не оставит.

— Пусть делает, что хочет, а я буду делать то, что хочу я.

Спорить было бесполезно, и я ушла. Мое беспокойство переросло в тревогу. Не только из-за глупого поведения девочки, вызванного грубым вмешательством в ее жизнь, но также из-за ее увлечения Жан-Пьером.


На следующее утро в галерею пришла Клод. На ней был синий костюм для верховой езды и голубая жокейская шапочка. Ее обычно светлые глаза казались синими от гнева, но я сделала вид, что ничего не замечаю.

— Ночью произошел отвратительный случай, — сказала она. — Возможно, вы слышали.

— Да, до меня доносились какие-то звуки.

— Манеры Женевьевы достойны сожаления, но удивляться тут нечему, если принять во внимание с кем она водит дружбу. — Я подняла брови. — И я думаю, мадемуазель Лосон, что во всем виноваты вы. Согласитесь, это после вашего приезда она начала якшаться с виноделами.