На кухне замка, согласно древней традиции, готовилась еда на всех работников. Как только сошла роса, начался сбор ягод.

Сборщики работали парами. Один бережно срезал кисти, следя, чтобы не попали подпорченные ягоды, а другой подставлял корзину из ивовых прутьев, стараясь не трясти ее, чтобы не помять виноградины. С виноградников доносились звуки песни. Это тоже был старый обычай, о котором мне как-то рассказывала госпожа Бастид. Смысл его точно выражался поговоркой: «Bouche qui mord a la chanson ne mord pas a la grappe»[13].

Я отложила работу и направилась к виноградникам посмотреть, как собирают ягоды. Жан-Пьер мне не встретился. Он наверняка был так занят, что позабыл и обо мне, и о Женевьеве, и о своей ненависти.

На поле я почувствовала себя посторонним зрителем. Мне нечего было здесь делать, я чувствовала себя чужой, и это было символично. Вернувшись в галерею, я оглядела свою работу, до завершения которой осталось совсем мало времени.

Госпожа Бастид, мой добрый друг, советовала мне уехать. Возможно, избегая меня, граф хочет намекнуть на то же самое? И все же, я не безразлична ему. Эта мысль немного согреет меня в разлуке. Когда станет очень грустно, я напомню себе, что когда-то была не безразлична ему. Любовь? Возможно, я не из тех, кто способен зажечь в мужчине великую страсть. Эта мысль чуть не рассмешила меня. Будь я объективна, то увидела бы всю нелепость создавшегося положения. С одной стороны, этот человек — сибарит с утонченным вкусом и богатым опытом, а с другой стороны, я — непривлекательная женщина, целиком отдавшаяся работе — полная противоположность ему! — англичанка, гордящаяся своим здравым смыслом, с которым, как показала жизнь, очень часто попадаю впросак. И все-таки я буду повторять себе: я была не совсем безразлична ему. Его необщительность тоже была своеобразным знаком внимания. Он, как и госпожа Бастид, говорил мне: «Уезжай. Так будет лучше».

Я вынула ключ из кармана. Я отдам его графу и расскажу, как он ко мне попал. Затем скажу: «Работа почти закончена. Скоро я уеду».

Я взглянула на ключ. У Жан-Пьера еще один, точно такой же. Он ищет тайник как раз теперь, когда ключ появился и у меня. Я вспомнила, как мне казалось, что за мной следят. Может быть, это был Жан-Пьер? Неужели он видел меня на кладбище и испугался, что я первая найду то, что он так отчаянно ищет?

Он не должен похищать изумруды. Что бы он ни внушал себе, это будет кража, и если его схватят… Ужасно. Какое горе обрушится на семью, к которой я так привязалась!

Увещевать его бесполезно. Остается одно: найти изумруды раньше него. Если камни находятся в замке, они должны быть в темнице, поскольку в oubliette их точно нет.

Сегодня мне никто не помешает: вряд ли кто-нибудь остался в замке. Я вспомнила, что у двери в темницу видела фонарь, и пообещала себе, что на этот раз зажгу его и обыщу все как следует.

Я прошла в центральную башню замка, спустилась по каменной лестнице и, очутившись у подземелья, открыла угрожающе скрипнувшую кованую дверь.

На меня дохнуло холодом, но я, полная решимости продолжать поиски, засветила фонарь и подняла его над головой. Из мрака выступили влажные, покрытые плесенью стены с вырубленными в них нишами и торчащими кольцами, к которым раньше крепились цепи.

Унылое, мрачное, отталкивающее место, все еще населенное — после стольких лет — тенями безвестных мужчин и женщин, погибших в жестокую эпоху.

Где же может находиться тайник?

Я шагнула в темноту, и у меня по спине пробежал холодок ужаса. Как будто на себе я испытала чувства, обуревавшие узников, брошенных в подземелье. Меня охватили страх и отчаяние.

Все мое существо рвалось на воздух, к людям. Каждой клеточкой своего тела я ощущала опасность. Мои чувства обострились до предела, как у всякого в минуту большого настоящего риска. Я знала, что в подземелье не одна. За мной кто-то наблюдал. Мне пришло в голову, что, если кто-то притаился в темноте, почему бы ему не напасть на меня прямо сейчас… Кто бы то ни был, он ждет, что я буду делать и бросится на меня с первым же моим движением. О Жан-Пьер, ты не сможешь причинить мне зло — даже ради изумрудов Гайара!

У меня дрожали руки. Я презирала себя. Я была ничем не лучше слуг, боявшихся зайти сюда. Меня, как и их, пугали призраки прошлого.

— Кто здесь? — крикнула я довольно твердым голосом.

Ответом мне было только гулкое эхо.

Я сознавала, что должна уходить не мешкая. Именно это мне подсказывал инстинкт самосохранения. Уходить немедленно и больше не возвращаться сюда одной!

— Есть здесь кто-нибудь? — повторила я и вслух добавила: — Никого тут нет.

Я не понимала, зачем произнесла эти слова. Возможно, хотела заглушить охвативший меня страх. Там, во мраке, притаился не бестелесный дух. Живого человека я опасалась больше, чем покойника. Стараясь двигаться с осмотрительной неспешностью, я повернула к двери. Задула фонарь и опустила его на место. Потом прошла за дверь и поднялась по каменным ступеням, а, оказавшись наверху, поспешно отправилась к себе.

Никогда больше не пойду туда одна. Я живо представила, как дверь захлопывается передо мной и неведомая опасность настигает меня. Неважно, что именно могло произойти, но моя мечта навсегда остаться в замке вполне могла осуществиться.

Я приняла решение. Мне нужно срочно поговорить с графом.


Особенностью Гайара было то, что виноград давили традиционным способом — ногами. В других местах появились прессы, но в Гайаре почитали старые обычаи.

— Новым методам не сравниться со старинными, — заметил однажды Арман Бастид. — Никакое вино не имеет такого вкуса, как наше.

Теплый воздух наполняли звуки шумного веселья. Собранные ягоды ссыпали в огромный чан слоем в три фута толщиной. Давильщики уже до блеска отскребли ступни и ноги, музыканты настраивали инструменты. Всюду царило оживление.

Я никогда не видела ничего подобного, и эта сцена, залитая лунным светом, казалась мне фантастической. Я завороженно наблюдала, как давильщики в коротких белых шортах, босые, залезли в чан и начали танец.

Я узнала старую песню, которую в первый раз слышала от Жан-Пьера. Теперь она приобретала особый смысл:

Кто станет беден,

Кто станет богат…

Глубже и глубже погружались танцоры в багряное месиво; лица их сияли, они дружно пели песню. Музыка звучала все громче, музыканты обступили чан. Ведущая партия принадлежала скрипке Армана Бастида. В оркестре были так же аккордеон, треугольник и барабан. Некоторые давильщики держали в руках кастаньеты. Они друг за другом двигались по чану.

По кругу танцоров пустили бутылку коньяка. Они шумно выражали свой восторг, пение становилось все громче, танец — зажигательнее.

Мельком я увидела Ива и Марго. Шальные от восторга, они плясали вместе с другими детьми, вопили и смеялись, подражая движениям взрослых.

Женевьева, с растрепавшимися волосами, тоже была среди них. По ее возбужденному таинственному виду и беспрестанным быстрым взглядам, я поняла, что она разыскивает Жан-Пьера.

Неожиданно возле меня оказался граф. Он радостно улыбался, и я, догадавшись, что он искал меня, ощутила прилив восторга.

— Дэлис! — позвал он, и звук моего имени в его устах наполнил меня счастьем. — Вам нравится праздник?

— Никогда не видела ничего подобного.

— Приятно, что у нас нашлось нечто, чего вы никогда не видели.

— Я хотела поговорить с вами, — произнесла я.

— А я с вами. Но не здесь. Тут слишком шумно.

Граф увлек меня прочь от толпы, и я вдохнула свежего воздуха. В тот вечер даже у луны был пьяный вид. Казалось, что с неба на нас смотрит чье-то смеющееся лицо.

— С тех пор, как мы разговаривали в последний раз, прошло немало времени, — начал он. — Я никак не мог решить, что вам сказать. Мне все хотелось обдумать… Чтобы не показаться опрометчивым… импульсивным. Вам бы это не понравилось.

— Да, — откликнулась я.

Мы вышли на дорогу к замку.

— Сначала вы скажите, что хотели, — попросил он.

— Через несколько недель я закончу работу. Мне пора уезжать.

— Вы не уедете.

— Разве на это есть причина?

— Мы вместе найдем причину… Дэлис.

Я резко повернулась к нему. Время шуток прошло. Я узнаю правду, даже если выдам себя с головой.

— Что же это могла быть за причина?

— Я прошу вас остаться, потому что ваш отъезд станет причиной моего несчастья.

— Что вы этим хотите сказать?

— Что не позволю вам уехать; что хочу, чтобы вы остались здесь навсегда и замок стал вашим домом; что люблю вас.

— Это предложение?

— Пока нет. Сначала нужно кое-что обсудить.

— Но вы решили больше не жениться.

— Я встретил женщину, которая заставила меня передумать. Я даже не подозревал о ее существовании, тем более не мечтал, что судьба приведет ее ко мне.

— Вы уверены? — спросила я, и голос выдал мою радость.

Он стоял неподвижно, взяв меня за руки и торжественно глядя мне в лицо.

— Как никогда в жизни.

— Но не предлагаете мне выйти за вас замуж?

— Дорогая моя, я не хочу, чтобы из-за меня вы впустую растратили свою жизнь.

— Я растратила бы ее впустую… если бы полюбила вас?

— Дэлис, не надо «если». Скажи, что любишь. Давай будем откровенны друг с другом до конца. Ты любишь меня?

— Я так мало знаю о любви. Но если я уеду отсюда и никогда снова не увижу тебя, то уже не смогу быть счастливой.

— Для начала достаточно. — Он наклонился ко мне и нежно поцеловал в щеку. — Но как ты можешь испытывать такие чувства… ко мне?

— Не знаю.

— Не обманываешься ли ты, думая обо мне? Мне бы этого не хотелось. Я бы не позволил себе жениться, пока не уверился бы, что ты поняла, что я за человек. Ты когда-нибудь думала об этом, Дэлис?

— Я старалась не мечтать о том, что представлялось мне несбыточным, но втайне все же думала.

— Ты считала это несбыточным?

— Я не представляла себя в роли роковой женщины.

— Слава Богу!

— Мне казалось, что я всего лишь непривлекательная женщина — уже немолодая, но способная позаботиться о себе. Из тех, кто решительно отбросил глупые романтические мечтания.

— Ты плохо себя знаешь.

— Если бы я сюда не приехала, то непременно стала бы такой женщиной.

— Если бы мы никогда не встретились? Но это случилось… и что же? Мы начали осторожно стирать пыль, плесень… Ты понимаешь, о чем я говорю. Но теперь мы вместе. Дэлис, я никогда не отпущу тебя, но ты должна быть уверена…

— Я уверена.

— Ты стала чуть беспечнее, чуть романтичнее. За что ты полюбила меня?

— Не знаю.

— Мой характер явно не вызывает у тебя восторга. К тому же, ты слышала немало сплетен обо мне. А если я скажу, что добрая половина этих сплетен — правда?

— Я вовсе не ожидала, что ты окажешься святым.

— Я бывал безжалостным, даже жестоким… вероломным, эгоистичным, надменным. У меня было много женщин. Вдруг я опять стану таким?

— Я к этому готова. Я самонадеянна, как гувернантка. Спроси у Женевьевы.

— Женевьева, — задумчиво пробормотал он и вдруг рассмеялся.

Граф обнял меня за плечи. Я прильнула к нему. Он разжал объятия в тот момент, когда он мог взять меня на руки и мы забыли бы обо всем на свете, кроме радости быть наконец вместе.

— Дэлис, — сказал он, — ты должна твердо решить.

— Я… Кажется, нельзя решиться тверже, чем я уже решилась.

— И ты согласна принять меня таким?

— Это мое самое заветное желание.

— Несмотря на все, что тебе известно?

— Мы начнем сначала, — пообещала я. — С прошлым покончено. Неважно, какими мы были до нашей встречи. Сейчас это не имеет значения. Важно, кем мы станем вместе.

— Про меня не скажешь, что я добрый человек.

— А что такое доброта?

— С твоим появлением я стал лучше.

— Поэтому мне необходимо остаться.

— Любовь моя, — с нежностью произнес он и прижал меня к груди. Потом отпустил меня и развернул к Шато-Гайару.

Замок высился перед нами, как волшебный дворец, залитый лунным светом. Его башни пронзали темно-синее полуночное небо.

Я чувствовала себя настоящей сказочной принцессой и сказала об этом графу.

— Той самой принцессой, которая потом жила долго и счастливо.

— Ты веришь в счастливые развязки?

— Я не верю в пожизненное блаженство. Но мы сами будем строить свое счастье.

— Твоей уверенности хватит на нас двоих. Мне это нравится. Ты всегда добиваешься того, что намечаешь. Думаю, даже выйти за меня замуж ты решила несколько месяцев назад. Дэлис, когда о наших планах станет известно, пойдут самые разные слухи. Ты не боишься?