Она хотела было обидеться, но не смогла, поскольку мало что поняла из его слов.

– Я никогда не слышала ни о вашей драгоценной Елизавете, ни о докторе Джоне Ди. А моего отца звали Гарри Трэск.

– Ага! Гарри – Генрих – мой учитель английского говорил мне, что эти имена – одно и то же, Елизавета.

– Я же сказала вам, я не Елизавета!

– Прекрасно. Если вы это отрицаете, объясните, как к вам попало зеркало, – резко бросил он.

С какой стати она должна отчитываться о фамильной собственности перед незваным визитером, приколотым ножами к ее стене! Но Глориана всегда была слишком уступчива.

– Моя бабушка купила это зеркало на аукционе в Англии еще до моего рождения. В тысяча восемьсот сорок первом году, – терпеливо начала свой рассказ красавица. – Она пользовалась им для своих представлений и передала его моей матери, а теперь оно принадлежит мне. – В какой-то момент ее пространного объяснения незнакомец смертельно побледнел, так что ей стало не по себе. – Вот и все, – закончила она.

– Когда, вы сказали? Вы имеете в виду тыся… тысяча восемьсот… сорок первый год?

Глориана кивнула:

– Ну да, почти пятьдесят лет назад.

– Почти пятьдесят лет назад?

– Черт возьми, по этому перу на вашем колпаке я должна была сообразить, что вы слишком привередливый тип. – Она подсчитала годы на пальцах. – Сорок семь лет назад, поскольку сейчас идет тысяча восемьсот восемьдесят восьмой.

– Тысяча восемьсот восемьдесят восьмой? – Он походил на попугая, с каким-то кудахтаньем в голосе повторяя каждое сказанное ею слово, или на осла – так он проскрипел слова, обозначавшие год. Да, она вполне могла подумать что-то подобное, судя по тому, с каким тупым упрямством он не желал выходить из своего заблуждения. Это вызвало у нее невольную улыбку, но тут в вагон ворвалась Мод.

– Глори, что происходит?

Мод Мэйлоун умела застывать на месте в любом положении при малейшем признаке опасности, подобно дикой кошке, готовой сорваться в следующий миг, даже если ее тело изогнуто, как на деревянном украшении какого-нибудь судна викингов. Это от хождения по канату, утверждала Мод. Именно так она остановилась сейчас в добрых десяти футах от незнакомца, переводя быстрый взгляд от него на Глори и обратно. Поскольку он по-прежнему стоял с таким ошеломленным видом, словно аршин проглотил, Глори решила объяснить, в чем дело.

– Я подумала, что он пришел наниматься на работу.

– О, я-то знаю, что ты всегда восстанавливаешь этих парней против себя. Но не подозревала, что можешь зайти так далеко в их запугивании.

– В других я ножей не метала, – возразила Глори. – Может быть, с этим я действительно перестаралась, но уж больно независимо он себя держал да к тому же по-всякому меня обзывал.

– Гм. – Мод медленно подвинулась ближе и прищурилась.

Глори знала за ней эту привычку. Близорукость всегда хорошо помогала ей на канате, говорила Мод, поскольку она плохо видела то, что было внизу, и поневоле недооценивала опасность. Теперь же она постарела, и зрение ее необъяснимым образом изменилось – близорукая, она превратилась в дальнозоркую и больше не могла ходить по канату, хотя уверяла, что в один прекрасный день ступит на него снова.

– Может быть, ты поступила и правильно. Я никогда раньше его не видела, но мне надоели все эти олухи, желающие получить работу. В поезде целая компания трусливых бездельников. А как его зовут?

– Не знаю.

– Ну а что он умеет делать?

– Об этом я его не спрашивала.

– Мой опыт может смутить многих, – заметил без ложной скромности Данте, метнув на них мрачный взгляд.

– Ну ладно, телись поскорее, – повысила голос Мод. – Говори, кто ты и какую работу выполнял раньше.

– Работу?

– Где ты работал?

Он наморщил лоб, а потом до него дошел смысл вопроса:

– А! Последнее время я служил капитаном гвардии в армии своего отца. И притом очень успешно. Я, Данте Альберто Тревани, завоевал внушающую страх репутацию защитника королевства.

– Да?..

Казалось, он подыскивал нужные слова:

– Ну как убийца.

– О Боже… – еле слышно вздохнула Глориана.

– Он говорит это, чтобы произвести на тебя впечатление, – сказала Мод. – Ты только взгляни – у него даже нет портупеи. Как может он убивать людей – сгибаться в пояснице и сокрушать свои жертвы – с этой заостренной штукой на голове, похожей на перевернутый желудь?

– Это не имеет значения, ему просто нравится присваивать себе умопомрачительные титулы, – заметила Глори. – Он наотрез отказался работать на меня. Назвал меня ведьмой, когда я предложила ему работу.

– Держать себя с тобой по-хозяйски да еще по-всякому обзывать, словно он тебе муж, а не наемный работник! Правильно сделала, что приколола его к стенке. – Мод залилась похотливым смехом, похожим на кудахтанье, и быстро оглядела его с головы до ног. – Впрочем, я бы не столкнула его со своей полки, особенно если бы он сбросил с головы свой желудь и снял металлический нагрудник.

– Мод! – У Глори запылали щеки, но незнакомец с таким элегантно звучавшим именем будто не заметил непристойности слов Мод.

– Вы должны отдать мне это зеркало. – Он сделал движение, чтобы освободиться от ножей, но тут же отказался от этой мысли, услышав треск разрываемой ткани.

– Нет, я ничего не понимаю, – пробормотала Глори.

– Вы же должны отдать мне зеркало, да?

– Я уже сказала – нет!

– Черт с ним, с этим зеркалом. Давай отцепим его от стены, Глори. – Мод потирала руки, и глаза ее засверкали от оживления. – Я невысокая и займусь нижней частью.

На несколько секунд Данте отвлекся от затруднительного положения, когда эта старая карга по имени Мод стала выдергивать из стены кинжалы вокруг его бедер, а закончив эту работу, похотливо похлопала его, прежде чем отойти в сторону. А потом ее место заняла Глориана, и даже если бы проклятое магическое зеркало доктора Ди разбилось вдребезги, он не взглянул бы на него.

Ее голова едва доставала ему до подбородка, и от нее исходил такой дурманящий аромат, что у него в голове помутилось.

Руки болели от долгого напряжения – если бы он ослабил их, то кинжалы неминуемо разрезали бы рукава, сделав их негодными для починки. Глориана выдернула ножи сначала над одной рукой, потом над другой, и он осторожно опустил руки по швам. Их покалывало от застоявшейся в сосудах крови. Он с трудом удержался от неуемного желания обвить руками тонкую талию Гло-рианы.

Два кинжала над плечами все еще удерживали его плащ приколотым к стене. Он заскрипел зубами от сладостной боли, когда ее рука почти коснулась его щеки, потянувшись к кинжалам. Мягкий вздох разочарования вырвался у нее, когда она попыталась высвободить из стены последний нож, как будто он засел в дереве гораздо глубже, чем она ожидала.

Ее глаза встретились с глазами Данте, и в них стояла безмолвная просьба о прощении. Он с удивлением подумал о том, как редко возникает молчаливое взаимопонимание с совершенно незнакомым человеком. Вот она придвинулась ближе, чтобы поудобнее взяться за последний нож. При этом Глори оперлась рукой на металлический нагрудник над его сердцем и тут же отдернула руку как от раскаленной печной дверцы. Она глубоко вздохнула и оперлась на него снова, но на этот раз только кончиками пальцев, сосредоточив усилие на ноже. Данте жаждал, чтобы злосчастное железо расплавилось, и не мог понять, почему этого не произошло – близость женщины довела его кровь до кипения. Легкое дыхание ласкало ему щеку, напоминая о том, что с момента ее едва заметного, словно пробного прикосновения сам он перестал дышать.

Глориана вытянула из стены последний кинжал и, подняв на него глаза, подарила ему прелестную улыбку. Он смотрел на нее сверху вниз, всего несколько дюймов отделяло их губы, но между ними раскачивалось это проклятое страусиное перо.

Она чихнула. Один раз, другой. Потом повернулась и отошла к Мод.

Данте замер у стены, хотя был теперь свободен. Потом сорвал с головы каску и сунул ее под мышку. Каска стукнулась о нагрудник, вызвав глухой металлический звук, и обе женщины вздрогнули, словно никогда не слышали, как мужчина управляется со своими доспехами. Он внезапно ощутил всю нелепость своего костюма. Из-за резкого движения беспорядочно спутанные и намокшие под каской от пота пряди волос рассыпались по плечам.

У Мод расширились глаза при виде его волос. Она перевела быстрый взгляд с него на Глориану и обратно. Подумав, Мод потянула за рукав Глориану:

– Ему нужно твое зеркало, Глори.

– Он его не получит.

– Ты тысячу раз говорила мне, что тебе не нравится эта дурацкая стекляшка.

Глориана пожала плечами:

– Она, может, и не очень мне нравится, но это единственная вещь, которая всегда кормила мою семью. – Она устремила тревожный взгляд на Данте, говоря ему без слов, что он не достоин ее доверия. Ничто не могло поколебать ее намерение любой ценой отстоять зеркало.

Перед носом Данте раскачивался конец страусового пера, и он не раздумывая вытянул губы в намерении сдуть его в сторону. Глориана покраснела и двумя пальцами дотронулась до своих губ. Этот жест, такой безыскусно женственный, наполнил Данте чувством мужского триумфа – он без слов догадался о ее готовности принять его поцелуй.

– Пошевели мозгами, Глори. Если уж ему так хочется получить это зеркало, может быть, он захочет поступить к тебе на работу, чтобы его заработать. И… – Она остановилась и широко зевнула, еле успев прикрыть рот ладонью. – Чуть позже тебе, может быть, удастся по-другому оплачивать его работу. Я ужасно устала выгребать грязь за лошадьми…

– Я тоже, – оборвала ее Глориана. Она смотрела на Данте, который стоял со скрещенными на груди руками и, заметив, как разошлись слегка складки ее платья, рисовал себе соблазнительнейшую картину. В прекрасных глазах Глории он смог прочесть стремление к сердечному теплу и в то же время настороженное сопротивление существа, не раз битого жизненными невзгодами. – Вы согласны? Я имею в виду работать за зеркало?

В эту минуту, когда ее мягкая, застенчивая женственность проникла в самую глубину его души, Данте готов был взвалить на свои плечи не то что любую работу – все на свете ради простой радости смотреть на нее. У него уже готово было вырваться согласие, однако он не мог произнести ни одного связного слова.

– А вообще-то нет. Господи, о чем я только думаю? Я не могу отдать зеркало. И даже если бы смогла, этого было бы недостаточно: работа слишком тяжела.

Надо же, она пожалела отдать зеркало в обмен на грязную работу. Но вопреки всему он должен получить зеркало! Скорее всего она просто не представляет, насколько он силен и вынослив. Ему казалось, что его голос звучит убедительно:

– Перед вами очень, очень сильный человек.

Его вполне разумные слова вызвали у обеих женщин совершенно непонятный приступ дурацкого смеха.

Глориана быстро взяла себя в руки, и внезапно зазвучали металлические нотки:

– Работу я могу дать, но о зеркале не может быть и речи.

– Покажи ему деньги, Глори. Может быть, он боится, что ты ему не заплатишь. – Мод вынула из ящика туалетного столика искусно расшитую бисером сумку и сунула ее в руки Глориане.

В глазах красавицы затеплилась надежда:

– А я об этом и не подумала.

Она занялась сумкой и стала вытряхивать из ее казавшихся неисчерпаемыми глубин множество всяких предметов.

– Вот. – Она отложила сумку и приблизилась к нему с несколькими небольшими зеленовато-серыми бумажками, зажатыми в одной руке, и пригоршней монет – в другой. Одни монеты были медными, а другие изготовлены из какого-то металла, похожего на серебро, но не обладавшего его блеском. На золото не было и намека. – Вот недельная плата.

– Но это же куча денег, Глори, – с ноткой сожаления прозвучал голос Мод.

– Я знаю. Я сомневаюсь, что наше путешествие продолжится больше недели. Во всей Аризоне вы не найдете работы, которая оплачивалась хотя бы вполовину этого.

– Плата? – Данте был не в силах скрыть своего презрения. – Вы хотите всучить мне эту коллекцию заплесневевших бумажек и дрянного металла вместо зеркала?

Глориана раздраженно сунула деньги обратно в сумку.

– Теперь ты видишь, почему я пришпилила его к стене, – сказала она Мод. – Этот деревенщина груб, невыносим и просто псих. Я не подпущу его и на десять футов к своему зеркалу.

– Успокойся, дорогая.

– А теперь вы можете идти, – проговорила Глориана, отпуская его как слугу.

– Только с зеркалом, – заупрямился Данте. Она поджала губы.

– Давай выкинем его отсюда, – предложила Мод.

– Как учил нас Манжу?

—Ну…

С этими словами женщины принялись совместными усилиями неумолимо подталкивать его к двери руками и коленями. Хотя Данте понимал, что даже объединенные силы двух женщин не могли сравниться с его силой, ему казалось, что они действовали какими-то неземными приемами, позволявшими им заставить его тело подчиняться их воле. Словно случайная волна перевернула его крошечную лодку, и он, опытный и сильный пловец, был не в состоянии выплыть навстречу поднимавшемуся шквалу.