– Я часто думаю, какое будущее ожидает страну под властью вашего брата, – вздохнул граф.

– Я тоже об этом думаю. Главная беда Генриха в том, что он слаб. И потом, этот суд… Неужели им удастся доказать свои обвинения?

– Если суд будет честным, мне страшиться нечего. – Монфор обернулся к жене, которую за годы совместной жизни сумел оценить по достоинству. Ни он, ни она не жалели о своем браке, хотя он принес обоим немало горя. – Дорогая Элеанора, бароны могущественны… Не менее могущественны, чем в ту пору, когда они заставили короля Джона подписать «Великую Хартию». Лорды на моей стороне, в этом можете не сомневаться. Они не хотят, чтобы в стране установилась тирания… И я тоже этого не хочу. Не исключаю, что мне придется возглавить лагерь противников короля. Я сделаю это, если… среди баронов будет единодушие.

– Вы имеете в виду открытый мятеж?

– В стране нужно сохранить свободы. Вскоре бароны созреют для того, чтобы поступить с Генрихом так же, как в свое время они поступили с его отцом. Королевство не может вздохнуть под бременем поборов, расточительность короля вызывает всеобщее возмущение. Не припомню, чтобы англичане когда-либо до такой степени ненавидели свою королеву. А виноваты во всем ее родственники, опустошающие государственную казну. Да и сама Элеанора – женщина надменная и заносчивая. Вам нечего бояться, дорогая, ибо, как я уже сказал, знать на моей стороне. Я буду честно служить вашему брату королю до тех пор, пока это будет возможно. Когда же запас доброй воли будет исчерпан… я созову баронов, и мы сделаем то, что необходимо.

– Не следует ли предупредить Генриха об опасности, которой он себя подвергает?

– Его предупреждают все время. Принц Ричард прекрасно осведомлен о происходящем. Когда-то бароны видели в принце своего вождя, но после женитьбы на сестре королевы Ричард стал с Генрихом заодно. Ведь сестры так дружны между собой, а королева – женщина сильная. Она руководит своей сестрой и через нее воздействует на принца. Нет, Ричард лордов уже не устраивает.

– Знаю, – кивнула графиня. – Теперь все лорды смотрят на вас. Вы – самый сильный человек в королевстве.

– Возможно. Однако можете не сомневаться, что я постараюсь сделать все возможное, дабы примириться с королем. Нет худшей беды для страны, чем междуусобица. И не важно, кто в конечном итоге окажется победителем.

– Гасконцы глупы. Все их обвинения против вас построены на лжи.

– Это так, но король очень хочет, чтобы меня признали виновным.

– Неблагодарный! Когда я вспоминаю ужасные годы, проведенные в Гаскони… А ведь мы могли бы жить дома, в Англии.

– Да, короли не ведают, что такое благодарность. Но обещаю вам, Элеанора, я не потерплю произвола.

– Генрих глупец.

– Не нужно так говорить. Не забывайте, что он король. Помните, как нам пришлось спасаться бегством, чтобы не попасть в Тауэр?

– Никогда этого не забуду. И никогда больше не смогу относиться к брату, как прежде.

– Я знаю, что вы всегда будете на стороне мужа… А это значит, что рано или поздно вам, возможно, придется выступить против короля.

Он крепко стиснул ее руки, посмотрел ей в глаза.

– Вы не пожалеете? Счастлива ли королевская дочь, вышедшая замуж за чужеземного искателя приключений?

– Королевская дочь ни о чем не жалеет и будет с вами, что бы ни случилось.

– Так благослови вас Боже, Элеанора.

* * *

Суд лордов оправдал Монфора, ибо выдвинутые против него обвинения были смехотворны. Стало совершенно очевидно, что граф вел себя в Гаскони мудро и распорядительно, а если учесть, что ему не присылали ни солдат, ни оружия, ни денег, достижения Монфора можно было счесть просто чудом.

Вердикт привел короля в неистовство. Генрих очень хотел, чтобы Симона нашли виновным, и во время заседаний с трудом сдерживал свои чувства. Он взирал на своего зятя столь свирепо, что знаменитое веко почти полностью закрывало глаз, а это всегда свидетельствовало о дурном расположении нрава его величества. Вид у короля был поистине устрашающий. После суда, на Совете, король мрачно спросил:

– Итак, вы возвращаетесь в Гасконь?

Монфор ответил:

– Да, если вы выполните все ваши обещания. Вам хорошо известно, милорд, что вами не соблюдены условия договора, согласно которому я стал вашим наместником в Гаскони.

Генрих взорвался:

– Я не заключаю договоров с изменниками!

Тут Монфор, обычно такой невозмутимый, тоже вспылил. Он знал, что члены Совета следят за каждым его словом, за каждым жестом.

– Вы солгали, милорд, когда назвали меня изменником, – холодно процедил граф. – Если б вы не были моим сюзереном, я заставил бы вас дорого заплатить за эти слова.

Генрих побагровел и на миг утратил дар речи. Проклятый выскочка! Как он смеет оскорблять, да еще публично, своего государя!

Наконец, обретя дар речи, Генрих завопил:

– Взять его! Арестовать!

Несколько баронов вскочили на ноги и встали между королем и Монфором.

– Милорд, – наперебой заговорили они. – Граф всего лишь защищал свою честь. За это его нельзя арестовывать.

Генрих стушевался и отвел взгляд. В такие моменты он всегда пытался представить, как повели бы себя на его месте великие короли, его славные предки.

Миг был упущен. Монфор спокойно развернулся и вышел из зала.

* * *

Граф готовился к отплытию в Гасконь, но все же решил перед отъездом еще раз повидаться с королем.

Генрих встретил его с ледяной холодностью. Гнев короля прошел, осталась лишь жгучая ненависть к человеку, посмевшему проявить в присутствии короля такое достоинство. Была в Монфоре некая железная решимость, пугавшая и бесившая Генриха.

– Итак, вы возвращаетесь в Гасконь, – сказал король. – Я приказал тамошним сеньорам, чтобы они вели себя мирно, поэтому они вам мешать не будут.

– Позволю себе усомниться в этом, милорд. Гасконцы твердо намерены мутить воду и дальше.

– Гасконцы? По-моему, это вы мутите воду. Хотите обогатиться за их счет? Я слышал, что ваш отец неплохо нажился на войнах с альбигойцами. Захватил немало сокровищ. Что ж, отправляйтесь в Гасконь, любитель наживы, следуйте по стопам своего отца.

Монфор смотрел на короля в упор, с трудом сдерживаясь. Оскорбления в адрес отца разгневали его, но презрение к Генриху оказалось сильнее. Граф хладнокровно сказал:

– Я с радостью покидаю эти берега. Вернусь лишь после того, как раздавлю всех ваших врагов. Я сделаю это, несмотря на вашу неблагодарность.

Генрих метнул на дерзкого яростный взгляд, но не нашелся что ответить.

Прибыв в Гасконь, Монфор обнаружил, что задача его невыполнима: казалось, Генрих нарочно делал все, чтобы помочь врагам своего губернатора.

Гасконцы и не думали соблюдать условия договора, заключенного с Генрихом. Они нападали на города, захватывали замки, а средств для обороны у Монфора не было.

Возмутительнее же всего было то, что из Лондона постоянно прибывали гонцы, обвинявшие Монфора в нарушении перемирия.

– Это выше человеческих сил! – негодовал граф. – Личная вражда ко мне затмевает королю разум.

А вскоре пришел приказ об отрешении Монфора от должности. Граф ответил на это, что король предоставил ему пост наместника на семилетний срок и соглашение это не может быть отменено. Тогда Генрих предложил выкупить эту должность, и Монфор охотно согласился.

Он отправился во Францию, где его с распростертыми объятиями принял Людовик. Французский король с интересом наблюдал за событиями в Гаскони и никак не мог понять, почему Генрих недоволен таким выдающимся наместником.

Людовик предложил Монфору самые высокие должности, если тот согласится перейти на службу к французской короне.

Но Монфор ответил отказом:

– Я – слуга английского короля. Пусть король неблагодарен, но я присяге не изменю.

Тем не менее граф остался жить во Франции.

Жена не смогла последовать за ним в Гасконь, потому что ждала ребенка. Вскоре пришла весть, что графиня родила дочь, которую назвала Элеанорой – в собственную честь.

Монфор стал подумывать о возвращении в Англию. Конечно, король своего отношения к нему не изменит, но, если так пойдет и дальше, в стране могут начаться весьма интересные события.

Бароны не станут дольше терпеть произвол, встанут все как один против Генриха. И тогда им понадобится предводитель.

Если Симон де Монфор не нужен королю, он найдет себе место в лагере его противников.

* * *

Король объявил, что, раз Симон де Монфор «дезертировал», губернатором Гаскони станет юный принц Эдуард. Мальчику исполнилось тринадцать, он был хорош собой, полон сил, умен и имел все задатки великого государя. В народе поговаривали, что скорей бы уж принц становился королем.

В Вестминстере вновь назначенный наместник принял присягу представителей гасконского дворянства. Однако торжество короля продолжалось недолго. Из Рима пришли тревожные сообщения. Его святейшество заявил, что законность брака Генриха с Элеанорой вызывает серьезные сомнения.

Внимательно прочтя послание, Генрих содрогнулся от ужаса.

Папа римский утверждал, что Генрих, в свое время обручившийся с Жанной де Понть, не имел права вступать в брак с Элеанорой Прованской, а стало быть, их женитьбу следует признать недействительной.

Королева застала своего супруга совершенно сраженным. Он так и сидел, держа в руках зловещий документ. Элеанора выхватила у мужа из рук грамоту и прочла ее.

– Да как они смеют! Наш брак незаконен? Значит, наши дети – бастарды? И Эдуард – не наследник престола?

– Не волнуйтесь, – стал успокаивать ее Генрих. – Я во всем разберусь. Я заставлю клеветников горько раскаяться… Узнать бы только, кто они.

Но Генрих и сам был потрясен. Сердце сжималось от страшных предчувствий. А вдруг папа и в самом деле заявит, что брак недействителен. В свое время римский престол так же поступил с французским королем Филиппом-Августом, даже отлучил его от церкви за то, что он посмел выбрать себе жену без санкции его святейшества.

Между Лондоном и Парижем завязалась оживленная переписка. Генрих доказывал, что если его брак недействителен, то недействителен и брак короля Кастильского – ведь он взял себе в жены Жанну де Понть, которая якобы являлась нареченной невестой английского короля.

Элеанора не находила себе места. Она все время плакала, думая о детях. Неужели их и в самом деле объявят незаконнорожденными? Что угодно, только не это.

Генрих считал, что папа Иннокентий выдумал все это, чтобы заставить английский двор раскошелиться.

– Так речь идет только о деньгах? – с облегчением воскликнула Элеанора.

– Уверен в этом.

– Значит, проблему можно решить.

Разумеется, проблема благополучно разрешилась. Пришлось обложить народ дополнительной податью, еще сильней прижать евреев.

После немалых затрат, оплаченных простым народом, вопрос о легитимности королевского брака был закрыт.

Эта история нанесла еще один удар по и без того шаткому престолу. Ведь англичане уже знали по собственному опыту, что государь царствует не по собственной воле, а по воле своих подданных.

* * *

Из Гаскони поступали плохие известия. Воспользовавшись отсутствием Симона де Монфора, местные сеньоры совсем осмелели. Тринадцатилетний губернатор находился в Англии, да и, прибудь он в Гасконь, вряд ли это что-нибудь изменило бы. Гасконцы вели переговоры с кастильским королем, и Генрих понял, что времени терять нельзя.

Король не мог себе простить, что так безрассудно обошелся с Монфором, прогнал единственного человека, который мог бы удержать Гасконь под эгидой английской короны. Теперь же оставалось лишь отправляться за море с войском самому.

Хуже всего было то, что королева опять вынашивала ребенка и сопровождать супруга на сей раз не могла.

Когда Генрих сообщил ей, что отправляется в поход, Элеанора безмерно огорчилась. Больше всего она страшилась разлуки с мужем.

– Нет, Генрих, я поеду с вами.

– Увы, это невозможно. Представьте только, как тяжело и опасно плавание по морю. Я не могу подвергать вас такой опасности. Оставайтесь дома, с детьми. По крайней мере, я не буду тревожиться о вас.

– Как только родится ребенок, я присоединюсь к вам.

Генрих обнял ее:

– Вот и отлично. Родите ребенка, оправьтесь после родов и отправляйтесь в путь. Мне будет очень тяжело без вас и детей.

Король еще долго тянул время, но в конце концов пришлось отправляться в путь. Королева, ее сестра Санча и Ричард Корнуэлльский, а также весь выводок королевских отпрысков сопровождали Генриха до Портсмута.

Генрих нежно распрощался с домочадцами, но трогательнее всего было его расставание с Эдуардом. Подросток не выдержал и горько разрыдался.

– Эдуард, возлюбленный сын мой, – всхлипнул король. – Не плачьте. Вы меня убиваете.

– Я должен быть с вами, отец, – рыдал Эдуард. – Я хочу сражаться с вами, защищать вас.